Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой - Елена Обоймина

После того как храм был закрыт и в 1970-х годах снесен даже сам дом на улице Лурмель, многие работы матери Марии разлетелись по всему миру. Какие-то из них попали в различные храмы и архивы, а многие не найдены и по сей день. Надо отметить, что несколько икон, в том числе и Василий Блаженный, а также некоторые вышивки находятся сейчас в православном монастыре Знамения Божией Матери во Франции.

Были, конечно, в Лурмельской церкви и пожертвованные иконы. Примечательно, что чашу для евхаристии (таинство православной церкви, иначе называемое таинством причащения. В переводе с греческого – «благодарение») принесла одна нищая монахиня, купившая ее на собранную милостыню!

– Вы ее, наверное, знаете, – рассказывала матушка Мочульскому. – Она сидит у ворот церкви на рю [8] Дарю и просит: «Помогите, родимые». И вот на свои нищенские гроши купила нам чашу…

Постепенно деятельность матери Марии стала привлекать к себе все больше сторонников. Если поначалу рядом с ней работали только ее мать С. Б. Пиленко и дочь Гаяна, то впоследствии появились и помощницы-монахини. Первой из них, еще на рю де Сакс, стала монахиня Евдокия (Мещерякова), затем появилась монахиня Бландина (Оболенская). Священником в Покровской церкви долгое время был обратившийся в православие француз отец Лев (Жилле), который тоже поселился на рю Лурмель в заброшенном сарае, наводненном крысами. Настоятелем он стать не мог: у него был свой франкоязычный приход, где он служил по праздникам и воскресеньям. Но в будние дни, когда отец Лев не был связан приходом, он совершал божественную литургию почти ежедневно, сначала на Вилла де Сакс, а потом на улице Лурмель. Здесь он и оставался вплоть до своего отъезда в Лондон в феврале 1938 года.

К числу друзей матери Марии можно отнести и отца Бориса (Старка). Сын известного морского офицера, он с 1925 года жил с родителями в эмиграции во Франции, где в 1937-м был рукоположен в священники. Став в 1940 году священником Успенского храма при русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, отец Борис по воле провидения проводил в последний путь многих из своих знаменитых соотечественников. В 1930-х годах он близко общался с матерью Марией, ее детьми и Софьей Борисовной, знал и бывшего мужа, Д. В. Скобцова. Довелось ему служить панихиды на могиле маленькой Настеньки Скобцовой. Судя по всему, между молодым священником и матерью Марией было полное взаимопонимание, они часто беседовали о том, что было дорого обоим. «Мы говорили о людях, о России, по которой оба тосковали», – скажет отец Борис впоследствии. Мать Мария очень просила митрополита Евлогия, чтобы тот назначил отца Бориса священником в храм при ее первом общежитии. Но владыка назначил другого… Мать Мария неизменно поддерживала дружеские связи с Николаем Бердяевым (недаром его религиозно-философская академия находилась на улице Лурмель, 77). Матушка часто встречалась с философом не только «на Лурмель», но и у него дома, в Кламаре под Парижем, в кругу друзей. Бердяев же, как он сам говорил, «очень любил мать Марию, хотя иногда жестоко с ней спорил». Именно он, один из ближайших друзей матушки, придумал название для вновь созданного общества.

Слева: отец Борис (Старк)

Николай Бердяев и мать Мария

Весной 1935 года мать Мария в очередной раз приехала в Ригу. Посетив женский Свято-Троицкий монастырь, она поделилась с монахинями своими планами о создании будущего христианско-социального общества – «Православное дело». Суть этого объединения понималась ею с абсолютной ясностью: «Действовать в нашей современной жизни, навещать больных, кормить безработных, учить детей… иметь дело с пьяницами, с преступниками, с сумасшедшими, с унывающими, с неверующими, с опустившимися – со всей духовной проказой нашей жизни». 27 сентября 1935 года, в день Воздвижения креста Господня, на торжественном заседании на рю Лурмель и было основано это знаменитое объединение для помощи русским эмигрантам. Основателями «Православного дела» явились, наряду с матерью Марией, уже известные нам Николай Бердяев, отец Сергий Булгаков, Георгий Федотов, Константин Мочульский. Председателем новой организации единогласно избрали матушку Марию, секретарем – Федора Пьянова, одного из руководителей «Русского студенческого христианского движения» сначала в Германии, а затем во Франции, а теперь – первого помощника матери Марии в ее благородном начинании. Будучи одноруким, этот бывший офицер держал протез в черной перчатке в кармане поношенного, но всегда тщательно отутюженного пиджака. В шутку его называли «правой рукой матери Марии». Он и вправду был незаменимым во всех хозяйственных хлопотах приюта.

Митрополит Евлогий

Отец Сергий (Булгаков)

Константин Мочульский

Федор Пьянов

Была у матушки и помощница – уже упомянутая Ольга Романовна, добрейшая и деятельная женщина. Она добывала для столовой продукты и ведала прочими хозяйственными делами. Стоило матери Марии заговорить о каком-нибудь несбыточном проекте, Ольга Романовна бросала на нее любовно-иронический взгляд. Матушка сразу умолкала, затем спрашивала:

– Хорошо, а как по-вашему?…

Объединение благословил митрополит Евлогий, давший согласие стать его почетным председателем. Это при том, что созданное общество считалось независимым от церковной иерархии: это была благотворительная и культурно-просветительская организация.

Одна из эмигранток, М. А. Струве-Ельчанинова, просто и с большой симпатией рассказывала о деятельности матери Марии:

...

Мы жили недалеко от «Православного дела», и так как очень бедствовали, то ходили туда за супом и там ели. И потом мы тоже ходили в приход матери Марии, где были у нас друзья, Фондаминские и другие. И вот тут мы увидели, какую она вела подвижническую жизнь, и при этом веселую.

В своей церкви она нарисовала замечательные стекла – житие Марии Египетской. Церковь была в маленьком гараже. Я помню, во время службы я часто рассматривала эти стекла очень внимательно. Наверное, таких маленьких квадратных стекол было восемь. Но потом это все было разрушено. Она вышила херувимов на боковых дверях, также иконы писала. Моя сестра долго жила у нее, они ходили ночью, в четыре часа, на городской базар с тележкой, пешком, это было далеко. Им давали остатки. Она – я помню, это типичная ее поза – в кухне, которая выходила на двор, стоит босая перед печкой, не знаю, чем топилась печка (тоже какой-то мастодонт старомодный, наверное, кто-то подарил), и в громадной кастрюле варит суп. Потом приходят человек двадцать – тридцать есть. Она все делала в этом доме. И дом был полон, полон всякими несчастными… Тогда была ужасная безработица, она варила на всех какие-то каши и супы. Денег не было, но она даром получала овощи… Она совершенно никого не воспитывала и никого не осуждала. Она их просто кормила…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});