ОСКОЛКИ ЧЕСТИ - Лоис Буджолд

Корделия разглядела членов своего экипажа, тоже одетых в новую форму, - они стояли рядом с какими-то правительственными чинами. Парнелл поднял большие пальцы вверх, ухмыляясь как полоумный. Ее вытолкнули на трибуну, где уже стоял президент Колонии Бета.

Душка Фредди показался ошеломленной Корделии просто гигантом, огромным и громогласным. Наверное, поэтому он так хорошо смотрелся на головиде. Он схватил ее руку и поднял кверху; толпа восторженно загудела. Корделия почувствовала себя полной идиоткой.

Президент великолепно произнес свою речь, ни разу не заглянув в подсказчик. Эта речь была полна все теми же ура-патриотическими заклинаниями, которые опьяняли людей перед ее отлетом, и едва ли одно слово из десяти имело хоть какое-нибудь отдаленное сходство с правдой - даже с бетанской точки зрения. Не спеша, с высочайшим артистизмом президент подводил дело к награде. Сердце Корделии неровно заколотилось, когда до нее дошло, к чему он клонит. Она повернулась к пресс-секретарю.

- Это д-для моего экипажа, за плазменные зеркала? - безнадежная попытка скрыться от неумолимой правды.

- Они свои уже получили. - Он когда-нибудь перестанет улыбаться? - А это лично для вас.

- П-понятно.

Выяснилось, что медаль вручалась ей за собственноручно совершенное убийство адмирала Форратьера. Правда, Душка Фредди избегал грубого слова «убийство», предпочитая более обтекаемые формулировки, как, например, «освобождение человечества от чудовища порока».

Речь подошла к концу, и сверкающая медаль на разноцветной ленте, высшая награда Колонии Бета, была торжественно возложена президентом на шею героини. Гоулд поставил ее перед микрофоном и указал на светящуюся зеленую строку телесуфлера, висящую в воздухе перед ее глазами.

- Начинайте читать, - прошептал он.

- Меня слышно? О… хм… О народ Колонии Бета, моей возлюбленной родины, - пока что все вполне терпимо, - Когда я покинула тебя, чтобы прийти на п-помощь Эскобару, нашему другу и союзнику, и встретиться лицом к лицу с угрозой барраярской т-тирании, я и не предполагала, что мне уготована… уготована куда б-более благородная м-миссия…

И в этот момент она перестала следовать сценарию и лишь беспомощно наблюдала за собой, словно за обреченным суденышком, погружающимся в морскую пучину.

- Не вижу ничего б-благородного в том, чтобы зарезать этого придурочного садиста Форратьера. И я бы не п-приняла медали за убийство невооруженного человека, даже если бы действительно совершила это.

Она принялась стаскивать с себя медаль. Лента зацепилась за волосы и больно дернула. Корделия с яростью рванула ее.

- …Последний раз говорю. Не убивала я Форратьера. Его убил один из его людей. З-зашел к нему со спины и перерезал глотку от уха до уха. Я была там, черт побери. Он меня всю кровью залил. Пресса обеих сторон п-пичкает вас враньем об этой д-дурацкой войне. Ч-чертовы вуайеристы. Форкосиган не отвечал за военнопленных, когда в лагере творились эти бесчинства. Он п-прекратил их, к-как только принял командование. Рас-расстрелял одного из своих офицеров, только чтобы удовлетворить вашу жажду мести. И за это он тоже поплатился своей честью, уж это я вам говорю.

Трансляция с трибуны внезапно прервалась. Корделия повернулась к Душке Фредди, с трудом различая сквозь слезы его ошарашенное лицо, и со всей силы швырнула в него медалью. Она пролетела в нескольких сантиметрах от его уха и, сверкнув, канула в толпу.

Кто- то схватил ее сзади за локти. Это разбудило в ней какой-то скрытый рефлекс: она начала отчаянно брыкаться.

Если бы президент не пытался увернуться, с ним ничего бы не случилось. А так носок ее сапога угодил ему в пах с ненамеренной, но снайперской точностью. Его губы сложились в беззвучное «О», и он упал за трибуну.

Не в силах совладать с собой, Корделия громко всхлипывала, а десятки рук крепко держали ее за локти, за ноги, за талию.

