Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

Лилит

Куда влекла меня, в какие бездны, чащиупасть, уплыть, — в звериной радости какойманил в забвенье мрак ее очей пьянящий,порочных губ изгиб, — обманчивый покой,с которым возлежа, она со мной боролась,даря и боль, и страсть, —где и в какой ночи повелевал пропастьпоющий голос?

Громады города ломились в стекла окон;ждала меня во тьме, не открывая глаз;что ведала она, замкнувшись в плоть, как в кокон,о древней тайне, глубоко сокрытой в нас?О чем шептал ей мрачный бог, ее хозяин,из кровеносной мглы;один ли я, влача желаний кандалы,был с нею спаян?

И обречен не размышлять, верша поступок,и в исступлении сдаваться на краюстигийских рощ, где свод листвы охрян и хрупок,и ниспадать, и приближаться к забытью, —там, где молчит в ответ последнему лобзаньюлетейская вода, —о расставанье, исчезанье без следаза крайней гранью, —

чему открыты мы в объятьях друг у друга,в восторге боли преступившие дорогуничтоженья, наслаждения, испуга,еще не знающие, что бессмертный богвстает, величественно все поправ тяжелойбезжалостной стопой, —и гибнет человек, крича в тоске тупой —слепец двуполый.

И пробудясь от грез, воистину звериных,я понял — страсть моя поныне велика;как прежде, одинок, через просвет в гардинахя вижу вечер, что плывет издалека, —и пусть из глаз ее томление призываугасло и ушло —я слышу, город снова плещет о стекло,как шум прилива.

Зимние сумерки

Золотистых берегов полуокружье,голубой, непотемневший небосвод,белых чаек нескончаемый полет,что вскипает и бурлит в надводной стуже, —

чайки кружатся, не ведая границ,словно снег над растревоженной пучиной.Разве веровал я прежде хоть единойпесне так, как верю песне белых птиц?

Их все меньше, и нисходят в мир бескрайныйдрагоценные минуты тишины,я бегу вдоль набегающей волныпрочь от вечности, от одинокой тайны.

Сединой ложится сумрак голубойнад седыми берегами, над просторомсиневы, — о знанье чуждое, которымпесню полнит нарастающий прибой!

И все больше этой песнею объятабеспредельно отрешенная душа,я бегу, морскою пеною дыша,в мир неведомый, за линию заката.

Там, где марево над морем восстает,за пределом смерти — слышен голос дивный,жизнеславящий, неведомый, призывный —но еще призывней блеск и песня вод.

Вечный остров — о блаженная держава,край таинственный, куда несут ладьиумирающих в последнем забытьи,где прекрасное царит, где меркнет слава, —

я не знаю — это страсть или тоска,жажда смерти или грусть над колыбелью,и не жизнью ли с неведомою цельюя уловлен у прибрежного песка?

Но зачем тогда забвенье невозможно,если нового постигнуть не могу?Так зачем же помню здесь, на берегу,как я странствовал и как любил тревожно —

я, рожденный неизвестно для чего,в час мучительный, ценой ненужной смерти, —и бегу я от великой круговертив тот же мир самообмана своего…

Где, когда найду ответ?.. Но нет… Прохожийпоздоровался со мной — и вслед емуя смотрел, пока не канул он во тьму, —может, в мире есть еще один, похожий?

Это был рыбак из старого села,он шагал среди густеющих потемок,волоча к лачуге мачтовый обломок —тяжела зима, и ноша тяжела.

Я пошел за ним, его не окликая,тяжесть песни нестерпимую влача,о упущенное время — горячарана совести во мне, — волна морская

мне поет, но стал мне чужд ее языкв этом крошечном и безнадежном круге —зимний ветер все сильней; с порывом вьюгия качнусь и осознаю в тот же миг:

исцеление — в несчастье, и понятно,что тоска по дому здесь, в чужом краю,песней сделала немую боль мою —это все, — и я уже бреду обратно

к деревушке между дюн, и сладко мнетак идти, и наблюдать во тьме вечерней,как в рыбацкой покосившейся тавернелампа тускло загорается в окне.

В изгнании

Я не смогу сегодня до утра уснуть,томясь по голосу прибоя в дюнах голых,по гордым кликам волн, высоких и тяжелых,что с ветром северным к Хондсбоссе держат путь.Пусть ласков голос ветра в рощах и раздолах,но разве здесь меня утешит что-нибудь?

Мне опостыло жить вдали от берегов,среди почти чужих людей, но поневолея приспосабливаюсь к их смиренной доле.Здесь хорошо, здесь есть друзья и нет врагов,но тяготит печать бессилия и боли,и горек прошлого неутолимый зов.

