Сумерки Европы - Григорий Ландау

Таково своеобразное положеніе Франціи въ результатѣ великой войны, положеніе, приводящее къ послѣдствіямъ рѣшающаго для Европы значенія.

Побѣдитель слабѣе побѣжденнаго, пострадалъ больше него. Таково парадоксальное положеніе, получившееся въ итогѣ того, что боролись коалиціи, а остались въ Европѣ лицомъ къ лицу лишь отдѣльные ея члены.

Если страна побѣждаетъ страну, то она естественно и въ процессѣ и въ послѣдствіяхъ борьбы противопоставляетъ себя ей цѣликомъ. Если какая либо провинція побѣдившей страны почему либо особенно пострадала, то не бываетъ такъ, что бы сперва побѣдитель подводилъ итогъ своей побѣдѣ, а потомъ предоставлялъ своей пострадавшей провинціи особо скомпенсировать себя за счетъ побѣжденнаго. Побѣдитель подводитъ въ свою пользу общій итогъ и затѣмъ уже во внутреннемъ процессѣ своей государственной жизни компенсируетъ болѣе пострадавшихъ своихъ согражданъ за счетъ менѣе пострадавшихъ, или за счетъ извлекшихъ пользу — на почвѣ общей совокупности своего военнаго выигрыша; ото уже вопросъ внутренняго уравновѣшенія и распредѣленія.

Бываетъ, разумѣется, и такъ, что такого внутренняго уравновѣшенія вовсе и не происходитъ; въ частности оно вѣдь и не можетъ происходить по отношенію къ смертямъ и ущербамъ невознаградимымъ. Какъ бы то ни было, таковыя относятся къ неизбѣжнымъ бѣдствіямъ, несправедливостямъ, паденіямъ всякой, даже и побѣдоносной войны, и воспринимаются въ синтезѣ ея послѣдствій, а отнюдь не сопоставляются порознь съ общимъ состояніемъ врага. Напримѣръ, семьи, потерявшія всѣхъ своихъ сыновей, несопоставимы же отдѣльно со всѣмъ побѣжденнымъ народомъ, большая часть молодежи котораго все же осталась въ живыхъ. Врагу противопоставляется побѣдившій народъ, цѣликомъ взятый съ его потерями и пріобрѣтеніями, а не отдѣльная группа или часть его, хотя бы и понесшая не вознаградимый, или невознагражденный ущербъ.

Такъ было — отвлеченно говоря — справедливо и цѣлесообразно поступить и въ данномъ случаѣ. Одни части коалиціи извлекли изъ войны громадную выгоду, вся коалиція закрѣпила свое совокупное міровое положеніе за счетъ побѣжденнаго; побѣжденный поверженъ и принужденъ платиться за свое пораженіе народнымъ достояніемъ и государственной судьбой, — осталось бы дѣломъ внутри-коалиціоннымъ, уравновѣсить, посколько это возможно, неравномѣрныя потери путемъ передвиженія пріобрѣтенныхъ отъ врага благъ и преимуществъ. Америка, разбогатѣвшая на войнѣ, могла бы отказаться отъ своихъ требованій къ Франціи, частью возстановить погубленное въ ней, Японія помочь въ въ этомъ и пр. И наконецъ, посколько такая внутренняя компенсація представлялась бы неосуществимой или неосуществляемой, оцѣнку несправедливости естественно было бы отнести къ побѣдившему цѣлому, а не къ побѣжденному.

Само собой понятно, что подобное представленіе я намѣчаю не реально, а лишь какъ звено разсужденія; само собой понятно, что было бы ни съ чѣмъ несообразнымъ ожидать, чтобы какая либо страна добровольно отказалась отъ пріобрѣтенныхъ ею благъ въ пользу другой. Америка могла содѣйствовать Франціи, но никакъ не стала бы отказываться въ ея пользу отъ части пріобрѣтенныхъ на войнѣ — частью и за счетъ Франціи — прибылей и благъ. Но эти прибыли и блага вѣдь входятъ въ составъ потерь Франціи; если бы коалиція составляла единое государство — эти потери въ государственномъ смыслѣ и вообще не были бы потерями и не требовали бы компенсаціи отъ врага. Они не потери побѣдителей — коалиціи, а только Франціи — члена коалиціи; такимъ образомъ Германіи какъ бы приходится отвѣчать не только за причиненное ею, но и за вызванное войной передвиженіе благъ въ средѣ коалиціи, отвѣчать за обогащеніе Америки за счетъ Франціи. Такъ коалиціонно военное единство независимыхъ и по разному пострадавшихъ державъ, не приводя къ взаимной внутренней компенсаціи, возлагаетъ на побѣжденную страну отвѣтственность не только за суммарный ущербъ побѣдителя, а помимо него еще и за тотъ дифференціальный ущербъ наиболѣе пострадавшей части коалиціи, который является прибылью другой части и который во всякомъ случаѣ не показателенъ для общаго ущерба побѣдителя.

Аналогичное относится и къ безопасности. Для побѣдителя, цѣликомъ взятаго, разбитая германская коалиція всецѣло перестала быть сколько нибудь опасной. Но цѣликомъ взятаго побѣдителя и не осталось по заключеніи мира; остались раз-дѣльныя государства съ самостоятельной судьбой. И для одной изъ этихъ самостоятельныхъ частей бывшаго единства оставшійся врагъ можетъ оставаться или вновь стать опаснымъ.

