Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Таким образом, христианскую экспансию в Африке трудно отнести к определенной категории даже на фоне настойчивой проповеди Второго крестового похода. Скорее, она отражала сложное культурное наследие Рожера и нормандской Сицилии в целом. На Рожера — без сомнения, христианина, кровного родственника множества легендарных крестоносцев — глубоко повлияла арабская и греческая культура. Его королевская мантия, сделанная в лучшей мастерской Палермо в ознаменование коронации, придавала этому его пестрому наследию потрясающе осязаемую форму. Великолепное одеяние из красного шелка, усыпанное гранатами, жемчугами, рубинами и сапфирами, украшала золотая вышивка, изображавшая львов, охотящихся на верблюдов, — метафора, которая символизировала победу нормандцев над арабским миром[422]. Но кроме того, на этой элегантной мантии красовалась куфическая арабская вязь с указанием даты пошива по исламскому календарю (528 год, а не 1133/34). Подписывая указы на латыни (вообще он предпочитал греческий или арабский), Рожер называл себя королем «милостию Божией». Но монеты, которые чеканились в годы его правления, объявляли его «владыкой по милости Аллаха». На мозаике в церкви Санта-Мария-дель-Аммиральо в Палермо (созданной при жизни Рожера и заказанной не кем иным, как Георгием Антиохийским), Рожер изображен принимающим корону из рук Христа и одет как христианский император. Однако в жизни он предпочитал подражать египетским халифам: носил арабское платье, выходил к людям только в праздничные дни, выезжал в кортеже, запряженном лошадьми в золотой и серебряной сбруе, а над головой короля слуги держали зонтик — отличительный признак верховной власти Фатимидов[423].

Рожер был наделен особым даром — сплавлять в единое сицилийское целое составные части всех культур, сосуществовавших под его властью, и Георгий Антиохийский поощрял и поддерживал его в этом стремлении. Ибн аль-Асир, живший позже описываемых событий, не видел в Рожере жадного бесчестного «франка», заслуживающего проклятий наряду с ему подобными; но и Рожер был совсем не похож на типичного ревностного крестоносца. О многом говорит и тот факт, что Рожер и Георгий Антиохийский, в 1140-х годах нападая на мусульманские земли, ограничились североафриканскими торговыми факториями, которые могли бы послужить экономике Сицилии. Когда в середине 1147 года армии Второго крестового похода пришли в движение, Рожер думал не столько о том, как помочь их миссии в Святой земле, сколько о том, чтобы воспользоваться ситуацией и, пока Людовик и Конрад направляются в Константинополь, разграбить принадлежавшие Византии острова Адриатики.

В то время как Рожер расширял сицилийские владения в Северной Африке, настоящие крестоносцы с другой стороны Альп готовились идти на Восток. На встрече, состоявшейся в Шалон-сюр-Марн в начале февраля 1147 года, французские и немецкие предводители похода решили, что через Сицилию они не пойдут. (Конрад в особенности не желал связываться с Рожером II, которого считал своим смертельным врагом.) Папа Евгений призывал верующих повторять подвиги отцов, поэтому стопами отцов они и отправятся: вдоль Дуная по территории Венгрии, потом через Балканы в Константинополь, а затем при помощи византийского императора Мануила I Комнина пересекут Малую Азию и, наконец, прибудут в Антиохию. Недели, оставшиеся до Пасхи — символической даты, в которую две армии планировали выступить в поход, — были посвящены организации снабжения этого крайне непростого путешествия, а также дипломатическим приготовлениям к регентскому правлению во Французском и Германском королевствах.

Но пока немцы и французы прокладывали свой путь по карте, движение крестоносцев приросло новой ветвью. В Саксонии организовалась группа крестоносцев, объединенная мотивом не менее эгоистичным, чем тот, что двигал Рожером Сицилийским. Они тоже увидали новые возможности буквально у себя под носом: не на Иудейских холмах или на плато Алеппо, но в долинах рек, впадающих в Балтийское море. Здесь, на территориях нынешних северной Польши и северо-восточной Германии, жили славянские племена, которых называли собирательным, хоть и неточным именем венды. Венды были язычниками. Их боги жили не на небесах, но на лоне природы — населяли дубовые рощи, ручьи и валуны. Венды возносили богам молитвы в деревянных святилищах, а не в каменных церквях. Они приносили в жертву скот, чтили не похожих на человека идолов, таких как четырехглавый Свентовит (Святовит), и не собирались безропотно подчиняться насильственному крещению. По мнению небольшого, но значимого числа подданных Конрада венды были полностью законной добычей.

Как и в Ифрикии, столкновения между христианами и нехристианами в балтийских регионах начались задолго до появления крестоносцев. Со времен Каролингов в IX веке армии под командованием богобоязненных баронов вели захватнические войны на землях язычников и насаждали свою культуру, назначая епископов и возводя церкви. (Наиболее успешно эта деятельность шла в Дании, принявшей христианство в 960-х годах.) В XI веке восточная граница христианских владений примерно совпадала с руслом Эльбы. После этого некоторое время границу вендских земель чаще пересекали миссионеры, чем воины. Но к началу XII века желание колонизировать и насильно крестить Балтику возродилось.

Около 1108 года один фламандский священнослужитель на службе Адельгота, архиепископа Магдебурга, составил документ, известный как «Магдебургское письмо». Письмо взывало о помощи в войне с вендами, которые, как утверждалось, совершали многочисленные зверства в отношении добропорядочных христиан. «В течение очень долгого времени мы были отягощены многими удручениями и бедствиями, которые мы понесли от рук язычников», — говорилось там.

Они оскверняют церкви Христовы идолопоклонством… они очень часто вторгаются в наши земли и, не щадя никого, разоряют, убивают, сокрушают и мучают изощренными пытками. Некоторых они обезглавливают и приносят головы в жертву своим демонам… некоторых они вздергивают на виселицы и длят их жизнь, которая даже более мучительна, чем смерть… посредством постепенного расчленения… Они сдирают кожу с еще живых и, снявши с них скальпы, надевают на себя и нападают на земли христианские.

Далее следовали натуралистичные описания церемоний питья крови, а затем автор призывал своих «дражайших братьев со всей Саксонии, Франции, Лотарингии и Фландрии… приготовиться к священной войне… Это удобный случай для вас спасти свою душу и, если вы того желаете, завладеть лучшей землею для жизни»[424]. Земля эта, сообщает он — и в его словах звучит слабое, но отчетливое эхо известного библейского описания Земли обетованной (Исход 3:8), — изобилует мясом, медом, зерном и птицей, и если ее правильно возделывают, то никакая другая не сравнится с ней в плодородии[425]. В 1108 году все это ничем не закончилось, потому что папа Пасхалий II не благословил крестовый поход против вендов. Но с тех пор прошло почти четыре десятилетия, и обстоятельства изменились.

В начале 1140-х годов около дюжины благородных христианских семейств из Саксонии по собственному почину принялись продвигаться в страну вендов, захватывая территории. Они вторгались в пограничные земли, известные как Саксонский рубеж, вытесняя вагров и полабских славян и строя крепости, отмечавшие пределы их приобретений. Следом за ними шли поселенцы-христиане: земледельцы и миссионеры. Крестьян-вендов выгоняли с исконных земель. Вождей вендов вынуждали подчиниться власти христианских баронов вроде Альбрехта Медведя, маркграфа Бранденбургской марки[426]. Это само по себе было плохой новостью для вендов. Но в 1146–1147 годах, с новой вспышкой крестоносного энтузиазма, все стало намного хуже.