Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

чтоб ясно показать, с кем имеет дело нахал, вытащил из кармана последнюю лею и прибавил к двум, которые намеревался предложить вначале.

— Бери деньги и чтоб вручил письмо лично барышне, прямо в руки. За ответом приду после обеда.

Увидев три леи, «Красная шапка» больше не упрямился.

— Если будут спрашивать, то вернусь через несколько минут, — предупредил он чистильщика.

После уроков Кока подходил к углу бульвара с замирающим сердцем. Увидев его, посыльный еще издали стал улыбаться. Кока облегченно вздохнул. Интересно, на какой час назначила свидание? И в каком месте: на кладбище, в парке Буйканы или в Общественном саду, в аллее, ведущей к оранжерее? Это были их любимые места, где они не раз встречались.

Да, Мария ответила ему, но совсем не то, что хотелось бы прочесть Коке. Ответ был краткий, колючий и холодный:

«Господин Томша,

будучи девушкой бедной, я вынуждена думать о том, как заработать на хлеб, поэтому не располагаю временем для случайных встреч.

Прощайте. М.»

В конце был еще постскриптум, выведенный очень мелкими буковками:

«Самые сердечные пожелания твоей мамочке. Заверь ее от моего имени, что отныне может спать спокойно».

Кока недоуменно повертел листок в пальцах: «Что это на нее напало? Я ведь и не думал, что она дочь герцога Пармского. И какое все это имеет значение? Откуда она знает маму? Странно. Ни та, ни другая не говорили мне, что знакомы».

Нельзя, впрочем, сказать, чтоб он так уж огорчился. Пережил любовное приключение, влюбился в хорошенькую девушку. Даже поцеловал ее. Посылал записки через посыльного. Как настоящий повеса. Чего еще желать? Пусть товарищи попробуют теперь утверждать, что у него никакого жизненного опыта.

Мария писала эти несколько строк, будучи такой же спокойной, как и тогда, когда получила записку. И только воспоминания об обидных словах его матери больно кольнули сердце. Поэтому не смогла удержаться, чтобы не добавить полный сарказма постскриптум. Да, она бедная девушка, и нужно с этим примириться. Примириться? То есть покориться судьбе? Навсегда остаться на самой глухой улочке нижней окраины? Среди тех, которые вырастили ее, окружили любовью и восхищением? Нет. Она сделает все, чтоб вырваться оттуда! Хм! То же самое говорил когда-то и Кока. Почему же она так разозлилась на него тогда? Поскольку он видел ее только в роли простой, скромной преподавательницы музыки. Она же… Но что она? «Будущая мировая знаменитость», как говорит Тали? В шутку, конечно, но говорит. И все же отец Березовский кого попало в свой хор не берет. Это правда. Но как далека дорога от этого хора к более достойному месту в жизни! Если такая дорога вообще существует… Должна существовать! Будет работать, будет учиться не покладая рук. И настанет день, когда той же доамне Томша придется аплодировать ей то ли в зале епархии, то ли национального театра, как аплодировали Лидии Липковской, Марии Филлоти или Массини в прошлом году, когда он дирижировал оркестром Клужского оперного театра. Ах, какую божественную музыку посчастливилось тогда услышать! «Аида», «Кармен», «Летучий голландец». Достигнуть мастерства, чтоб можно было петь в этих операх! Вот истинная мечта, рядом с которой аплодисменты мадам Томша — пустой звук, чепуха. Как и сам Кока. Что он собой представляет, в конце концов? Обычный парень, каких сотни, если не тысячи. Она говорила все это, а на сердце все равно ощущала тяжесть, что как раз доказывало обратное. Но нет! И так слишком много времени с ним потеряла! Украла у занятий, у музыки. У будущего, наконец.

Под стеклянной крышей оранжереи, расположенной в дальнем конце Общественного сада, собралось великое множество людей. В первых рядах были, конечно, знатоки. Признанные и более всего непризнанные художники, мнения которых с таким нетерпением ждал Михаил Андреевич Березовский. Были здесь и его друзья, коллеги, ученики, как из реального училища, где он преподавал рисование, так и из консерватории. Присутствовал, конечно, и хор, всем составом выстроившийся по собственной инициативе по обе стороны от входа, и, после того как была разрезана ленточка и люди хлынули внутрь, исполнил несколько мелодий виновника торжества, показавшихся соответствующими событию. Это оказалось приятным сюрпризом для маэстро. И, чтоб оценить старания хора, он признательно поднес к груди руки. Лицо у него разгладилось, и словно бы спали напряжение и взволнованное смущение — состояние, в котором Марии ни разу не приходилось его видеть.

Профессор Георге Кику произнес краткую речь, а скульптор Плэмэдялэ подарил вырезанный из дерева бюст, который взволнованный Березовский установил в глубине оранжереи. И теперь посетители, пришедшие на выставку, сердечно встреченные отцом у входа, вновь могли видеть его изображение в конце экспозиции.

Люди толпились у пейзажей, портретов, натюрмортов, выставленных в оранжерее и так удачно освещенных послеполуденным осенним солнцем, лучи которого свободно лились сквозь прозрачные стеклянные стены.

Мария ушла с выставки с мыслью вернуться сюда еще раз, когда рассеется толпа, чтоб можно было спокойно осмотреть картины. Она даже не знала, что профессор среди многих прочих занятий еще и рисует. Направилась в сторону консерватории и в аллее, которая вела к памятнику Пушкину, лицом к лицу столкнулась с Кокой.

В первое мгновение она вздрогнула, почувствовав, как взволнованно забилось сердце. Сколько раз она представляла эту сцену, надеясь держаться с ним свысока, с полным безразличием. Сейчас, однако, все эти намерения мигом выскочили из головы. Она бессознательно улыбнулась, но Кока неожиданно так хмуро посмотрел на нее, что это сразу вернуло ее к реальности. Он же еще и корчит из себя обиженного! С трудом стараясь сохранять спокойствие, она продолжала улыбаться и на его привычное «Привет!», на сей раз ничуть не приветливое, ответила почти машинально, с непринужденностью, которую часто замечала у Тали и которой до зависти восхищалась.

— Привет, Кока, как жизнь?

Было только начало октября, и все вокруг казалось окутанным золотистым и бирюзовым покрывалом. Небо было высоким и прозрачным, парк — молчалив и задумчив, а его старые деревья под редкими ленивыми порывами ветерка слегка раскачивали ветки, с которых порой срывались и падали на землю