Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

Однако сразу же после того, как они расстались, Марии стало грустно. Она сама не могла понять, почему так держалась с ним. Сделав вид, что собирается ехать на трамвае, подождала, пока он свернул на Жуковскую, где был дом его родителей, затем вернулась на скамью в углу парка. Она ведь так долго ждала его! Сколько ночей не спала, считая дни, часы, даже минуты. А теперь, когда встретились, почти не хотела разговаривать. Наверно, обиделся. И что она теперь будет делать без него? Хотелось плакать от злости и недоумения.

Но Кока не обиделся. На второй день уже стоял на остановке, где она столько раз напрасно выглядывала его этой весной. И снова начались встречи на перекрестках улиц, в парках, в тенистых аллеях Армянского кладбища, у могилы Зоси Делинской, на которую клали цветы в знак признательности за то, что похороны этой девушки привели к их встрече. И снова все было хорошо и приятно до тех, впрочем, пор, пока они говорили о всяких пустяках, пересказывали книги, которые успели прочесть, или рассуждали о фильмах, виденных порознь, когда пойти вместе не удавалось.

Потом ссорились, чтобы через несколько дней помириться.

Как-то Мария спросила:

— Слушай, Кока. Почему ты ни разу больше не показывался на конечной остановке трамвая после нашего первого свидания?

— Но как я мог представить, что ты живешь в этом гадком квартале? — искренне признался он, говоря таким тоном, чтоб не обидеть ее. — Думал, сошла только затем, чтоб обмануть меня.

— Ты такого плохого мнения о нашем квартале?

— А думаешь, о нем можно быть другого мнения?

Возражать было нечего.

— Но теперь же ходишь сюда? На свидания со мной?

— Потому что некуда деваться. Но, думаю, долго это не продлится.

— В каком смысле? — озабоченно спросила она.

— Скоро ведь кончишь консерваторию, найдешь приличное занятие. Наверно, будешь преподавать музыку, да? И тогда вынуждена будешь переехать. Как раз ради будущей профессии. Нужно же будет приличное место, где сможешь принимать учеников.

Воцарилось молчание, которое, с тех пор как они были знакомы, впервые длилось непомерно долго.

— Значит, ни на что другое, кроме преподавания музыки, я не способна? — в конце концов проговорила она, и в голосе ее звучала откровенная горечь.

— Но ради бога, Мария, что еще ты можешь делать в городке вроде нашего, да еще с дипломом этой так называемой консерватории?

Марии захотелось плакать. Ей всегда казалось, что для него, как для Ривы и Тали, давным-давно ясно, что она будет петь на сцене, станет артисткой, певицей, как Лидия Липковская, как Бабич, как многие другие.

Но почему он мог в это поверить, по правде говоря? Как она может доказать реальность своих намерений? Как-то он слышал ее пение, но разве можно было при этом определить, на что она способна? Ведь они только бродят по паркам и болтают всякую всячину! И разве Рива, которая куда лучше знает ее, не говорит почти те же слова насчет будущего, которое их ожидает? Хотя нет, слова все же не те. Рива все же пытается утешать ее. Да и себя тоже. Правда, рисуется, важничает, играет в загадочную личность. В то время как он говорит вполне серьезно.

Мария была искренне огорчена, даже чувствовала себя униженной в собственных глазах. Кока между тем держался как ни в чем не бывало. Не понимал, как глубоко ранил ей душу.

— Завтра после занятий давай встретимся у «Экспресса». Идет новый фильм с Полой Негри.

— Не могу, — холодно ответила она. — Договорились с Тали пойти в Польский клуб. Дает балетное представление Ольга Плэмэдялэ.

— Как хочешь. В Польский клуб мог бы ходить и я. Но как только представлю, какая там скучища…

— И я так думаю. Для тебя — да, скучища.

Расстались они довольно холодно.

Тина, открывшая ей дверь, сообщила в то время, как Мария снимала жакет:

— Домнишоары нет дома. Можете пройти в гостиную к доамне. У них еще гостья…

Мария в нерешительности остановилась.

— Мы договорились с Тали, Тина. Доамну Нину не хотелось бы беспокоить…

— Тогда пройдите в комнату барышни. Если договорились, значит, будет с минуты на минуту.

Мария пересекла коридор и вошла в комнату подруги. Все здесь было ей знакомо и дорого. От двух кукол, с которых забывали стирать пыль и которые давным-давно полиняли на шкафу, до самых последних, недавно купленных книг, которые пока еще сверкали свежестью на полке темного полированного книжного шкафа. Это были книги Тали. Был еще один шкаф, как правило, закрытый, в котором хранились книги доамны Нины. Точнее говоря, книги ее молодости. Мария знала, какие сокровища там хранились. Сокровища, которые Тали оставляли равнодушной. У нее были собственные книги. И им Мария завидовала несравненно больше, чем красивым платьям подруги, возможности кататься зимой на коньках в Жокей-клубе, а летом ездить на пляж в Будак. Она, Мария, не могла себе позволить такой роскоши, как книги. Брала их в библиотеке Дайлиса, иногда — в библиотеке муниципалитета. Но эти книги были много раз читаны, растрепаны, и если порой начнешь читать какую-то, то в самом интересном месте увидишь вырванную страницу.

Она стала листать некоторые из новых книг. Мимолетно бросала взгляды в окно. Астры в палисаднике все еще пытались сохранять прежний блеск. Но чувствовалось, что это последние их попытки. На клене у окна тревожно покачивались листья, ставшие такими желтыми, что, казалось, излучают солнечный свет. Мария вернулась к письменному столу Тали. Ах, «Пауль и Вирджиния». Нужно будет попросить почитать. Хотелось хоть перелистать книгу, но она была еще не разрезана.

Но что это так опаздывает Тали? Пожалуй, не совсем прилично задерживаться в ее комнате. И, раз уж она оказалась здесь, непременно нужно поздороваться с доамной Ниной. Если спросит, кто это пришел, и служанка ответит, что она, Мария? Да. Нехорошо. Пройдет к ней и скажет хоть «Добрый день!». Да. Только приоткроет