Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер

Заключение

Администрация Клинтона сделала проблему преобразований в России значительно более приоритетным направлением своей внешней политики, чем это имело место при президенте Буше. В философском плане основные политические советники Клинтона были вильсонианцами. Они были глубоко убеждены и вполне убедительно аргументировали, что укрепление демократии и капитализма в России имело принципиальное значение и могло рассматриваться как отвечающее интересам национальной безопасности США. Эти аргументы подкреплялись конкретными политическими шагами, включая расширение двусторонней помощи и более целеустремленную работу по мобилизации многосторонней помощи России.

На слушаниях по его утверждению в должности Лоренс Саммерс заявил: «Задача реконструкции российской экономики — самая крупная задача такого рода после “плана Маршалла”»{362}. Таким образом, прошло почти полвека с того момента, когда Америка взвалила на себя подобную гигантскую миссию «строительства нации», причем на этот раз в таком большом и важном государстве, как Россия. Команда Клинтона взялась с оптимизмом за эту задачу — помогать и направлять осуществление реформ в далекой чужой земле. В конце концов «холодная война» только что закончилась. В сравнении со сдерживанием коммунизма такая задача представлялась легкой.

Но на сдерживание коммунизма было затрачено в десятки раз больше средств, чем на демонтаж коммунизма и его замену капитализмом и демократией в России. Администрация Клинтона увеличила ассигнования, направляемые на достижение целей реконструкции, однако даже 1 млрд. долл. в год был лишь малой частью средств, которые требовались для такой крупной страны и с таким множеством проблем, как это имело место в посткоммунистической России. Данный уровень финансирования ставил представителей администрации Клинтона перед необходимостью стратегического выбора: что и как финансировать, а это, в свою очередь, означало, что многие секторы, остро нуждавшиеся в помощи, такие как образование и социальное обеспечение, почти ничего не получали. Оглядываясь назад, Тэлботт отмечает: «Мне казалось, что в администрации Буша не было никакого плана оказания экономической помощи. Они просто хватали первое, что попадалось под руку. В порядке самокритики я признаю, что у нас план был, но он не отвечал реалиям в такой степени, как этого хотелось бы в ретроспективе. Представители Министерства финансов Лоренс Саммерс и Дэвид Липтон заслуживают благодарности за проведенный ими глубокий анализ и выработку стратегии, но в реальности сотрудничество не состоялось, и русские отказывались сотрудничать»{363}.

В конце 1991 года Ельцин предполагал, что трудный переходный период экономических преобразований в России продлится от шести до восьми месяцев{364}. К сожалению, многие американские наблюдатели, финансисты и администраторы помощи повторили это ошибочное предположение. Творцы американской политики, чтобы продемонстрировать результаты использования средств, были склонны преувеличивать скорость и масштаб реформ в России. Сочетание ограниченного бюджета и больших ожиданий привело к созданию сложного, если не опасного, контекста, в котором надо было предпринимать попытки оказания помощи в преобразовании страны, каковая на протяжении семи десятилетий жила в условиях командной экономики и на протяжении сотен лет — в обстановке автократического правления.

В начале 1995 года Тэлботт писал в частном письме Кристоферу, что они имели дело с «ветхим, протекающим, перегруженным пушками судном под названием «Россия», с сумбурным и деспотичным капитаном, полувзбунтовавшейся командой (с черными повязками на глазах и деревянными культями) и вонючим трюмом»{365}. Чем больше «преобразователи режимов» в администрации Клинтона узнавали о режиме в России, тем труднее представлялась им выпавшая на их долю миссия. А их главный российский партнер, стоявший во главе всего этого начинания, все больше представлялся как человек ущербный, с весьма ограниченными способностями для преобразования такого режима. Явной поддержки Борису Ельцину не светило, но, принимая во внимание, как Соединенным Штатам виделась команда этого корабля и содержимое его трюма, неудивительно, что в первый срок своего пребывания у власти Клинтон и его помощники делали все возможное, чтобы помочь этому капитану удержаться на мостике.

6.

