Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

африканская армия наемников (force publique) (позже дополненная бойцами, рекрутированными на месте). Она была вовлечена также в особо кровавые конфликты с суахильскими работорговцами (их часто называли «арабами») на востоке Конго, повлекшие десятки тысяч жертв. Поэтому государственный аппарат в именовавшемся эвфемизмом «Свободное государство» Конго был крайне неразвитым. Бельгийских поселенцев здесь практически не было. Крупные концессионные предприятия, которые позднее поделили между собой богатства Конго, даже после 1908 года не создавали достаточных возможностей для занятости бельгийцев. Африканцы в поле зрения бельгийского населения метрополии практически не появлялись. В отличие от Французской и Британской империй почти никого из местных жителей не посылали в метрополию получать образование. Культурный обмен в обоих направлениях равнялся нулю[371]. Поскольку заморские интересы Бельгии были крайне ограниченны, страна не играла в высокой дипломатии империализма заметной роли, разве что участвуя в финансировании китайских железных дорог.

Нидерланды также не имели колониальной империи, но у них все же была одна интенсивно управляемая колония. В период с 1590 по 1740 год они представляли собой крупнейшую силу в мировой торговле и владели морской империей (sea-borne empire) с базами от Карибского моря до Японии. В XIX веке, кроме Нидерландской Ост-Индии, от нее почти ничего не осталось. В 1880‑х годах Нидерланды были единственной западноевропейской страной, которая не участвовала в разделе Африки. В 1872 году они даже продали британцам свои последние владения на Золотом берегу (Гана). Голландцы сжились с ролью колониальной державы, которая более не расширяет свои владения, а, наоборот, сжимается. В их новом представлении о самих себе они представали небольшой, миролюбивой, нейтральной нацией, служившей прогрессу и поддерживавшей мягкую версию колониализма, в отличие от агрессивных и ненасытных крупных держав[372]. Если голландцы и увеличивали свои владения, это происходило за счет постепенного расширения контроля над индонезийскими островами. Они закрепились там еще в начале XVII века (1619 год – основание Батавии), но фактический контроль над большими островами смогли получить только в результате многовекового процесса. Это очень постепенное завоевание достигло своей кульминации и завершения в Ачехской войне, в результате которой северная оконечность острова Суматра, несмотря на отчаянное сопротивление с 1873 по 1903 год, перешла под власть Нидерландов. Эту войну, неоднозначно воспринятую в Нидерландах и унесшую около ста тысяч жизней, в первую очередь мотивировали международные факторы, поскольку голландцы опасались сначала американской и британской, а затем немецкой и японской интервенции[373]. Война стала, как часто происходило в истории экспансий, примером агрессивной обороны, а не проявлением боязни не успеть вскочить на подножку колониального поезда. Если и возникало впечатление, будто Нидерланды вопреки собственным убеждениям снова вступили в обострившуюся империалистическую игру, то не потому, что они следовали новым движущим силам[374]. Большая и богатая колония Индонезия (после Британской Индии по всем параметрам вторая по значимости среди всех европейских владений в Азии и Африке) оставалась интересной по тем же причинам, что и до 1870 года. Нидерланды были «колониальным гигантом, но при этом политическим карликом»[375].

Однако на рубеже XIX–XX веков методы колонизации изменились. Нидерланды были в этом не одиноки. Колониальные завоевания в Африке на стыке веков практически повсюду завершились, и метрополии в мирных условиях перешли к системной и менее насильственной политике. Ее целью стало то, что во французской теории называлось повышением эффективности активов (mise en valeur). В африканских колониях Германской империи осуществить эту идею попытались после 1905 года, в «эру Дернбурга», названную так в честь министра колоний того времени[376]. В Британской Малайе в тот период наблюдались схожие тенденции. Наибольшей эффективности достигли в Индонезии, чей опыт тщательно изучали другие колониальные державы: с 1891 по 1904 год из одной только Франции в голландскую Ост-Индию прибыло двадцать пять исследовательских делегаций для изучения секретов рентабельного использования рабочей силы коренных народов[377]. Когда в период между двумя мировыми войнами колониализм по всему миру перешел в стадию зрелости, голландская Ост-Индия могла послужить образцом колонии как в хорошем, так и в плохом смысле. Индия, которая играла эту роль в XIX столетии, будучи при этом во многом крайне нетипичной, на тот момент была охвачена активным освободительным движением и, далеко обогнав в этом отношении другие зависимые территории, уже вступила на путь к новому будущему. Голландская Ост-Индия же могла считаться эталоном непрерывности процессов колониальных преобразований.

С 1830 по 1870 год Индонезия подвергалась крайне активной эксплуатации метрополией в рамках навязанной Голландией «культурной системы». Пятая часть чистого дохода голландской государственной казны поступала в этот период из колонии. В течение трех десятилетий после 1870 года власти отказались от откровенного грабежа индонезийских крестьян, а с 1901 года, после окончания Ачехской войны, которая обошлась колониальным властям слишком дорого, даже было объявлено о проведении так называемой «этической политики». Это прежде всего означало, что государство впервые собралось инвестировать в Индонезию, в первую очередь в развитие инфраструктуры: строительство железных дорог, электрификацию и ирригацию (традиционно сильно развитую, особенно у яванцев). Были разработаны первые принципы колониального государства всеобщего благосостояния: например, в Индии ничего подобного никогда не происходило, а в Африке эта идея стала играть некоторую роль только после 1945 года[378]. Едва ли какая-либо другая колониальная держава в течение «долгого» XIX столетия вкладывала столько денег в то, что сейчас называется развитием, сколько вложили Нидерланды в Индонезию после 1900 года. И не без успеха: если бы индонезийская экономика и дальше росла так же, как с 1900 по 1920 год, страна оказалась бы теперь одним из богатейших государств Азии[379]. Однако своим ростом экономика была обязана не столько государственной колониальной политике, сколько трудолюбию и предприимчивости народов Индонезийского архипелага. Но, как и везде в колониальном мире, в Индонезии даже в период реформ после 1901 года слишком мало внимания уделялось образованию коренного населения. То, что в колониях недостаточно, то есть значительно меньше, чем в Европе, заботились о квалификации людей (о «человеческом капитале»), является, пожалуй, наибольшим упущением и грехом на совести европейского колониализма.

Частные империи

Формы создания империй, которые в конечном итоге попадают под контроль автономной метрополии и функционируют в основном за счет проецирования власти от центра к периферии, можно обозначить как «первичные». За ними редко стояла «большая стратегия» строительства империи. Когда историк сэр Джон Роберт Сили в своем знаменитом высказывании 1883 года, то есть сразу после вполне спланированной оккупации Египта, констатировал, что британские колонии были завоеваны «в бессознательном состоянии» (in a fit of absence of mind), он был не так уж неправ, а его заключение справедливо и для