Поэзия английского романтизма XIX века - Уильям Блейк

1799

Ингкапский риф

Перевод Арк. Штейнберга

[221]

Полный штиль, бездыханный покой;Корабль застыл на глади морской;Не веет в его паруса небосвод,И киль недвижен в глубинах вод.Беззвучно через Ингкапский рифЛенивые волны катит прилив;Чуть горбясь, они продолжают путь,Не в силах колокол буя качнуть.Тот колокол Абербротокский аббатВоздвиг, чтоб гудел над морем набатВ жестокий шторм, скрывающий рифРазвихренной пляской пенистых грив.Тогда мореходы, заслышав звон,Поймут, где грозный риф затаен,И, ускользнув от смертной беды,Аббата благословят за труды.

Весело солнце светило с утра,Радость сулила дневная пора;Чайки, вопя, облетали бриг,Бодро звучал их нестройный крик.Вышел на спардек сэр Ральф, пират,Остановил на ба́кане взгляд;Чувствуя вешнего дня благодать,Начал игриво петь и свистать,Но замышлял дурные дела:Радость пирата — злобной была!Не отводя от ба́кана глаз,Шлюпку спустить он отдал приказ:«Курс на Ингкапский держите риф!Взбучим святошу, к рифу приплыв».Спущена шлюпка, гребцы налегли;Ба́кан аббата маячит вдали.К бую причалил сэр Ральф, пират,И, перевесясь, разрезал канат.Колокол булькнул и был таков,Взвился и лопнул рой пузырьков…Молвил сэр Ральф: «Не дождаться ужеБлагословений аббату-ханже!»

Плавая долгие годы подряд,Много добра награбил пират,Он повернул обратно свой бригИ берегов Шотландских достиг.Плотно туман простерся сплошной,Солнце укрыто густой пеленой,Резкий ветрило весь день задувал —Знай, не зевай, ворочай штурвал!К ночи утихло, дождь моросил,И паруса повисли без сил.Людям земля в темноте не видна…Молвил пират: «Скоро выйдет луна».«Братцы! — воскликнул один моряк, —Близкий прибой ревет сквозь мрак!Где мы находимся — мне невдомек;Колокол нам бы очень помог!Звона, увы, не слыхать, как назло».В полный штиль их теченьем несло.

«Господи! Это Ингкапский риф!»Грянул удар, обшивку пробив.Волосы рвет сэр Ральф, пират,Прокляв себя, призывает ад.В трюм вторгаются волны, и вот,Судно уходит в глубины вод.Но, трепеща, средь предсмертных мук,Слышит пират ужасающий звук,Словно трезвонит по нем СатанаВ колокол Ингкапский со дна.

1803

Дж. Тигель. Эдинбургский замок со стороны Грасмаркита

(из иллюстраций к произведениям Вальтера Скотта).

Гравюра по рисунку Т.-М. Ричардсона.

Королева Урака и пять мучеников

Перевод В. А. Жуковского

[222]

Пять чернецов в далекий путь идут;Но им назад уже не возвратиться;В отечестве им боле не молиться;Они конец меж нехристей найдут.

И с набожной Уракой-королевой,Собравшись в путь, прощаются они:«Ты нас в своих молитвах помяни,А над тобой Христос с пречистой девой!

Послушай, три пророчества тебеМы, отходя, на память оставляем;То суд небесный, он неизменяем;Смирись, своей покорствуя судьбе.

В Марокке мы за веру нашей кровьюОмоем землю, там в последний часПрославим мы того, кто сам за насМучение приял с такой любовью.

В Коимбру[223] наши грешные телаПеренесут: на то святая воля,Дабы смиренных мучеников доляДля христиан спасением была.

И тот, кто первый наши гробы встретитИз вас двоих, король иль ты, умретВ ту ночь: наутро новый день взойдет,Его ж очей он боле не осветит.

Прости же, королева, бог с тобой!Вседневно за тебя молиться станем,Пока мы живы; и тебя помянемВ ту ночь, когда конец настанет твой».

Пять чернецов, один после друговаБлагословив ее, в свой путь пошлиИ в Африку смиренно понеслиНебесный дар учения Христова.

«Король Альфонзо, знает ли что светО чернецах? Какая их судьбина?Приял ли ум царя МирамолинаУченье их? Или уже их нет?»

«Свершилося великое их дело:В небесную они вступили дверь;Пред господом стоят они теперьВ венце, в одежде мучеников белой.

А их тела, под зноем, под дождем,Лежат в пыли, истерзаны мученьем;И верные почтить их погребеньемНе смеют, трепеща перед царем».

