Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Указ № 1400 стал серьезным афронтом представлениям Клинтона о взаимосвязи Ельцина с демократическими реформами. Указ был неконституционным. Одобрение действий Ельцина могло выглядеть — и на самом деле означать — как отказ от политики демократизации в России. Кроме того, в первые дни противостояния было неясно, на чьей стороне будет победа. Тысячи людей пришли защищать Белый дом, а вице-президент Руцкой, который был генералом, пользовался авторитетом у некоторой части вооруженных сил. Преждевременная поддержка Ельцина могла осложнить процесс установления новых отношений с правительством Руцкого, если его сторона одержит верх. Более того, влиятельные неправительственные специалисты по России в Вашингтоне, например Дмитрий Сайме и Джерри Хаф, одобрительно отозвались о Руцком как о популярном и харизматическом лидере, который предлагал вполне законную альтернативу провалившейся политике «шоковой терапии» Ельцина{387}. Перспектива однозначной победы Ельцина тоже беспокоила некоторых на Западе. Не последует ли за этим откровенная диктатура?
И хотя некоторые политические советники вроде Стефанопулоса предлагали президенту дистанцироваться от Ельцина, Клинтон и его внешнеполитическая команда считали, что им следует поддерживать Ельцина и отвечать за последствия такого шага. Николас Берне, сменивший Тоби Гати на посту старшего директора СНБ по России, так вспоминает действия Ельцина по разгону парламента: «21 сентября мы со Строубом Тэлботтом пошли к президенту уговорить его позвонить Ельцину и сообщить о своей поддержке. Мы пришли к выводу, что выживание Ельцина было критически важно для выживания российской демократии»{388}. Хотя Клинтон был удивлен тем, как развивались события в Москве, он никогда не сомневался, по какую сторону баррикады он стоял. Поговорив с Ельциным в течение 17 минут, Клинтон заявил: «Я полностью поддерживаю его». Это была первая публичная реакция президента после разгона Ельциным парламента{389}. Клинтон повторил за Ельциным оправдание этих действий. Ельцин объяснял россиянам, что «бесплодная, бессмысленная и деструктивная борьба» и как следствие этого «упадок государственной власти… делают невозможными не только осуществление трудных реформ, но и поддержание элементарного порядка». Ельцин сокрушался, что у него не оставалось другого выбора, как разрушить тупик путем решительных действий. Клинтон, в свою очередь, объяснял американскому народу, что «нет сомнений в том, что президент Ельцин действовал в условиях конституционного кризиса, который зашел в тупик и парализовал политический процесс». Ему вторил вице-президент Альберт Гор, заявляя, что «Ельцин был единственной надеждой демократии в России» и что администрация «будет продолжать призывать международное сообщество поддерживать проводимые там реформы». Представители администрации Клинтона заявляли в Конгрессе, что шаткое положение Ельцина — это еще одна причина для того, чтобы Конгресс быстрее рассмотрел предложения администрации о выделении региону помощи в размере 2,5 млрд. долл.{390}
Пока противостояние продолжалось, представители администрации Клинтона подчеркивали желательность достижения компромисса и мирного разрешения кризиса. Госсекретарь Уоррен Кристофер говорил, что в первом же телефонном разговоре после начала кризиса Ельцин заверил Клинтона, что в декабре он проведет новые парламентские выборы, за которыми вскоре последуют и выборы президента. Кристофер стал одним из высокопоставленных деятелей администрации, кто более всего опасался кровопролития и в силу этого настойчиво добивался от своего российского коллеги Андрея Козырева заверений в том, что военная сила не будет применяться. Клинтона это беспокоило в меньшей степени, и по мере развития кризиса он все активнее поддерживал Ельцина. Он объяснял, что «США должны поддерживать реформы и демократию в России, а они представлены президентом Ельциным». Через неделю противостояния Козырев встретился с Клинтоном в Белом доме и передал ему письмо Ельцина с заверениями о том, что военная сила не будет применяться. В ответ на благодарность Ельцина за оказываемую ему поддержку Клинтон отметил, что Ельцин держался «на правильной стороне истории»{391}.
