Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

муниципальный совет под управлением японцев ввел дополнительный сбор за оформление документов и требовал от беженцев предоставить подтверждение наличия финансовых средств, прежде чем разрешить им въезд.

Он все еще не получил ни одного ответа от своих родителей, а океанские лайнеры перестали швартоваться у причала. Но он не мог рассказать Мириам, что беспокоился о них. Мириам расстроилась бы.

– Что ж, Мириам, возможно, нам скоро придется уехать из Шанхая. Но у меня все готово. Тебе не о чем волноваться.

Мириам уставилась на холщовую сумку.

– Мистер Блэкстоун говорит, что США придерживаются нейтралитета. Американцы в Шанхае в безопасности.

– Этого не будет, если начнется война. Я найду для тебя другую школу в другом городе.

– Если мы уедем, как мама с папой нас найдут? Мистер Блэкстоун говорит, что международная связь прервана. Почтовые отправления не доходят до Европы.

Мистер Блэкстоун то, мистер Блэкстоун это. В ее тоне звучали нотки доверия и почтения, что несколько раздражало Эрнеста. Она никогда не разговаривала с ним в таком тоне. Эрнест глубоко вздохнул.

– Я надеюсь, что он прав. Но помни, я твой брат, и я здесь ради тебя.

Мириам снова пожала плечами.

– Я возвращаюсь в школу.

– Не забудь сумку и пальто.

Мириам взяла пальто и накинула сумку на плечо. Когда он потянулся, чтобы обнять ее, она отшатнулась от него и ушла.

«Она выросла, и теперь стала женщиной, она была застенчивой» – он успокаивал себя, глядя вслед ее удаляющейся высокой фигуре.

* * *

Он только что добрался до высотного жилого дома под названием «Гамильтон-хаус», в открытых окнах которого развевались флаги США и Соединенного Королевства, когда в его сторону двинулся парад. Трубы, горны и барабаны играли патриотический американский марш «The Stars and Stripes Forever». Мелодия была знакомой, он слышал, как американские моряки насвистывали ее в баре.

Увидев вооруженные силы, он испытал облегчение и почувствовал прилив уверенности. Значит, Мириам была права. С 4-й дивизией морской пехоты американцы, по крайней мере, были защищены. Он бросился к тротуару, встал позади трех бизнесменов с папками документов, девушки со скрипичным футляром и пожилой женщины, прогуливающейся с кокер-спаниелем, и стал наблюдать.

У направляющего парада была офицерская фуражка с козырьком оливкового цвета. Эрнест узнал его – это был полковник Уильям Ашерст. Он пел, его бледное лицо искажено тревогой. Позади него шли морские пехотинцы 4-й дивизии морской пехоты США, все в куртках с подсумками, плотно затянутыми вокруг талии. Когда они маршировали, каждый из них натягивал ремень наискось через грудь, держа в руках что-то похожее на самозарядную винтовку «Гаранд» или, возможно, пистоле-пулемет Томпсона.

Ритм труб, барабанов и пение подняли настроение Эрнеста. Он шел, следуя за парадом, махая полковнику, который не обращал на него внимания. Когда полк достиг пристани у реки, пение прекратилось. Полковник отдал честь и выкрикнул приказ, и полк погрузился на большой белый пароход позади военного корабля США «Вэйк».

Кто-то в толпе вскрикнул, за ним последовала череда рыданий. Кто-то еще крикнул:

– Да благословит вас Бог! До свидания!

Это был прощальный парад. Эрнест случайно услышал, как кто-то сказал, что американцы должны были отплыть на Филиппины.

Его сердце упало. Сначала Сифортские хайлендеры, а теперь 4-я дивизия морской пехоты. Он взглянул на японский военный корабль «Идзумо», из труб которого валил дым, а на палубе выстроились меченосцы и солдаты в форме. Ниже по течению серые американское и британское военные суда выглядели под бледным солнцем не более чем двумя бумажными корабликами без своих армейских сил.

Он должен уехать до того, как начнется война. Но как же Айи? Он все еще хотел ее – его желание будет вечным. Но захочет ли она его? Уедет ли она с ним из Шанхая?

Глава 39

Айи

За обедом Синмэй жаловался, что женщины совсем опустились. Он слышал от своих коллег, что Сассун хвастался на банкете, как ему удалось заполучить в качестве модели ню довольно известную женщину в Шанхае.

Я выскочила из-за стола, прежде чем он пришел в ярость. Представлялось маловероятным, чтобы он узнал, что этой моделью была я, и Сассун обещал не показывать мои фотографии. Но я забыла потребовать от него молчания. Называл ли он мое имя? Во что я вляпалась? Я хотела спасти свой клуб и защитить Эрнеста, но возможно вскоре меня заплюют.

Месяцы, прошедшие с тех пор, как я позировала Сассуну, были бесконечной чередой мучений и слез. Когда Пэйю мудро уведомила моих родственников, что свадьбу отложили из-за проблем с доставкой почты, я едва ли почувствовала какое – либо облегчение. Каждый день я думала об Эрнесте и жаждала увидеть его и объясниться. Каждый вечер я испытывала искушение сделать крюк к отелю. Однако воспоминания о его яростной игре на фортепиано останавливали меня. Он не простил бы меня, набросился бы с критикой, как Ченг и как любой китаец, которому принадлежит женское тело. Между нами все было кончено. Я плохо спала, плохо ела и рыдала до изнеможения.

В клубе я носила длинные туники и пальто и делала все возможное, чтобы управлять бизнесом, который пришел в упадок после визита Ямазаки. Я организовала несколько рекламных акций, которые привлекли отчаянных клиентов, ищущих дешевых развлечений, но многие предпочли держаться подальше. Я скрыла новость о партнерстве с Сассуном от общественности, ожидая перевода денег. Но я слышала, что его банковский счет находился под контролем японцев, а это означало, что его заморозили. У меня возникло ужасное предчувствие, что мой план провалился.

Потом мне позвонила Эмили, которая попросила встретиться с ней на пристани.

* * *

– Я хочу попрощаться перед отъездом, – сказала она, поставив кожаный чемодан у своих ног. Вокруг нас толпы носильщиков, пригнувшихся к земле под весом чемоданов, ныли и пошатывались, а пассажиры в черных пальто спешили к трапу двухэтажного парохода, идущего в Гонконг.

Серые облака закрывали небо. Даже пароход, с громким шумом изрыгая дым, был окутан в серую дымку. Но вода была ярко-грязно-желтой, на поверхности плавали кучи черного мусора и промокшие бумажные фонарики, которые бедные семьи бросали в воду, чтобы направлять души своих умерших членов семьи.

Мои глаза наполнились слезами. Мне так много нужно было ей рассказать: о моих фотографиях, о муках совести – я не видела Эрнеста несколько месяцев и чувствовала, что умираю. Я хотела спросить ее совета о том, что мне делать с Эрнестом. Она была единственным человеком, который мог бы понять меня, единственным другом, который у меня был.

– Зачем ты уезжаешь, Эмили?

– Ты дала мне адрес врача. –