«Наш человек в Москве»

Когда Клинтон и его администрация проводили политику оказания моральной, экономической и некоторой политической поддержки российским деятелям, которых они считали реформаторами, этот список возглавлял президент Борис Ельцин. Для Клинтона Ельцин был незаменимым лидером российской рыночной и демократической революции. Клинтон считал, что падение Ельцина будет означать конец реформ.

Некоторых представителей новой администрации беспокоила тенденция разработки политики вокруг одной личности, как это делал Буш с Михаилом Горбачевым. Тоби Гати, еще до того как она стала первым старшим директором по России, Украине и делам Евразии в аппарате СНБ, советовала переходной команде: «Нам следует избегать наиболее типичной (и ошибочной) черты прошлой политики США в отношении России — персонализации процесса реформ вокруг одного человека. Для Соединенных Штатов важно продолжение ельцинских реформ, а не президентства Ельцина»{366}. Другие члены новой команды с подозрением относились к подлинной ориентации Ельцина. Брайан Этвуд вспоминал, что, когда они вместе с вице-президентом Уолтером Мондейлом в 1991 году встречались с Ельциным, тот фактически читал им лекцию, а не участвовал в диалоге. По словам Этвуда, Ельцин «не производил впечатления демократа»{367}. Среди старших политических экспертов первой команды Клинтона с наибольшим подозрением относился к Ельцину советник президента по национальной безопасности Энтони Лэйк, который особенно сомневался в его демократических наклонностях. В частности, Лэйк говорил: «Президент очень злился на меня по поводу политики в отношении России. Думаю, что он больше меня был уверен в Ельцине». Койт Блэкер, который в 1995-1996 годах был старшим директором по России, Украине и делам Евразии аппарата СНБ, добавляет, что Лэйк видел Россию в довольно «темных тонах». Он считал, что у Строуба и других специалистов по России было романтическое представление об этих парнях, а они были бандитами — бандитами-реформаторами, что было хорошо, но это были коммунисты, которые просто сменили свои красные костюмы на синие»{368}.

Но даже если оставить в стороне Лэйка, то среди многих, кто настороженно относился к России (за исключением некоторых аналитиков в ЦРУ и в посольстве США в Москве), существовало твердое убеждение, что без Ельцина реформы умрут. Вспоминает Строуб Тэлботт: «Мы много спорили, был ли Ельцин главнокомандующим российских реформ. И, взвешивая все оговорки, мы приходили к выводу, что ответ на этот вопрос был положительным». Советник по национальной безопасности вице-президента Леон Фёрт добавляет: «Не было такого момента, когда, задаваясь вопросом, кого надо было поддерживать в России, если вы хотели продолжения реформ, вы бы представляли какую-то другую кандидатуру, кроме Ельцина». Директор аппарата планирования политики Госдепартамента, а впоследствии заместитель советника по национальной безопасности Джеймс Стейнберг утверждает: «Я считал в 1993 году и продолжаю считать, что при всех его недостатках Ельцин был демократом, причем в гораздо большей степени, чем другие. В некотором смысле он был даже предпочтительнее реформаторов западного толка, потому что он был российским популистом». Клинтон в этом плане никогда не колебался. Заместитель Лэйка, а впоследствии советник по национальной безопасности Самуэль (Сэнди) Бергер говорит, что Клинтон «был убежден: все надежды сохранения демократии в России были связаны с Ельциным»{369}. На протяжении всего периода администрации Клинтона Борис Ельцин был нашим человеком в Москве.

В период между 1993 и 1996 годами антидемократические поступки, а также угрозы нарушения демократического процесса ставили под сомнение предположение Клинтона о наличии причинной связи между Ельциным и реформой. В сентябре 1993 года Ельцин приказал распустить российский парламент, в октябре использовал вооруженную силу для изгнания непокорных парламентариев, в декабре 1994 года вторгся в отколовшуюся российскую республику Чечню. Наиболее откровенный вызов демократии был брошен весной 1996 года, когда высшие советники Ельцина намекнули на существование плана отмены предстоящих в 1996 году президентских выборов. В течение всего этого периода власть Ельцина постоянно находилась в осаде, особенно после ошеломляющей победы на парламентских выборах в декабре 1993 года ультранационалиста Владимира Жириновского и возвращения на политическую арену в декабре 1995 года Коммунистической партии.