Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

самое можно было бы сказать и в отношении четырех французских империй (хотя французские историки этого до сих пор не сделали): 1) Первая империя Старого режима, центр которой находился в Карибском бассейне, а существование прекратилось самое позднее с независимостью Гаити в 1804 году; она управлялась исходя из строго меркантилистских интересов, имела лишь небольшую эмиграционную базу, а в качестве базы экономической опиралась на рабский труд; 2) Вторая империя Наполеона, Французская Европа, основанная на его молниеносных завоеваниях; 3) Третья колониальная империя, создававшаяся с 1830 года на скудной основе из отданных Франции в 1814–1815 годах колоний (например, Сенегала) и вплоть до 1870‑х годов управляемая из Алжира; 4) Четвертая империя – первая мировая империя на нескольких континентах, появившаяся в результате расширения предшествующей, географические центры которой с 1870 года по 1960‑е находились в Северной и Западной Африке, а также в Индокитае.

От истории этих четырех империй остались лишь реликты Первой империи, а именно заморские департаменты Гваделупа и Мартиника, которые являются полностью интегрированными частями Европейского союза. Постнаполеоновские империи от начала и до конца были ответом Британской империи, из чьей тени им так и не удалось выйти. Уже вторжение в Алжир, которое удалось удачно обосновать в международной политике как карательную меру против государства-изгоя мусульманских пиратов и разбойников, стало попыткой заполнить военно-политический вакуум, который еще не был занят Великобританией. Британцы с 1713 года контролировали Гибралтар, нейтрализовали наполеоновский флот в Средиземном море и с 1814 года (фактически с 1802‑го) владели островом Мальта, который стал колонией Британской короны и военно-морской базой, но до оккупации Египта в 1882 году не преследовали никаких колониальных интересов в Средиземноморском регионе. Французская колониальная история долгое время страдала от своего второстепенного статуса.

Но если отвлечься от стандартов конкуренции с Британской империей, то французская колониальная экспансия предстает очень успешной. С большим отставанием от Британской империи французская была второй по значимости заморской империей XIX столетия. Общая площадь колоний (1913 год: Британская – 32,3 миллиона квадратных километров, Французская – 9,7 миллиона[360]) может ввести в заблуждение, поскольку для Великобритании учитывались доминионы, а для Франции – безлюдные просторы Сахары, входившие в Алжир. Британская империя к 1913 году имела важные владения на всех континентах, Франция же была представлена «только» в Северной Африке (Алжир, Тунис, Марокко), в Западной и Центральной Африке, на Мадагаскаре, в Юго-Восточной Азии (с 1887 года Индокитай = Вьетнам и Камбоджа; а с 1896 года еще и Лаос), в Карибском море (Гваделупа, Мартиника), в южной части Тихого океана (Таити, Бикини и другие) и в Южной Америке (Гвиана). Колониальные интересы Франции в Азии практически не выходили за пределы Индокитая. В Восточной и Южной Африке Франция была представлена так же мало, как и в Северной Америке и Австралии. И даже в Африке, где сконцентрировались французские владения, Великобритания обладала преимуществом, имея свои колонии от Египта на севере до мыса Доброй Надежды на юге, на западном и на восточном побережьях и даже на острове Маврикий в Индийском океане.

Последующие завоевания так и не смогли вытеснить Алжир с первого места среди французских колоний. Хронологически можно выделить несколько периодов в истории завоевания Алжира. Первоначальная кампания встретила хорошо организованное местное сопротивление под предводительством эмира Абд аль-Кадира (1808–1883), которому удалось на время, с 1837 до 1839 год, создать протонациональное алжирское государство с судебной системой и собственной системой налогообложения[361]. Как это часто случалось в истории европейского империализма (а также на фронтирах Северной Америки), агрессоры одержали победу только из‑за разногласий местных властей. Абд аль-Кадир капитулировал в 1847 году и после четырех лет во французской тюрьме до конца своей жизни оставался для французов «благородным врагом», к которому относились достаточно уважительно, – судьба во многом схожая с судьбой предводителя мусульманских повстанцев на Кавказе Шамилем. Уже на этапе завоевания число французских и других (прежде всего испанских и итальянских) поселенцев в Алжире быстро росло: с 37 тысяч в 1841 году до 131 тысячи десятью годами позже[362]. Большинство из них оседало в городах, и лишь немногие осваивали аграрные площади. Несмотря на то что завоевание и колонизация Алжира начались в эпоху, когда европейцы присутствовали лишь на дальнем юге Африки (характерно полное совпадение алжирской кампании с Великим Треком буров), фатальными для всей Африки 1880‑е годы стали поворотным моментом и для Алжира. Наполеон III, устроивший империалистические авантюры в Азии и Мексике, никогда полностью не уступал властным притязаниям колонистов и по крайней мере на бумаге признавал земельную собственность коренного алжирского населения. После прекращения существования Второй империи в 1870 году эта преграда исчезла. Республика развязала колонистам руки в вопросе создания государства поселенцев, дав им тем самым то, в чем британская колониальная власть на мысе Доброй Надежды отказывала бурам. Поэтому 1870–1880‑е годы (последнее крупное, жестоко подавленное восстание алжирцев, напоминавшее о подавлении Великого индийского восстания 1857 года, произошло в 1871–1872 годах) ознаменовали начало крупномасштабной потери земель местным населением: путем карательной экспроприации, принятия соответствующих законов или прикрываемого судами мошенничества. Число европейцев в Алжире выросло до 280 тысяч в 1872 году и до 531 тысячи двадцатью годами позже. Если Вторая империя делала ставку на освоение земель частными компаниями, то Третья республика пропагандировала образ крестьянина, переселяющегося на собственную землю. Ее целью было копирование деревенской Франции на колонизированной территории.

«Типичной» европейской колонии не существовало. Не был ею и Алжир. Но в национальном балансе эмоций метрополии он играл особенно значимую роль и олицетворял начало новой острой конфронтации между Европой и исламским миром. Ни в одной другой колонии не было такой жесткой дискриминации интересов местного населения, как в Алжире. С логистической, да и с исторической точки зрения территория Северной Африки никогда не была для Европы «заморской страной». Она входила в состав Римской империи – обстоятельство, которое впоследствии будет широко использоваться в колониальной апологии. Возникший в Алжире острый культурный конфликт с исламом был парадоксом, поскольку ни одна европейская страна в Новое время (и до наших дней) не имела более тесных и крепких связей с исламским миром, чем Франция[363]. В соседнем Марокко конфликта с исламом не было. Здесь после 1912 года генеральный резидент маршал Юбер Лиоте вел консервативную социальную политику минимального вмешательства в жизнь местного населения и смог ограничить влияние относительно немногочисленных французских поселенцев[364].

Второй парадокс заключался в положении алжирских поселенцев. Они имели сильные местные позиции, при этом не стремясь к политической самостоятельности, то есть не имели «нормальных» желаний поселенцев. В отличие от британских колонистов в Северной Америке, Австралии и