По мере развития событий Клинтону становилось все легче обосновывать поддержку Ельцина. Руцкой, Хасбулатов и другие осажденные в Белом доме лидеры стали обращаться за вооруженной поддержкой ко всякого рода сомнительным элементам, включая военизированные группировки полуфашистского толка. В то время как число представителей полувоенных группировок в Белом доме увеличивалось, более умеренные защитники Белого дома, включая многих депутатов Съезда, постепенно покидали здание. Сторонники Руцкого получили сильный удар, когда 2 октября лидер Коммунистической партии Геннадий Зюганов призвал своих сторонников отказаться от обороны Белого дома, чтобы избежать насилия. На следующий день, 3 октября, сторонники Руцкого перешли в наступление, атаковав сначала близлежащее здание мэрии, а затем двинулись через весь город для захвата телевизионного центра в Останкине. В телецентре возникла перестрелка, заставившая Ельцина применить войска для противодействия нападавшим. На следующий день после обстрела из танков и применения специальных войск обитатели Белого дома сдались. По имеющимся данным, в ходе боев погибло 147 человек{392}.
Объясняя нарушение своего обещания воздержаться от применения силы, Ельцин ссылался на самооборону. Клинтон поддержал действия Ельцина и его интерпретацию событий, возложив вину на вооруженное столкновение на оппозицию. 3 октября Клинтон заявил:
«Ясно, что насилие было вызвано стороной Руцкого — Хасбулатова… также ясно, что Ельцин всячески старался избежать применения силы… и я убежден, что Соединенные Штаты должны поддерживать президента Ельцина и процесс подготовки свободных и честных выборов. Мы не можем позволить себе проявлять нерешительность, отступить в такой момент или поощрить тех, кто совершенно явно пытается сорвать процесс выборов и не хочет реформ». Тэлботт добавил, что Руцкой и Хасбулатов «вывели толпы для уличных атак», тем самым явно возлагая вину за конфликт на них{393}. 4 октября, после того как специальные подразделения заняли Белый дом, Клинтон назвал эту военную акцию «защитой демократии». Ельцин, по мнению Клинтона, «не имел другого выхода и пытался восстановить порядок»{394}.
Выступая 4 октября, Клинтон назвал положительным демократическим шагом обещание Ельцина провести президентские выборы. «Главное, чтобы он двигался вперед к принятию новой конституции, подлинно демократическим выборам в парламент, подлинно демократическим выборам президента — а он пообещал, что сделает это, — и мы не можем требовать от него большего»{395}. Вскоре, однако, Клинтону пришлось отказаться от этих аргументов в защиту демократических инстинктов Ельцина, когда тот нарушил свое обещание в ближайшее время провести президентские выборы.
В течение всего периода противостояния ни один представитель администрации не высказался за отказ от поддержки Ельцина или признание Руцкого. Генерал, ставший политиком, может, и произвел впечатление на кого-то в Вашингтоне, но никто из верхнего эшелона внешнеполитической команды Клинтона не испытывал уважения к Руцкому или Хасбулатову. Ведущие деятели администрации Клинтона видели события в России глазами своих собеседников. Главным источником понимания политической обстановки в России для Клинтона был сам Ельцин. Тэлботт черпал свою информацию от заместителя министра иностранных дел Георгия Мамедова. Саммерс и Липтон полагались на Гайдара и Чубайса. Перри поддерживал контакт со своим старым партнером и другом, заместителем министра обороны Андреем Кокошиным. У всех этих русских было общее представление об «октябрьских событиях» — это был эвфемизм, придуманный для маскировки трагических событий мини-гражданской войны, разыгравшейся в Москве в ту осень. Они представляли противостояние как последнюю битву между коммунизмом и реформой, а их западные партнеры вторили им в оценке этого кризиса (хотя в финальном военном конфликте не участвовал ни один руководитель Коммунистической партии Российской Федерации). Работник аппарата СНБ Николас Берне так вспоминает оценку октябрьского кризиса: «Неконституционные меры, принятые Ельциным в сентябре-октябре 1993 года, имели своей целью защиту демократии от поднимавшего голову авторитаризма. И мы с этим были полностью согласны». Помощник Кристофера Томас Донилон добавляет: «На этой стадии не было никаких колебаний, потому что в США считали, что он борется с силами тьмы. Те, кто делал в этот момент политику, хорошо помнили позицию администрации Буша в отношении Ельцина на улицах Москвы в августе 1991 года. Было очень важно не дрогнуть, не опоздать, не пропустить момент для оказания поддержки»{396}.
