Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

Глава пятая

Там, в зеркале, в пучине,что бережет она,уже незрима ныне,на память обо мне?Объемлет тишинаразъятых нас. Упругополощется в окненавязчивая вьюга.

Не памяти ль ретортатворит подобный снег?Но в зеркале простертобезмолвное жилье,где ждал ее ночлег,и ныне ждет. Как прежде,доселе жду еев немыслимой надежде.

Где затерялись годы?Как долго снег идет?Вне мира, вне природысны комнаты пусты,зеркальным, словно лед,закованы покоем.И я один, и ты.Что толку жить обоим?

Диктует гибель раносвой снежный приговор,сочится кровью рана,смешались времена —и вновь троянский спорсегодняшний, вчерашний, —встает громада снахолодной, черной башней.

На снежные руинывсего один лишь разпробился луч карминный, —коснувшийся челаогромный алый глаз;за глыбою засоваона его ждала,устало и сурово.

Сквозь снежную истому,сквозь тишину и грусть —опять тоска по дому.Впусти же солнце, страсть,лучи живые пустьздесь, над покровом белым,разят за частью частьвсе то, что было целым.

Есть остров в океане —он там, на полпутик пределу расстояний;уже за окоемторжественно зайтидолжно светило вскоре,и снова мы вдвоемс тобой глядим на море.

Глава шестая

На дюнах сиротливолежит небесный лев,песком забита грива,агония близка —забыты боль и гнев.И вечность, лапой тронувседые облака,шлет огненных драконов.

Копающий — усталоблиз ямы упадет;душа, как низко палаты, — низменна, слепа,тебя пленил расчет,хотя мизерна плата:и вечность вновь скупа,и вновь тяжка лопата.

В каком испуге дикомот моря прочь спеша,взлетела чайка с криком,меня узрев едва, —печальная душа,как закричала стая:«Ты все еще жива!» —от сердца возлетая…

С тех пор как через силу,с трудом пытаюсь я,сверло вонзая в жилу,проникнуть в существоземли и бытия —все яростней, все строжеот сердца своегоя требую того же.

О песнь, в морозной смутебезумствуй и пророчь,но от познанья сутисумей себя сберечь —тоска по дому, прочь!Старенье душу ранит,губя и смысл, и речь —и злобно в бездну манит.

Напряжено молчанье,как в бурю паруса;безмерно измельчаньедо жалости, до слез, —чужие голосанас требуют всечасно,и тянется допрос,и отвечать ужасно.

Заполонив покои,царит сиянье тут —далекое, морское.Наследники тоскисюда вдвоем войдут:и нет для них реальнейпредметов, чем станки,столы и наковальни.

Все глуше, бесполезнейзовет к деянью плоть,все тягостней болезни, —застывший разум глух,не в силах оборотьнашествия кошмара —о страх, о слабый дух,о тягостная кара!

Глава седьмая

Угрюмо бродит кто-томеж дюнами порой:тяжка его забота;нисходит влажный мрак,хрустит песок сырой.На берегу пучиныон замедляет шаг:для страха нет причины.

Гряда холмов песчаных;здесь не бывает встречненужных, нежеланных, —здесь пристань, здесь приют,здесь умолкает речьпред голосом рассудкаи сердца — все же здесьневыразимо жутко.

Глава восьмая

Молчание, ни словаей не произнестини в глубине алькова,ни возле очага —оборвались путинеумолимо, разом:в душе лежат снега,и успокоен разум.

Покуда море дремлет,внезапно пробудясь,она глаза подъемлетв еще рассветный мрак,я жду — но рвется связь:за гранью смерти где-толежит архипелагзабвения и света.

К приюту нежиломувлекусь, где в зеркалахсейчас тоска по домууснула тяжело;пусть я повержен в страх,но все же должен вскореуйти, разбив стекло,туда, в другое море.

И вот с тяжелым стономприходит свет дневной, —вдали под небосклономпечальный моря взглядпрощается с луной,и полчища баклановбессмысленно кричат,внезапно в воздух прянув.

Блаженно ты, стрекалостальных, студеных вод —для плоти, что взалкала,бессмысленно греша,сорвать ненужный плод, —и скверна отлетает,и вечная душаздоровье обретает.

В те времена, вначале,какими были мы?Как светочи пылализавороженных глаз,как падало из тьмынемыслимое слово,что нисходило в наси отлетало снова?

О, как метался в блескеобъятый бурей брег,и ветр ярился резкий!Безумная вода,как проточеловек,бряцала донной гущей, —о, мог ли я тогдапровидеть час грядущий?

Меж дюн к заветной дверия рвался каждый раз,во пламени потери,в бесплодье мятежая слышал тот же глас…Нет дела бесполезней,чем прозябать, дрожа,в первоначальной бездне.

Являлся блеск слепящийво зримые края.Сюда, в приют язвящий,где замкнута душа,в тоску по дому явхожу — во мрак, в опалу,возвышенно спешак решенному финалу.

Глава девятая

От чистоты великой,от нежности морскойона тропою дикойдавно ушла туда,к пучине городской.О ней — святой, убогой —как в давние года,в деревне помнят много.

Ты, сердце, ты — подворьедля памяти ее;столь малое подспорьепотребно ей: ночлег,горячее питьедля плоти и для духа,чтоб за окошком — снег,чтоб здесь — тепло и сухо…

Она дорогой смутнойбредет через село,как призрак бесприютныйсквозь ветер и сквозь ночь,плетется тяжело,но временам стенаяона уходит прочь,бездомная, больная.

И полон жалоб странныхбыл тьмы великий вал,весь в отблесках багряных.В чужой вступая спор,их ветер тасовал,как старую колоду,дрожа, мерцал простор,ведущий к небосводу.

И этот жребий темныйвсех тех, кто брел за ней,поверг во страх огромный,на ледяном ветруим было все страшней,но все ясней, все чище.И каждый поутрунашел свое жилище.

Отвергнув мрак и гнилость,бредет она одна —иль там, где прежде биласьв немыслимых мирахсвободная волна,вскипает смрад позора?Всего безмерней — страхтого, что будет скоро.

Уже четыре разапришел и канул год.Убил ли, как проказа,ее, живую, бойстрастей, водоворотстремлений и печалей?..Еще шумит прибой……все глуше, одичалей…

Глава десятая