Я поселился здесь, от жизни в стороне,о море недоступное, нет горшей муки,чем смерти ожидать с самим собой в разлуке.О свет разъединенья, пляшущий в окне…Зачем губить себя в отчаяньи и скуке?От самого себя куда деваться мне?

О смерть в разлуке… О немыслимый прибой,деревня, дюны в вечной смене бурь и штилей;густели сумерки, я брел по влажной пыли,о павшей Трое бормоча с самим собой.Зачем же дни мои вдали от моря былирастрачены на мир с безжалостной судьбой?

Ни крика чаек нет, ни пены на песке,мир бездыханен — городов позднейших ропотнакрыл безмолвие веков; последний шепотвремен ушедших отзвучал, затих в тоске.В чужом краю переживаю горький опыт —учусь безмолвствовать на мертвом языке.

Всего однажды, невидимкой в блеске дняон за стеклом дверей возник, со мною рядом, —там некто говорил, меня пронзая взглядом,и совершенством навсегда сломил меня.Простая жизнь моя внезапно стала адом —я слышу эхо, и оно страшней огня.

Оно все тише — заструился мрачный свет,и в мрачном свете том, гноясь, раскрылась рана,переполняясь желчью, ширясь непрестанно.Мир темен и в тоску по родине одет:неужто эта боль, как ярость урагана,со временем уйдет и минет муки след?

Гноится рана, проступает тяжкий пот,взыскует мира сердце и достигнет скоро —созреет мой позор, ведь горше нет позора,чем эта слава — ведь живая кровь течетиз глубины по капле — не сдержать напора,очищенная кровь из сердца мира бьет.

В больнице душной, здесь, куда помещеноистерзанное сердце, где болезнь и скверна —тоска по родине, как тягостно, наверно,тебя на ложе смертном наблюдать, давнонадежда канула и стала боль безмерна.Разъединенья свет угас — в окне темно.

О, если б чайки белой хоть единый клик!Но песню волн пески забвенья схоронили,лишь гомон городов, позорных скопищ гнили,до слуха бедного доносится на миг.О сердце, знавшее вкус ветра, соли, штилей…Рассказов деревенских позабыт язык.

Мне опостыло жить вдали от берегов —о, где же голос искупленья в дюнах голых?Зачем же должен ветер в рощах и раздолахбудить опять тоску по родине… О зовиз дальнего Хондсбоссе… Голос волн тяжелых —лишь за стеклом дверей, закрытых на засов.

Зимний рассвет

Уединенный, навсегда утратив корни,в рассвете зимнем я произношу строку,и комната моя становится просторней,едва ее со дна сознанья извлеку.Тоска по родине, твой зов, живой и чистый,возможно ль променять на тусклый свет небес?Всего лишь миг назад, смеясь, от кромки льдистойя шел сквозь верески, заре наперерез,легко минуя пламена стеклянной створки.Ни дни, ни годы не сменялись для меня.О век златой, через овраги и пригоркия первым шел…Но кто у этого огнясобрал мои листки, там, возле занавески,в бреду прозренья каменея предо мной,кто, еле видимый, в рассветном, зимнем блескеменя из марева за морем в мир земнойвводил безжалостной рукой?

О день предельный,живущий в памяти, как самый первый день,мне данный, — где же, где таился мрак смертельный,болезнь и злоба — изначальная ступень,что в эту жизнь вела до той поры, покудая, задохнувшийся, не встал, чтоб дать ответ —но гибель не грядет, и нет в кончине чуда, —о дверь стеклянная, раскрытая в рассвет,объятая огнем… И, настоянью вторя,уединенный, до конца смиривший гнев,я в тот же миг возник за темной гранью моря,отсюда прочь уйдя, изгладясь, умерев, —но странный гость исчез…С трудом подняв ресницыи воздуха вдохнув, придя в себя едва,я у стола стоял, перебирал страницы,с недоумением взирая на слова,записанные мной перед приходом ночи, —они звучали, их старинный карильонтрезвонил золотом то дольше, то короче,словами, мнилось, был сегодня обретених смысл — он стал теперь живей и просветленней,тоска по родине и счастье были в них.О речь рассвета… О игрок на карильоне…И долго длился звон, покуда не затих.И отзвучала песнь с пригрезившейся башни,из нереальных и неведомых миров, —возникло время — и, пленен строкой вчерашней,за дверь стеклянную шагнув, под вечный кров,в бессмертной комнате, где висла тишь немая,с листом бумаги, на свету, уже дневном,я за столом сидел, насущный хлеб ломая,замкнувшись в эркере, под западным окном.

Зима у моря