Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Домой Эля не возвращалась.

Мы обзвонили всех, кого могли.

От адвоката прилетело сообщение: «Простите, занят, не могу говорить». Видимо, был на заседании суда — ему и кроме Моцарта было чем заняться.

— Нет, Эля ничего мне не говорила, не звонила и не приезжала, — ответила Кирка. — Мне жаль, но я ничем не могу помочь. С такой силой дара, если она закроется, даже никто из наших не сможет узнать где она.

Антон позвонил домой: у нас её тоже не было. И он совсем сник.

— Давай видеть плюсы, — теперь собралась я и пыталась успокаивать Бринна, видя его отчаяние. — Раз она встала и ушла, значит, отлично себя чувствует. Может ходить. А ещё, — я налила воды из стоявшей в пустом холодильнике бутылки, — кажется, она врушка.

— Ты о чём? — рассеянно обернулся Бринн.

— О том, что она сказала: ты сделаешь ей предложение в больнице. Но это не случилось. Ты не сделал. Она сбежала.

— Она ещё может вернуться. В больницу, — засунул Бринн руки в карманы, напряжённо раздумывая.

— Тогда ты будешь полным идиотом, если не передумаешь. И никто тебя не осудит. Сам видишь, как это просто: дал клятву — забрал клятву, — горько усмехнулась я, посмотрев на обручальное кольцо на своём пальце.

Отхлебнула из стакана воды и чуть не поперхнулась, когда в тишине кухни раздался звонок.

Звонили с номера, который даже не определился.

— Здравствуйте! Женя? — назвал мои имя незнакомый женский голос.

— Да, — сглотнула я. Боясь дышать. Не зная, что думать.

— Это Валентина, доктор из СИЗО.

Ноги подогнулись сами. Бринн едва успел меня подхватить и усадить на стул.  

— Он жив?.. — с ужасом прошептала я.

— Да, да. Простите, что так вас напугала, — заволновалась женщина. — Он жив. И чувствует себя куда лучше, чем сообщают вашему адвокату. Рёбра, конечно, сломаны, но угрозы жизни нет. Кровотечение в лёгком прекратилось самостоятельно. Он в сознании, дышит тоже сам. На обезболивающих, конечно, и на снотворном, но это временно. Сильно не переживайте. Денька три-четыре ещё отлежится, и к понедельнику я разрешу вставать…

Она что-то ещё говорила, кажется, какие-то ободряющие слова, но я её почти не слышала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он жив, он поправится, всё будет хорошо — отбивало моё сердце громким стуком. 

— Спасибо! Всего доброго! — ответила я на автомате, когда она попрощалась.

Уронила руку с телефоном на колени и повернулась к Бринну.

— Я слышал, — кивнул он.

— Господи, — вытянулась я на стуле, откинув голову к спинке. — Неужели скоро всё это закончится?

— Очень надеюсь, — с облегчением выдохнул Бринн, намеренно облил лицо, потом допил остатки воды прямо из бутылки.  — Ну что, теперь куда? — мотнул головой, не вытираясь, а просто стряхивая с себя воду.

— А вот теперь можно и в гостиницу на заседание, — решительно встала я. — И Элька твоя нам со своими прогнозами теперь ни к чему. Мы и так всё знаем. И вообще у нас всё схвачено. Мы молодцы! — подставила я ему кулак.

 — Мы банда! — Бринн легонько стукнул по нему своим, улыбнулся.

Мы поехали в гостиницу.

За большим столом кабинета, где обычно собирал заседания Моцарт, людей оказалось куда больше, чем я думала.

И «заседали» мы куда дольше, чем я рассчитывала.

Недосып и усталость давали о себе знать: в голове стоял гул, в глаза словно песка насыпали, а вопросы всё не кончались. 