«Король Альфонзо, из земли далекойКакая нам о мучениках весть?Оказана ль им погребенья честь?Смягчился ли Мирамолин жестокий?»

«Свирепый мавр хотел, чтоб их телаБез погребенья честного истлели,Чтоб расклевал их вран иль псы их съели,Чтоб их костей земля не приняла.

Но божии там молнии пылали;Но божий гром всечасно падал там;К почиющим в нетлении теламНи пес, ни вран коснуться не дерзали.

Мирамолин, сим чудом поражен,Подумал: нам такие страшны гости.И Педро, брат мой, взял святые кости;Уж на пути в Коимбре с ними он».

Все алтари коимбрские цветамиИ тканями богатыми блестят;Все улицы коимбрские кипятШумящими, веселыми толпами.

Звонят в колокола, кадят, поют;Священники и рыцари в собранье;Готово все начать торжествованье,Лишь короля и королеву ждут.

«Пойдем, жена моя Урана, время!Нас ждут; собрался весь духовный чин».«Поди, король Альфонзо, ты один,Я чувствую болезни тяжкой бремя».

«Но мощи мучеников исцелятТвою болезнь в единое мгновенье:За прежнее твое благоволеньеОни теперь тебя вознаградят.

Пойдем же им во сретение с ходом;Не замедляй процессии святой;То будет грех и стыд для нас с тобой,Когда мощей не встретим мы с народом».

На белого коня тогда онаСадится; с ней король; они за ходомТихонько едут; все кипит народом;Дорога вся как цепь людей одна.

«Король Альфонзо, назади со мноюНе оставайся ты; спеши вперед,Чтоб первому, предупредя народ,Почтить святых угодников мольбою.

Меня всех сил лишает мой недуг,И нужен мне хоть миг отдохновенья;Последую тебе без замедленья…Спеши ж вперед со свитою, мой друг».

Немедленно король коню дал шпорыИ поскакал со свитою вперед;Уж назади остался весь народ,Уж вдалеке их потеряли взоры.

Вдруг дикий вепрь им путь перебежал.«Лови! лови!» (к своим нетерпеливыйКричит король) — и конь его ретивыйЧерез поля за вепрем поскакал.

И вепря он гоняет. Той пороюМедлительно во сретенье мощейИдет Урака с свитою своей,И весь народ валит за ней толпою.

И вдалеке представился им ход:Идут, поют, несут святые раки;Уже они пред взорами Ураки,И с нею в прах простерся весь народ.

Но где ж король?.. Увы! Урака плачет:Исполниться пророчеству над ней!И вот, глядит… со свитою своей,Оконча лов, король Альфонзо скачет.

«Угодники святые, за меняВступитеся! (она гласит, рыдая)Мне помоги, о дева пресвятая,В последний час решительного дня».

И в этот день в Коимбре все ликует;Народ поет; все улицы шумят;Нерадостен лишь королевин взгляд;На празднике одна она тоскует.

Проходит день, и праздник замолчал;На западе давно уж потемнело;На улицах Коимбры опустело;И тихо час полночный наступал.

И в этот час во храме том, где ракиУгодников стояли, был монах:Святым мощам молился он в слезах;То был смиренный духовник Ураки.

Он молится… вдруг час полночный бьет;И поражен чудесным он виденьем;Он видит: в храм с молитвой, с тихим пеньемТолпа гостей таинственных идет.

В суровые одеты власяницы,Веревкою обвязаны простой;Но блеск от них исходит неземной,И светятся преображенны лицы.

И в сонме том блистательней другихЯвлялися пять иноков, как братья;Казалось, кровь их покрывала платья,И ветви пальм в руках сияли их.

И тот, кто вел пришельцев незнакомых,Казалось, был еще земли жилец;Но и над ним горел лучей венец,Как над святой главою им ведомых.

Пред алтарем они, устроясь в ряд,Запели гимн торжественно-печальный:Казалося, свершали погребальныйЗа упокой души они обряд.

«Скажите, кто вы? (чудом изумленныйСпросил святых пришельцев духовник)О ком поет ваш погребальный лик?О чьей душе вы молитесь блаженной?»

«Угодников святых ты слышишь глас;Мы братья их, пять чернецов смиренных:Сопричтены за муки в лик блаженных;Отец Франциск[224] живой предводит нас.

Исполнили мы королеве данныйОбет: ее теперь возьмет земля;Поди отсель, уведомь короляО том, чему ты зритель был избранный».

И скрылось все… Оставив храм, чернецСпешит к Альфонзу с вестию печальной…Вдруг тяжко звон раздался погребальный:Он королевин возвестил конец.

1815–1816