Долгая зима - Владимир Иванович Петров

допросишься в долг. Мне же дают, не отказывают. На гроб Андрейке и на его помины нашёл с лихвой…

По расчищенной бульдозером дороге прошли вглубь кладбища, к могиле вновь преставившегося Андрея Генычева. Его похоронили рядом с матерью, с торца, почти впритык к могиле тестя Бугрова.

– Чуть левее бы взяли, тёщу – дай ей бог здоровья! – не поместить, – не сдержал Бугров своего недовольства.

– Виноват. Не углядел, – признал промашку Толяй. – Без меня рыли. А тёща твоя пусть живёт подольше. Помереть успеет, а если надумает, поближе к мужу подкопаем. Слово!

Постояли у свежей могилы, по-привычному помянули. Одной поллитровкой водки из взятых трёх ограничились. Под горячее, приготовленное Мариной, оставили. На обратном пути о случившейся с Андрейкой трагедии говорили. Тут уж и без того языкастый Игнатич оказался вовсе неудержим.

– Да не части, толком обскажи, – не однажды подлавливая на явных противоречивых, останавливал говоруна Бугров. – Мелешь путано. Не запомнил, видно, спьяну?

– Обижаешь, дядя Вадя! Капитальный отруб мой позже случился…

…Просто по нему, Игнатичу, выходило. Оказывается, как обычно, собрались в «директорском кабинете» Болотного, представляющем собой укромный уголок базы с бетонным полом, с двумя, разделёнными дощатой перегородкой «комнатами». В первой, большой – «зале», с разновидными ящиками вместо стола и стульев, – пили, во второй – «спальне» – после излишних возлияний культурно отдыхали на сене. Втроём в тот раз пили. Как всегда, не хватило выпивки. Игнатич раскошелился на самогон. Генычев сходил. Пока Болотный за перегородкой выбирал в сене земляничные листочки с засохшими ягодками для закуски, Игнатич готовился к разливу, никак не мог вытащить из горлышка газетный кляп. Генычев, подав Болотному кружку с водой для отмачивания земляничного деликатеса, нетерпеливо кружился возле разливальщика. Вдруг он зацепился за один из ящиков и, потеряв равновесие, грохнулся затылком о пол. Не будь Игнатич занят бутылкой с застрявшей пробкой, подхватил бы Андрейку. Появившийся Болотный поднял Генычева, попытался усадить на ящик. Не получилось. Генычев, невнятно мыча, всё сползал с него. Разозлившийся Болотный дважды как следует тряхнул неподатливого дружка и отволок на сено: «Пусть малость отдохнёт…»

Вдвоём, до появления Чефиркина с Вороновым, они одолели весь самогон. Угостившись принесённым ими таким же зельем, они о Генычеве вспомнили. Посмеялись над его быстрым отрубом. Чефиркин вызвался отвести Андрейку домой, но его не могли поднять.

– Пусть ещё поваляется, – пожалел дружка Болотный. – Скоро силос привезут. Раскидаю его по кормушкам и сам братаном займусь. Обещал же я Вадику Бугрову приглядывать за ним…

Так виделось случившееся с Игнатичевой подачи.

– Дальше не помню. Кажется, понесли Андрейку, – продолжал он сыпать словами. – Оклемался лишь под утро я в Генычевой избе. Гляжу, Андрейка рядышком посапывает. На другой койке Иванчиков храпит вовсю. Холод ему нипочём. А я к такому климату непривычный. Хотел плиту растопить, наколотых дровец не оказалось. Плюнул с досады, на улицу выскочил, прямо на Мотаню, и под её маток рысцой в свою баньку припустил. В бане я живу, – пояснил он Бугрову. – В аренду на зиму хозяин сдал мне баню эту. Кроме субботы, естественно, живу в ней, когда, само собой, он банится с домочадцами. Марафет там я навёл такой, не стыдно и гостей принимать. Приходи как-нибудь.

– Давай ближе к делу, – попросил Бугров.