— Я поняла, — останавливая очередную тираду главного бухгалтера, я подняла руки. — Мы не можем просто так взять деньги и раздать клиентам долги, — покосилась я на стоящую у ног Ивана сумку. — Бухгалтерии нужны документы, счета, банк, проводки, — повторила я за этой женщиной дюже вредной, как говорил про неё Моцарт. То, что она подробно несколько раз разжевала, даже я, далёкая от бухгалтерии, уже сообразила. — Мы приличная организация, ответственные налогоплательщики, поэтому должны соблюдать законы, и белая бухгалтерия превыше всего, — кивнула я, чувствуя непреодолимое желание положить голову на стол.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мы можем попробовать создать фонд, — неожиданно предложил мужик из финансового департамента, имя которого я к стыду своему не запомнила, а потому звала его просто Подтяжки — он скинул пиджак и расхаживал по кабинету, демонстрируя белоснежные резинки с золотыми застёжками на синей в белый горошек рубашке. — Некий благотворительный фонд, что возьмёт на себя долги «MOZARTа», — конечно, имел он в виду отель, а не Сергея. — И оплатит их от своего имени.

— То есть «MOZART» тогда будет должен фонду, а не клиентам, я правильно поняла? — уточнила Дюжевредная.

— Не знаю, насколько эта схема является законной, но я немедленно этим займусь, — положил конец моим мучениям Подтяжки.

Аллилуйя! Внутренне воскликнула я, а вслух одобрила:

— Мне нравится эта идея. Буду ждать ответа.

— Конечно, то, что деньги появились — замечательно, — постучал пальцами по столу управляющий отелем. — И радует, что, хотя бы людям мы можем выдать зарплату без всяких фондов и бумажек.

— Не зарплату, а авансы, — тут же снова встряла главный бухгалтер, — и, конечно, каждая копейка наличных средств будет выдана под подпись. Но эти документы мы хотя бы можем выписать самостоятельно.

— Я очень рад, — смерил женщину усталым взглядом управляющий. — Но это не снимает проблему. Работать ни отель, ни ресторан всё ещё не могут. И главная проблема в этом.

— А мы можем устранить недочёты, что нам вменяют? — подал голос Бринн. Он тоже расхаживал по кабинету: беспокойство за Целестину его явно не отпустило, но он старался не подавать вида, вникая в разговор.

Я подавила вздох, с прискорбием понимая, что мы вышли на новый виток обсуждений.

— Именно этим мы весь месяц и занимаемся, — снова постучал пальцами по столу управляющий. — Но что бы мы ни делали: перекрашивали стены, меняли матрасы, устраняли плесень в подсобных помещениях, меняли фильтры и целиком очистную систему в бассейне — благо, она была куплена заранее, мы и так собирались её менять — у проверяющих находятся новые и новые претензии. Я чувствую, скоро мы дойдём до того, что очередная комиссия решит: стройматериалы не соответствуют экологическим стандартам, или, того хлеще, найдут в штукатурке какой-нибудь асбест и вынесут постановление снести отель до основания.

— А есть такая вероятность? — ужаснулась я и обвела взглядом людей Моцарта, что пока только слушали и не вмешивались.

— Подозреваю, есть, — ответил мне Андрей.

Андрей, он же Шило, спортивный, высокий, приятный, улыбчивый парень в джинсах и кожаной куртке, получивший своё прозвище за то, что постоянно находился в движении: даже сидя, устойчивый офисный стул умудрился поставить на две ножки и раскачивался.

— То есть, за всем этим беспределом стоит некая сила, которая просто не даст «MOZARTу» разрешение на работу ни при каких условиях, правильно я понял? — подвёл итог Олег Нечаев, что несколько часов к ряду слушал жалобы и перебранку всех рангов начальников молча.

Нечай, в отличие от Андрея, казалось, мог сидеть, не шелохнувшись сутками, как охотник в засаде, и выглядел как типичный спецагент. Неприметная внешность, которую невозможно описать. Строгий стандартный костюм. Непроницаемое лицо. Отвернулся — и забыл, как он выглядит.

Ему в ответ единогласно и дружно закивали. Он встал.

— Тогда не смеем вас больше задерживать, господа. Тем более Евгения Игоревна устала, а решение этой проблемы, явно выходит далеко за пределы административной плоскости.

Я бы сказала грубее: вашей компетентности, но Нечай не зря был мастером по выбиванию долгов — умение подбирать правильные слова было его талантом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А имя есть у этой силы? — спросила я, когда в кабинете осталась только «могучая кучка» людей из ближайшего к Моцарту окружения.

— Говорят, у него дажжже есть фамилия, — улыбнулся мне Шило, который пришёл последним (дажжже после меня — захотелось и мне прожужжать как жук из «Дюймовочки»), но знал, похоже, больше, чем все остальные вместе взятые. — Модест Спартакович Шахманов.