Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

слова о ней в письме? На глаза набежали слезы, и она рванулась по дорожке к выходу, даже не попрощавшись с доамной Ниной.

А лето, поначалу вялое, все разгоралось, становилось удушливым и пыльным, постепенно стирая блеск и свежесть, которыми дышало вначале, в первые дни после весны. Мария понемногу успокоилась, возобновила занятия в пустой консерватории, вернулась к прежним мыслям: музыка, стремление к совершенству в пении, мечты о будущем. Приняла приглашение Люси на один из ее танцевальных вечеров и в субботу, после вечерни, заглянув домой и переодевшись в более нарядное платье, отправилась развлекаться.

В большой комнате, из которой вынесли мебель, кроме нескольких стульев и небольшого столика, танцевали парни и девушки из их квартала — всех она более или менее хорошо знала. Не знала только одного, занимавшегося патефоном, молодого стройного блондина с приятным лицом и мягким взглядом.

— Штефан! — кричали ему парни. — Поставь чарльстон!

— Штефан! — говорила какая-то из девушек. — Объяви дамское танго.

— Штефан, устроим перерыв! — объявила Люся. — Нужно побрызгать пол. Не видишь, какая пыль поднялась?

Штефан пригласил Марию на танец. Они танцевали молчаливые и отстраненные. Затем пригласил второй, третий раз. Однако вскоре ему вновь пришлось заняться патефоном, и все ж не проходило ни одного танца, чтоб он не приглашал ее. Девушки толкали друг дружку локтями, парни хитровато подмигивали, но они со Штефаном ничего этого не замечали.

Счастливого пути. И помни: я тебя люблю, С тоскою вслед тебе смотрю. Счастливого пути.

Пластинка кружилась, беспрерывно кружилась, черная, накрытая блестящей никелированной мембраной. Штефан легонько прижимал Марию к груди, ловко ведя в сутолоке танцующих. Мария подумала о Коке, прогнала его сердитое лицо с нахмуренными бровями, пытавшееся пробиться к ней сквозь это жаркое, пыльное пекло, и все более отдавалась во власть сильных рук Штефана, которые становились все смелее, все требовательнее.

На заре он проводил ее домой и на пороге легонько, нежно поцеловал. Что заставило ее ответить на этот поцелуй? Ее, столько раз убегавшую от поцелуев Коки? И все же она настойчиво высвободилась из объятий Штефана.

— Еще увидимся, Муся?

Она прямо посмотрела в его открытые голубые глаза. И почувствовала легкое сожаление. Но все же — нет, нет. Пора со всем этим кончать. С танцульками, прогулками, поцелуями. Что бы сказала домнишоара Дическу, если б узнала о похождениях ее любимой ученицы?

— Нет, Штефан. Больше не увидимся. Скоро начинаются занятия. Мне остался последний год и еще нужно много сделать. Да, нужно многому научиться. И мои преподавательницы правы. Будет лучше, если я останусь одна. Прощай.

Он побрел по улице, прячась в тени пыльных акаций. Стоя у калитки, она долго следила за его сильной фигурой, все удаляющейся и удаляющейся в тусклом полумраке наступающего рассвета. На сердце было тяжело, будто она навеки что-то потеряла.

Счастливого пути. И помни: я тебя люблю. С тоскою вслед тебе смотрю. Счастливого пути… —

вновь прозвучала в ушах простенькая мелодия, преследовавшая ее всю ночь.

В богатом убранстве садов долины Буюканилор кое-где появились первые золотистые пряди. Марии пришли на память стихи, которые когда-то читала ей Тали:

Пришла пора умирающих роз. В садах умирают они и во мне…

Кока стоял рядом хмурый и насупленный.

— Понимаешь, никак не мог дать знать о себе. Так навалились родители, что дальше некуда. Когда проснулся утром, все уже было готово. И тут же, после завтрака, — в дорогу.

Мария молчала. В ушах все еще продолжал звучать голос Тали:

В сумерках хмурых, сквозь вспышки гроз, Порой пробегает светлая тень…

Как красиво сказано!

Порой пробегает светлая тень!..

Над долиной, утопающей в густо-зеленой листве, в самом деле пробегали беспорядочные светлые сполохи.

— Почему молчишь? Неужели ничего не хочешь сказать? — плаксиво проговорил он.

— А что говорить? Если признаюсь, что очень переживала все это время, разве что-то изменится?

— Но уверяю тебя…

— …что ни в чем не виноват. Сейчас, когда рассказал, как все произошло, я верю тебе. И все же… Боль, которую испытала, обратно не возьмешь. И не думай бог знает что. Через какое-то время все прошло.

— Значит, простила? — обрадовался он.

— Разве я — его преосвященство Гурий, чтоб отпускать грехи? — рассмеялась она и ощутила вдруг, как ее вновь охватывают волнение и столь знакомая нетерпеливая радость, которая давно уже оставила ее. Налетели внезапно мощные аккорды, потянувшие ее немедленно, сию же минуту, в класс, где ждет ее пианино, чтоб можно было положить руки на клавиши и услышать сладостные звуки, заставлявшие бешено биться сердце еще с детских лет.

Кока наклонился к ней.

— Мария, я думал, поцелуешь меня при встрече.

— Ах, Кока! До поцелуев ли мне сейчас? Опаздываю в консерваторию. Скоро начнутся лекции.

Он притянул ее к себе и робко, по-мальчишески поцеловал. Ее уже целовали этим летом. И то были незабываемые мгновения. Сейчас, однако, поцелуй показался ей горьким, каким-то пустым и ненужным. И руки у него так неприятно потеют… Она вырвалась из объятий и заторопилась.

— Ну ладно, — проговорил он. — У меня тоже не бог весть сколько