– Сделаем ближе. Отчего же не сделать, – лисья улыбка скользнула по тонким губам Игнатича. – Скажу только, телевизором и холодильником обзавёлся. Электричество с линии беру, можно сказать, ворую… Так вот, значит, прибежал я к себе, в печку берёзовых поленьев накидал. Разомлел в тепле, богатырским сном уснул. Не разбуди Толяй, и похороны бы друга проспал. Не простил бы себе такое.

– От Чефиркина о случившемся узнал, – продолжал Толяй. – В колхозных мастерских он меня нашёл, огорошил: «Андрейка не дышит». По верному адресу он обратился. Кроме меня, ближе нет у Андрейки родни. Тётка Рая не в счёт. Она сама в помощи нуждается. Первым делом фельдшерицу привёл. Потом стал голову ломать по деньгам. К Игнатичу обратился. Не отказал, и за гробом в райцентр съездить согласился…

– А как же не помочь-то… – вклинился было Игнатич, но Толяй не дал ему развернуться.

– На всякий случай в районную администрацию позвонил Андрейкиному однокласснику. Правильно сделал. Большой он там начальник, ускорил с гробом. В деревне у нас давно гробы не сколачивают. Обеднял колхоз при новых порядках, доски даже не имеет…

– Для друга нашёл бы материал. – Игнатич всё же взял верх над Толяем. – Только сбить всё равно не смог бы. Дрожь пробила, аж трясло всего.

– С похмелья бывает, – усмехнулся Бугров.

– Да нет, дядя Ваня, не страдаю я пока, тьфу-тьфу, с перепою. Переживал сильно. Скорешковались мы с Андрейкой. Из-за него-то и остался я в деревне, в баньке Бузотёра, как уже говорил, хозяина моего, прописался, хотя Андрейка обиделся на это. Мой дом – твой дом, говорил… А гроб дорогой. Не у всякого большие деньги займёшь. Мне же не отказывают. Знают, Игнатич не бала-бала какой-то.

– Я, извиняюсь, – не выдержал Мишин трескучего бахвальства. – Если вы такой умный и красивый, почему же не позаботились о друге? Не в баню свою бежать бы надо, а к врачу. Может, успелось бы. Как же так некрасиво получилось?

– Да я… Да он, – забормотал Игнатич, явно не готовый к ответу. Толяй выручил его:

– Не успелось бы. Слишком сильным был удар. От Болота всего можно…

– Нет-нет, Андрейку никто не бил, – перебил его пришедший в себя Игнатич. – Зряшное, Толик, не выдумывай. Упал он. Зацепился за ящик и грохнулся.

– Всего можно ожидать от этого Болота, – продолжал Толяй, словно не слышал Игнатича. – Редко какая пьянка с его участием заканчивается без последствий. Зверь зверем становится.

– По пьяни точно, дичает, – согласился Бугров.

Случай ему вспомнился, подтверждающий эту самую дикость. Сидели они как-то прошлым летом у речки. Спиртишком, привезённым им, баловались, родниковой водой запивали. Потихонечку набрались как следует. Болотный подбил на борьбу. Постепенно шутейное переросло в настоящую схватку. Интеллигентному горожанину с деревенской закваской дважды удалось взять верх над лучшим уличным силачом. Оказавшись на лопатках во второй раз, пьяный Болотный ожесточился и в бешенстве стал душить противника, рвать уши, пустил в ход ногти и зубы. С трудом вырвавшись из объятий озверевшего дружка-соперника, Бугров счёл нужным уйти подальше от греха…

Вспомнил и продолжил:

– Но, уверен, черепная травма Генычева не от его руки. Не в правилах Гриши бить более слабых. Тем более, если нет повода, как было в тот злосчастный вечер. Верно, Игнатич?

– Всё путём было, и нечего выдумывать всякое. Упал Андрейка неудачно башкой и всё там. Чего уж теперь-то! – гнул своё Игнатич.

– Убийца