Украденный фокус. Почему мы страдаем от дефицита внимания и как сосредоточиться на самом важном - Йоханн Хари

причине. А потом осознал, что обычно чувствую, что поработал достаточно, только будучи полностью вымотанным и смертельно усталым. Коллектив разработчиков первого компьютера Macintosh носил футболки с гордой надписью «Работаем по 90 часов в неделю, и нам это очень нравится!» [157]. Это могло бы стать бредовым девизом людей творческих профессий. Многие из нас самоотождествляются с работой до полного изнурения, и мы называем это успехом. В постоянно ускоряющемся обществе остановиться нелегко, и большинству это чувствовать покажется стыдным. Хотя бы по этой причине всем нам нужно объединить усилия в борьбе за структурные изменения в обществе.

* * *

Во время пандемии COVID-19 некоторым приходили в голову мысли о том, что наряду со всеми ужасами и трагедиями у этой ситуации есть как минимум одна хорошая сторона. Часть людей освободилась от необходимости совершать ежедневные поездки на работу и постоянно присутствовать на рабочем месте. Можно было предположить, что у них появится немного больше времени для отдыха. Но на самом деле количество рабочих часов в локдаун возросло. У среднестатистического американского служащего рабочий день длился на три часа дольше, а у французского, испанского и британского – на два [158]. Абсолютной ясности в причинах этого нет. Некоторые считают, что совещания в Zoom длятся слишком долго, другие предполагают, что в условиях экономической нестабильности люди стремились показать, что они упорно работают, и избежать тем самым увольнения.

Отсюда становится понятно, что даже такая могущественная внешняя сила, как пандемия, оказалась неспособной освободить нас от гнета увеличивающихся рабочих часов. Сменить правила игры можно только путем коллективных усилий.

Пандемия COVID-19 продемонстрировала и кое-что еще, имеющее прямое отношение к четырехдневной рабочей неделе. Эти обстоятельства со всей наглядностью показали, что компании могут резко и быстро менять трудовые практики и продолжать нормально функционировать. На нашей встрече в Zoom в начале 2021 года Эндрю сказал мне: «Если бы полтора года назад глава какого-нибудь британского банка сказал, что сможет управлять штатом в 60 000 человек из дома, ты поднял бы его на смех, верно? А ведь именно это и произошло, причем переход был относительно беспроблемным. Наверное, и компании могут работать четыре дня в неделю, а не пять».

Способы организации работы кажутся устоявшимися и неизменными ровно до того момента, как их изменят. И тогда мы понимаем, что они изначально могли быть совсем другими.

* * *

В другой стране – в 10 000 миль от Новой Зеландии – парижские трудящиеся вышли с иным предложением, призванным снизить темп их жизни. До появления смартфонов звонок начальника подчиненному после завершения рабочего дня был экстраординарным явлением. Многие родители моих друзей детства занимали ответственные должности, но я почти никогда не видел, чтобы им звонили домой с работы. В 1980-х годах такое происходило лишь изредка: рабочее время завершилось, значит, с работой на сегодня покончено. На постоянной телефонной связи были только врачи, президенты и премьер-министры.

Однако после того, как нашей трудовой жизнью стала править электронная почта, от работника все чаще ожидается, что он будет на связи в любое время дня и ночи. Одно исследование показало, что треть французских специалистов считают для себя невозможным выйти из сети, потому что опасаются пропустить электронное письмо, требующее немедленного ответа [159]. Другое исследование показало, что тревожность вызывает само ожидание возможного звонка руководства, даже если фактически человека никто не беспокоит [160]. По сути, само понятие рабочего времени исчезло и все мы находимся на постоянном дежурстве. В 2015 году французские врачи зафиксировали резкий рост числа пациентов с «выгоранием», и общество потребовало от властей немедленных действий. Изучить факты и выработать решение было поручено Брюно Меттлингу, главе телекоммуникационной компании Orange. Согласно его выводам, режим постоянной доступности катастрофическим образом сказывается на здоровье и трудоспособности людей. Меттлинг предложил наделить каждого «правом на отключение».

Это элементарное право подразумевает, что у человека есть четко установленное рабочее время, и по его окончании сотрудник не обязан просматривать почту и вступать в какие-либо другие контакты по рабочим вопросам. В 2016 году это приобрело во Франции силу закона. Сейчас любая компания со штатом свыше 50 человек обязана официально согласовать периоды времени, в которые можно связываться. В любое другое время это запрещено (компании меньшей численности могут делать то же, но на добровольной основе). Несколько компаний уже получили штрафы за попытки заставить людей отвечать на электронные письма в нерабочее время. Например, компания Rentokil предъявила претензии руководителю местного отделения за то, что он не отвечал на электронные письма в нерабочее время, после чего компанию обязали выплатить этому работнику компенсацию в виде 60 000 евро.

Мои друзья из Франции сказали мне, что на практике перемены идут слишком медленно и большинство пока не почувствовало ощутимых сдвигов. Но это лишь первый шаг в столь необходимом всем нам направлении.

Сидя в парижском кафе, я обдумывал эту историю. Любые духоподъемные беседы о пользе периодического ухода от связи бессмысленны, если не дать людям право делать это на законных основаниях. Читать лекции о пользе расслабления тем, кому не позволяют расслабляться их боссы, – такая же возмутительная издевка, как лекции о вкусной и здоровой пище для голодающих. Богатые люди, которым не нужно работать, могут прислушиваться к этому совету хоть сейчас. А всем остальным необходимо вступать в коллективную борьбу за возвращение отобранных у нас времени и возможностей. Это единственный путь к тому, чтобы мы наконец-то отдохнули, отоспались и восстановили свое внимание.

12

Девятый и десятый факторы: ухудшение качества питания и рост загрязнения окружающей среды

В детстве и отрочестве меня каждое лето отправляли из Лондона в места, в которых я не могу чувствовать себя как дома. Мой отец родился на ферме в Швейцарских Альпах. «Ты обязан поехать на ферму, там из тебя человека cделают!» – грозился он. В результате ежегодно на протяжении полутора месяцев я в полном недоумении просыпался по утрам от петушиного крика за окнами комнатки, в которой прошло детство моего отца.

Впервые я оказался на этой ферме в девятилетнем возрасте. Я узнал, что всю свою жизнь мои дедушка и бабушка питались в основном пищей, которой обеспечивали себя сами: овощами и фруктами с огромного приусадебного участка и мясом собственноручно выращенной и забитой скотины. Впрочем, я смотрел на поставленную на стол еду и силился понять, съедобна ли она вообще. Дома мать и другая бабушка растили меня на типичной диете рабочего класса: картошка, жарево, готовая еда из супермаркета и киндер-сюрпризы в неимоверных количествах. Когда мне