Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

Он взял ее на руки и закружил. Она была в его объятиях, но он чувствовал, будто обнимает весь мир.

* * *

Они отважились снять номер на пятом этаже отеля в самом конце коридора и проскользнули наверх, не привлекая внимания Сассуна. Как только дверь за ними закрылась, они испортили чистую постель. Позже, завернувшись в простыни, они обсуждали, куда отправиться. Она хотела поехать в Гонконг, где были ее друзья. Значит, быть Гонконгу. Они спланировали следующие шаги: он объявит в отеле о своем увольнении из бара, соберет вещи, купит билеты на корабль и встретится с ней на улице возле ее клуба, в то время как она заедет в свой клуб за деньгами – она настояла на этом – а затем они заберут Мириам, доедут до причала и отплывут в Гонконг.

* * *

После того, как Айи ушла, Эрнест спустился в бар. Он сложил ноты в стопку, вернул их в ящик для хранения и закрыл откидную крышку фортепиано. С сумкой в руках, в которой он бережно хранил свою «Лейку», он уже был готов подойти к стойке регистрации, чтобы заявить об увольнении, но заколебался. Стоило японцам напасть, и бизнес-империя Сассуна и даже его жизнь оказались бы в опасности.

В вестибюле Эрнест обратился к одному из телохранителей Сассуна с просьбой поговорить со стариком и показать ему кое-что важное. Ему велели подняться в пентхаус. Неожиданно. В пентхаус допускали только близких родственников и подруг Сассуна.

Эрнест вошел в лифт, отделанный панелями из красного дерева, и вдохнул аромат дорогих сигар и духов. Лифтер в бежевой униформе нажал кнопку одиннадцатого этажа. Когда лифт остановился, Эрнест прошел мимо двух накаченных китайцев в гостиничной униформе, катающих по ковру винного цвета новенький пылесос, шумный круглой формы аппарат, прикрепленный к метле.

У дверей пентхауса стояли телохранители в черных костюмах, они впустили его внутрь. Первое, что он увидел, был рояль марки «Стейнвей», отделанный панелями из красного дерева. Рядом стояло бордовое кресло «Честерфилд», на окнах висели роскошные золотистого цвета шторы. В комнате было тепло, за массивной решеткой жужжал радиатор, выпуская поток горячего воздуха. Пентхаус был просторным; он, должно быть, занимал весь этаж.

Сассун, одетый в серо-голубую британскую форму с торчащим из кобуры револьвером «Уэбли», сидел возле бара с полками, заставленными бутылками виски. Мужчина с усами, похоже, его врач, массировал ему ногу.

– Здравствуйте, сэр. Спасибо вам за то, что приняли меня. Это форма пилота? – Благодаря униформе Сассун казался более властным.

– Верно. Я был пилотом. Записался добровольцем в Британский Королевский летный корпус во время Первой мировой войны. Мой самолет разбился и раздробил мне ногу. Вот почему мне нужна эта трость на всю оставшуюся жизнь. Но я бы сражался за Англию, если бы снова мог ходить.

– Без всякого сомнения.

Японцы угрожали Сассуну, и он, должно быть, решил вооружиться.

– Бывших пилотов не бывает. Я все еще могу метко стрелять из этого «Уэбли». Итак, Эрнест, мне доложили, что вы хотите мне что-то показать? – Миллиардер не сводил глаз с фотоаппарата Эрнеста.

Эрнест протянул ему свою «Лейку».

– Я полагаю, что эти фотографии могут быть важны для вас.

Сассун хмыкнул, взял фотоаппарат и захромал в свою студию. Через некоторое время он, прихрамывая, вернулся в комнату, отдал Эрнесту его фотоаппарат и сел. Неверие, беспокойство и нарастающий гнев сменяли друг друга, вся эта гамма чувств отражалась на его лице.

– Черт возьми! Будь прокляты японцы! Убирайтесь! Убирайтесь! Все вон!

Доктор вышел со своим чемоданчиком, и Эрнест тоже откланялся.

В вестибюле граммофон играл «Лунную сонату» Бетховена. Двое гостей в серых костюмах рассчитывались за свои номера у стойки регистрации. Бордовые кресла «Честерфилд» были пусты, и в воздухе витали ароматы увядающих гвоздик и роз, воду для которых давно не меняли.

* * *

Поспешив домой, Эрнест услышал крик. Недалеко от него японский офицер направил «Маузер» на громадную фигуру Джио, который целился в офицера из револьвера «Уэбли».

– Властью муниципального Совета Шанхая я приказываю вам опустить оружие! Опустите пистолет! – крикнул Джио.

Эрнест замер. Он так и не успел предупредить своего друга об увиденном им оружии.

Раздался выстрел.

Громкие крики пронзили уши Эрнеста, обезумевшая толпа едва не сбила его с ног. Он пытался прорваться к своему другу, но на улице появилось еще больше вооруженных людей. Сквозь мелькавшие перед глазами пальто и шляпы он успел заметить Джио, лежавшего на земле, его тюрбан был пропитан кровью.

В своей квартире Эрнест снял с шеи фотоаппарат и засунул его в холщовую сумку вместе с остальными вещами. Затем он пробрался по многолюдным улицам к пристани. Ближайший пароход отплывал через три дня, и он купил три билета на него. После чего без промедления направился в клуб Айи.

Глава 41

Айи

Мне нужно было только забрать пятьсот американских долларов – прибыль, которую я сэкономила и хранила в нижнем ящике своего стола. Но, возможно, и несколько ассигнаций тоже не помешали бы. Ещё может какие-нибудь платья. Я не могла начать новую жизнь без своих любимых нарядов. К тому же, стоило предупредить Синмэя о готовящемся нападении, чтобы он мог принять какие-то действия для защиты Пэйю и детей. А также предупредить Ченга и Ина.

Побег с Эрнестом мог бы стать неплохим выходом. В Гонконге мне не пришлось бы бояться, что мои обнаженные фотографии разрушат мою репутацию, и я могла бы забыть о том, чтобы торговаться из-за цены на яблоки или присматривать за распущенными танцовщицами. В Гонконге со мной рядом был бы Эрнест, и мы бы ходили в кино.

Но когда мой «нэш» свернул на Бабблинг-Уэлл-роуд, эйфория от встречи с Эрнестом начала угасать. Мой клуб. Он был моей жизнью, я не могла просто бросить его. И Ченг. Я не знала, что ему сказать. Но подъехав к своему клубу, все мои мысли испарились – у входа стоял военный джип с флагом восходящего солнца.

Ямазаки вернулся. Спустя столько времени. На дрожащих ногах я вышла из машины. Часы показывали пять вечера, хорошее время для танцев. Тем не менее из клуба не доносилось ни единого звука джаза.

Двери в танцевальный зал были открыты, ни охранников, ни вышибал. Внутри витал густой дым, смешанный с запахом алкоголя. На сцене барабанщик ударил по краю тарелки, и раздались отрывистые звуки «Summertime», все танцоры, включая Ланью, столпились на краю танцпола. Ямазаки в своей проклятой униформе расхаживал под восемнадцатью тысячами сверкающих лампочек. Его глаза остекленели, а сам он покраснел, как