Про папу - Максим Викторович Цхай

Друзья говорят, что, хотя снова стал кожа да кости, я даже похорошел.

24 августа 2017 г.

К сожалению, нарастающая деменция у отца принимает агрессивную форму. А что вы хотели, возраст, как минимум два микроинсульта уже. Он и падает теперь почти каждый день…

Мне надо научиться не принимать все близко к сердцу, понимая, что это не мой папа, это болезнь его кричит на меня.

Надо найти грань между тем, чтобы не позволить превратить себя в мальчика для ежечасного битья, и тем, чтобы не передавить. Нащупается, конечно. Но надо торопиться.

* * *

Нашел объявление, купил и привез папе хорошие немецкие ходунки.

Бегает мой мальчик по дому, только колеса жужжат.

Это тебе не тросточка, это как настоящий танк. Мы теперь танкисты.

25 августа 2017 г.

Папа кричит уже час и называет меня «чудовище». Я принес рыбу с рынка и положил пакет прямо на стол. А папа уронил кусочек пряника и усмотрел в этом связь. В свете всего ранее сказанного «чудовище» — это уже прогресс.

Я такой чудовищный балбес, что мне давно пора валить обратно в Германию из папиного дома. А чудовища все такие — приходят, когда их не зовут, подселятся, гады, и не выведешь. Может, я таракан? Э, нет, бери выше. Папа считает, что я его крест и наказание за грехи. Интересно, какие у моего отца грехи? Он прожил такую жизнь, что, по-моему, было бы не грех и выдумать себе парочку настоящих грехов, посимпатичней.

Отец старел, старел себе потихоньку и постарел. Обратной дороги нет. Старый человек из этого мира уже почти ушел, а в другой еще не вошел. Ужасное состояние. Близкому надо делить и его.

Когда-нибудь в этом перешейке между двумя мирами окажусь и я. Буду сползать в эту серую, гугнивую мглу один. Меня некому будет поддержать, удержать в этом мире.

Одного этого достаточно, чтобы рожать себе детей. И растить их так, чтобы они любили тебя и помнили таким, каков ты есть. Был. Чтобы боролись за тебя до последнего с желтоглазым, безумным, оскаленным слюнявой пастью чудовищем — старостью. Дрались, отгоняя ее хотя бы на время, зная, что проиграют и зверюга рано или поздно доберется до своей добычи.

Но пусть, сука, знает, что она может забрать у меня отца, но никогда — любовь к нему.

* * *

Раннее утро. Воздух тих и влажен. Вышел за ворота, постоять, подумать. Скоро ведь это кончится, даже наш тихий поселок наполнится дневными звуками. Но в эти минуты так хочется жить здесь и теперь…

Неожиданно сзади раздается обиженный визг. Собака Белка разбаловалась окончательно: как не выйду на улицу, скребется в ворота, пытаясь выползти в кошачий лаз.

Застрянет же там, снова мне возиться. Вздыхая, открываю ей калитку. Жалко этой хрупкой тишины — на улице никого нет, пусть побегает.

Радостно пыхтя, собака Белка вылетает за ворота, мимоходом благодарно обтираясь головой об меня, и несется нюхать, метить и делать все, что положено собаке в дикой природе.

Сонный покой в нашем тупичке, ни людей, ни машин, да и до проезжей части далеко.

Неспешно иду вдоль нашего старого забора, вот розовый куст, который посадила мама. И вдруг замечаю притаившуюся соседскую болонку в траве. Как она выскочила без хозяина на улицу, не понимаю. Забыли ее вечером, что ли…

Болонка, пушистая и белая, как одуванчик, настороженно смотрит из-под листочков на бегающую возле здоровенную овчарку. Блин, ну вот и напряги.

Пытаюсь поймать Белку, сделав к ней резкий бросок, но в силу раннего пробуждения и сорока шести лет уступаю собаке, та с глупым хохотом улепетывает от меня. Тогда подхожу к приоткрытым соседским воротам, чтобы запустить туда болонку. Собака Белка добродушная (если ее не злить), но кто ее знает, как отреагирует.

«Иди домой, давай», — шепчу я собачке, и та вроде понимает, на полусогнутых чешет ко мне, я открываю соседскую калитку, и тут болонка, дура, накидывается со звонким лаем на меня.

Ну или я дурак, фиг его знает, собака, в принципе, права.

Однако Белка уже несется ко мне, раздув пасть, как кобра капюшон.

— Проблемы? Где проблемы?

— Иди отсюда!

Да куда там… Болонка, взвизгнув от ужаса, бросается в сторону, и тут ее настигает Белка.

— Ой, смотри, какой мяч!

— Дура, я не мяч! Я могу быть страшна!

— Зови меня Роналду!

Белка начинает гонять собачку между лапами, на морде радостная ухмылка.

— Футбол! Да здравствует футбол!

— Я дорого продам свою жизнь!

— Сидеть! Стоять! Пошла вон!

Белка и не думает кусать болонку (вдруг мяч лопнет), просто катает ее лапой по земле, держа свою морду на отлете (Котасина школа), и в этот момент я хватаю ее за холку и тащу домой.

Болонка ликует:

— Ага! Тебе влетит сейчас! Дура, дура!

— Максим Викторович, я не понимаю, почему вы постоянно портите самые радостные…

— Ты запарила! Ты запарила меня уже!

— Да подумаешь, что ей будет-то?

— Почему ты не слушаешься никогда? Ы?

— Вот это «Ы» было лишнее…

— Домой!

— Вот теперь не пойду. Я обиделась и не пойду.

Волоком тащу упирающуюся овчарку к воротам дома.

— Ни-ко-гда! Больше! Не выпущу!

— Пусти меня, пусти, там мой мячик…

Запихиваю возмущенно подвывающую овчарку за железную дверь. Болонка носится вдоль нашей ограды, празднуя победу.

— Ты тоже вали! Все утро испортили!

В воздухе еще болтаются обрывки тишины, с сожалением смотрю, как они оседают на землю. Сволочи. И так покоя душе моей нет, так еще и эти минуты украли.

Как мне жить в этом шумном мире?

Доброе утро. Хотя звучит как издевка.

26 августа 2017 г.

Я помню, было мне лет десять, наверное. Мы стояли с мамой на балконе четвертого этажа нашей кирпичной пятиэтажки. Пахло кленовыми листьями, пылью летнего города, а на кухне закипал чайник. Мама улыбалась, и я тоже, был редкий момент нашей легкой, безоценочной близости. Мать моя обычно была строгой женщиной. А возраст у меня был таков, когда только начинаешь осознавать, что ты одинок и дистанция с родителями будет только нарастать.

Но в это мгновение мне ясно показалось, что мы так же близки, как в раннем детстве, был тот же свет, тот же балкон и звук закипающего чайника, может быть, он был самым важным. Мама улыбалась той же улыбкой, что и пять лет назад, да и как могло быть иначе — что такое пять лет для взрослого человека, а для десятилетнего мальчишки это полжизни, подумайте!

Это сейчас я бы улыбнулся и постарался