Въ этомъ необычномъ положеніи Франція первоначально сдѣлала попытку все еще опереться на коалиціонное единство. Какъ пострадавшая, она повидимому искала освобожденія отъ своего внутри-коалиціоннаго долга, что облегчило бы ея финансовое положеніе; какъ слабѣйшая передъ врагомъ, она искала заключенія оборонительнаго союза съ Англіей и Америкой, что сняло бы съ нея опасенія передъ вчерашнимъ побѣжденнымъ. Попытки остались въ то время безплодными. Можно проповѣдывать миръ всего міра, объединеніе народовъ и торжество справедливости, но это — вообще; конкретно же долгъ есть долгъ, который подлежитъ уплатѣ, прибыль, уже полученная, есть собственность новаго собственника, а судьба государствъ налагаетъ тяжелую отвѣтственность на ихъ руководителей, которую они ни за что не отяготятъ обузой, связанной съ воспоминаніями прошлаго, но отнюдь не съ интересами будущаго. Воевали совмѣстно, но окончательные разсчеты производятся раздѣльно; воевали вчера въ такомъ сочетаніи, но завтра придется, быть можетъ, воевать уже въ другомъ. И ясно, что союзы будутъ заключаться сообразно назрѣвающему сочетанію завтрашняго дня, а не исчерпанному сочетанію вчерашняго. Было бы странно въ подобномъ случаѣ говорить о такихъ вещахъ, какъ неблагодарность и несправедливость. Союзы и международныя обязательства связываютъ не государственныхъ дѣятелей, ихъ заключающихъ, а народы; и не только данное поколѣніе народовъ, а и его будущее; ставятъ подъ вопросъ всю его судьбу, а слѣдовательно существованіе и культуру, жизнь грядущихъ поколѣній и достиженія прошлыхъ. И было бы ни съ чѣмъ несообразнымъ, если бы изъ какихъ бы то ни было соображеній товарищества въ какую нибудь — хотя бы и величайшую — войну государство и народъ пошли по пути, отклоняющему ихъ отъ линіи ихъ самозащиты и расцвѣта. Иными словами, Франціи нужно то, чего просто нѣтъ въ природѣ вещей и государствъ — нужно сохраненіе того государственно-подобнаго единства, которое сложилось примѣнительно къ неповторимому сочетанію условій и внѣ ихъ немыслимо и безсодержательно.

Къ тому же, если бы даже союзъ, желанный для Франціи, и былъ заключенъ, это не многое — или во всякомъ случаѣ не надолго — измѣнило бы въ ея положеніи. Ибо союзъ не только не вѣченъ, но въ историческомъ масштабѣ и не слишкомъ долговремененъ. На нѣсколько лѣтъ былъ бы союзъ, а тѣмъ временемъ интересы народовъ продолжали бы двигаться по своимъ самостоятельнымъ путямъ, и союзъ ослабѣвалъ бы и выцвѣталъ, грозя снова оставить Францію въ томъ же положеніи одиночества.

Вдобавокъ подобный союзъ и не могъ бы разрѣшить для Франціи ея исторической проблемы, ибо весьма скоро онъ проявилъ бы скрытую въ немъ неравноправность сторонъ. Не будемъ говорить объ Америкѣ, которая въ немъ и вовсе не нуждается; но не нуждается въ немъ и Англія, — а между тѣмъ для Франціи онъ сталъ бы основной исторической гарантіей. При такой неравномѣрной заинтересованности сторонъ ясны послѣдствія сближенія: наиболѣе нуждающаяся въ немъ страна будетъ готова на все, лишь бы его сохранить; менѣе дорожащія имъ — и менѣе уступчивы. Результатомъ было бы то, что Франція стала бы англо-американскимъ вассаломъ, своего рода англо-американскимъ pied-k-terre на европейскомъ континентѣ. Гордая и блистательная страна, руководившая общими усиліями войны и испытавшая ея наибольшія бѣдствія, оказалась бы вассаломъ своихъ болѣе счастливыхъ — болѣе могучихъ и лучше расположенныхъ союзниковъ. Собственно именно таковой и сложилась для Франціи альтернатива въ результатѣ войны — стать вассаломъ англо-американскимъ, или остаться побѣдителемъ, слабѣйшимъ побѣжденнаго. Это послѣдствіе съ неизбѣжностью вытекало изъ того непредусмотрѣннаго руководителями французскаго государства положенія, что Франція всѣмъ своимъ бытіемъ гораздо тѣснѣе связана съ Европой, чѣмъ съ заморскими державами. Исторія послѣвоенныхъ годовъ и являетъ колебанія Франціи между этими двумя возможностями. Сознаніе своей побѣдоносной слабости заставляетъ ее добиваться союза (какъ и отпущенія долга); предвкушеніе вассальной зависимости заставляетъ союза пугаться. Ибо союзъ мыслимъ уже не въ плоскости тѣхъ соотношеній, въ которыхъ застала война европейскія государства и даже не въ тѣхъ, въ которыхъ война ихъ оставила, а въ плоскости заново сложившихся зависимостей и ожидаемыхъ въ будущемъ событій; и потому онъ потребовалъ бы новаго приспособленія ослабѣвшей Франціи къ усилившейся Англіи. Новый договоръ обезпечилъ бы не прежнюю Францію на ея прежнемъ уровнѣ, а закрѣпилъ бы ея новый уровень, т. е. одновременно могъ бы дать и обезпеченіе, но и утвержденіе упадка. Въ этомъ и кроется объясненіе того, что именно Франція, по окончаніи войны поставившая вопросъ о гарантирующемъ ее союзѣ, въ 1922 году затруднила и, пожалуй, сорвала намѣчавшееся соглашеніе съ Англіей. И при томъ сорвала его нисколько не успокоенная за свою будущую судьбу и нисколько не отказавшись отъ притязаній къ своимъ бывшимъ союзникамъ.