Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

Объединим все вышесказанное в «идеальном типе» империи: империя – это территориально протяженный, мультиэтнический по составу союз господства (Herrschaftsverband) с асимметричной, реализованной авторитарной практикой структурой центра и периферии, поддерживаемый посредством аппарата принуждения, политики символов и универсалистской идеологии имперского государства и имперской элиты как его основы. Социальной и культурной интеграции внутри имперской элиты не происходит; нет ни однородного имперского общества, ни общей имперской культуры. Центр не допускает самостоятельных внешних связей периферии на международном уровне[324].

Безусловно, в процессе имперских отношений снова и снова повторяются торг и компромиссы. Империя – это не огромная казарма, везде существуют протестные ниши и пространства для инакомыслия. На всех социальных уровнях при благоприятных условиях в империи можно жить комфортно и безопасно. Но нельзя забывать при этом про фундаментальный принудительный характер каждой империи. Империя, к которой многие или все присоединяются добровольно, – это не империя, а – как, например, НАТО – гегемониальный союз преимущественно автономных партнеров с primus inter pares в центре.

4. Империи: типы и сравнения

Империи отличаются друг от друга территорией, занимаемой ими на карте мира, численностью населения, числом провинций и экономической эффективностью. В течение целого столетия Нидерланды владели Индонезией – после Индии наиболее экономически успешной колонией того времени. Поскольку кроме Суринама и нескольких крошечных Антильских островов у Нидерландов других колоний не имелось, их империя была иного калибра, нежели раскинувшаяся по всему миру Британская. Похоже, но на свой манер, можно описать и возникшую лишь с 1884 года Германскую колониальную империю, представлявшую собой ряд относительно малонаселенных и бывших для метрополии с экономической точки зрения обузой регионов Африки, Китая и южной части Тихого океана. Если Нидерланды были маленьким государством с большой и богатой колонией, то с Германией все наоборот. И в том и в другом случае говорить о действительно глобальной экспансии неуместно. «Мировую империю» в XIX веке имели только британцы и в несколько иной форме французы. Российская империя была настолько обширной географически и разнообразной этнически, что представляла собой свой собственный мир; даже средневековая всемирная империя монголов не многим ее превосходила.

Из предложенного выше определения идеального типа империи невозможно корректно вывести полноценную типологию. Для этого имперские феномены, даже одного и того же столетия, слишком разнообразны в пространстве и во времени. Тем не менее по некоторым пунктам можно выделить различия между вариантами.

Различие между континентальным и морским типами империй часто рассматривается как основной критерий для противопоставления, и не только в качестве академического отличия, но даже как глубокий антагонизм в политическом устройстве. Геополитики и геофилософы от сэра Хэлфорда Маккиндера до Карла Шмитта утверждали даже, что неизбежный конфликт между континентальными и морскими державами – основополагающая черта новейшей мировой истории. Проблема же заключалась в том, что несопоставимость обоих типов империй долгое время оставалась непроверенной. Ограниченные, так сказать, ганзейские представления о «заморской истории» препятствовали использованию для сравнительного анализа империй исторического опыта России и Китая, Османской и Габсбургской империй, не говоря уже об империях Наполеона и Гитлера. Различение континентальных и морских империй вообще не всегда однозначно и полезно. Для Англии и Японии «заморским» был в принципе весь остальной мир. Уже Римская империя была и тем и другим: владычица Средиземного моря, но и ее дальних периферийных зон от Британии до Аравийской пустыни. Морская империя в чистом виде должна выглядеть как трансконтинентальная сеть укрепленных портов. Подобное в начале Нового времени создавали только португальцы, голландцы и англичане – все они до конца XVIII века довольствовались контролем плацдармов и непосредственно прилегающего материка. Уже Испанская империя XVI века содержала в себе элементы континентального типа, когда закрепление доступа к американским территориям потребовало применения методов территориального управления. Ост-Индской компанией такие методы были разработаны после закрепления контроля над Бенгалией в 1760‑х годах.

Как только опорные пункты расширялись или дополнялись оккупационными колониями, всюду возникали проблемы контроля, для решения которых географическая удаленность промежуточных центров от главного центра – европейской метрополии – имела лишь второстепенное значение. Децентрализация, одна из сильных сторон Британской империи, до изобретения телеграфа неизбежно вытекала из проблем, связанных с обменом сообщениями. После завоевания Индии Британская империя стала своего рода амфибией, Левиафаном и Бегемотом в одном лице. Индия и Канада были гигантскими странами, сухопутными субимпериями каждая со своим характером, и обе в такой же мере, как и Российская империя, в течение XIX века были освоены благодаря тому, что геополитики считали современным источником мощи континентальных держав, – железной дороге[325]. Логистика в век паровых машин на колесах и на воде не давала явных преимуществ ни одному из этих двух типов империй. С увеличением скорости движения транспорта и объема грузоперевозок изменился характер обоих типов империй. В доиндустриальную эпоху большие расстояния стало легче и быстрее преодолевать по воде, чем по суше. XIX столетие завершилось мировой войной, в которой столкнулись ресурсы двух гигантских земельных массивов. Союзники победили не благодаря естественному превосходству морских держав, а потому, что их гражданские морские транспортные мощности открывали доступ к расположенным на суше промышленным и аграрным ресурсам Америки, Австралии и Индии[326]. А большой дуэли линкоров, к которой в течение многих лет готовились Германия и Великобритания, так и не произошло.

Несмотря на все это, некоторые различия между континентальными и морскими империями в «чистом» виде трудно не заметить. «Иностранное господство» имеет иное значение, если речь идет о двух старых соседях, – в сравнении с тем, если это господство навязано в результате неожиданного вторжения. При географической близости оно может быть частью постоянного процесса передвижения границ туда и сюда, как это было в многовековых отношениях между Польшей и Россией. Для сухопутных владений обоснование и реализация общей претензии на суверенитет стоила больших усилий. Это могли быть либо династические связи посредством персональной унии, когда, например, австрийский император стал королем Венгрии, русский царь – королем Польши, китайский император – великим ханом монголов; либо административная интеграция путем установления единообразия провинциальной администрации, как в Османской империи; либо единая организация, каковой была Коммунистическая партия в имперском Советском Союзе. Сепаратизм частей сухопутной империи с единой территорией в перспективе опаснее для ее центра, чем креольские тенденции автономии в заморских территориях. Они сокращают территорию империи как великой державы, здесь может возникнуть новый враг по соседству или государство – сателлит империи-соперника. В этом смысле геополитика континентальных империй минимально отличается от геополитики морских держав. Однако не стоит забывать, что и Великобритания, и Испания в переломный революционный период старались воспрепятствовать отделению Америки, не жалея военных усилий.

Искусственное понятие «периферии», которое часто используется в этой главе,