- П-пожалуйста, не надо меня снова запирать! Я больше не выдержу этого. Я просто хотела домой! Уберите от меня эту чертову ампулу! Нет! Нет! Пожалуйста, пожалуйста, не надо лекарств! Простите меня!

Ее уволокли с трибуны, и крупнейшее событие года рухнуло подобно Душке Фредди.

Затем ее быстренько препроводили в один из тихих административных офисов космопорта. Вскоре появился личный врач президента и взял дело в свои руки: выставил за дверь всех, кроме ее матери, и дал Корделии столь необходимую передышку. Ей понадобился почти час, чтобы справиться с безудержными рыданиями. Наконец чувство неловкости и возмущение улеглось, и она сумела сесть прямо и разговаривать - таким голосом, словно у нее был жуткий насморк.

- Пожалуйста, извинитесь за меня перед президентом. Если бы хоть кто-то предупредил меня или спросил, готова ли я к такой встрече. Я… я сейчас н-не в самой лучшей форме.

- Мы и сами должны были догадаться, - скорбно проговорил врач. - В конце концов, то, через что вам пришлось пройти, выходит за рамки обычного военного опыта. Это мы должны извиниться перед вами за то, что подвергли вас излишнему испытанию.

- Мы думали, это станет приятным сюрпризом, - добавила мать.

- Да уж, это было сюрпризом. Остается надеяться, что меня не запрут в комнате с мягкими стенами. С недавних пор я терпеть не могу запертые помещения. - От одной только мысли об этом у нее сжалось горло. Пытаясь успокоиться, она старательно перевела дыхание.

Интересно, думала она, где-то сейчас Форкосиган, что он делает? Идея напиться до бесчувствия с каждой минутой казалась все более и более привлекательной - ей хотелось оказаться рядом с ним и надраться вместе. Она помассировала переносицу двумя пальцами, чтобы снять напряжение.

- Можно мне теперь поехать домой?

- Толпа еще не рассосалась? - спросила мать.

- Боюсь, что нет. Мы попытаемся сдержать их.

Доктор шел по одну сторону Корделии, мать - по другую, а сама она всю дорогу до автомобиля матери пребывала в воспоминаниях о поцелуе Форкосигана. Толпа все еще напирала, но как-то притихла: сограждане взирали на нее почтительно и даже слегка испуганно - это резко контрастировало с их первоначальным радостным настроем. Корделия сожалела о том, что испортила им праздник.

У жилой шахты, где была квартира ее матери, тоже толпились люди. Они стояли в фойе рядом с лифтами и даже у самых дверей квартиры. Корделия улыбалась им и легонько махала рукой, но на все вопросы лишь качала головой: она была не уверена, что сумеет ответить вразумительно. Пробравшись сквозь толпу, они наконец закрыли за собой дверь.

- Уф-ф! Они, наверное, с самыми лучшими намерениями, но… Господи, мне казалось, они хотят съесть меня живьем!

- Все так взбудоражены этой войной, и Экспедиционный корпус… все, кто носит голубую форму, стали настоящими знаменитостями. А потом вернулись военнопленные и твоя история вышла наружу… Хорошо еще, что к тому времени я уже знала, что ты в безопасности. Бедняжечка моя!

Корделия охотно позволила снова заключить себя в объятия.

- Ну, тогда понятно, откуда они взяли этот вздор. Барраярцы пустили этот нелепый слух, а все остальные подхватили. Я ничего не могла поделать.

- Что они с тобой сделали?

- Они таскались за мной по пятам, донимали предложениями полечиться - они думали, что барраярцы что-то намудрили с моей памятью… О, я поняла. Ты хотела спросить, что сделали со мной барраярцы. Ничего особенного. Ф-форратьер, может, и хотел, но не успел приняться за дело, как с ним произошел несчастный случай. - Она решила не тревожить мать подробностями. - Но все же кое-что важное произошло. - Она замялась, а затем выдала: - Я снова встретилась с Эйрелом Форкосиганом.

- Этим ужасным человеком? А я, как услышала его имя в новостях, все гадала, тот ли это субъект, что убил твоего лейтенанта Роузмонта в прошлом году.

- Нет. Да. То есть это не он убил Роузмонта, а один из его людей. Но это тот самый.

- Не понимаю, отчего он тебе так по душе.

- Уж теперь-то ты должна его оценить. Он спас мне жизнь. Прятал меня в своей каюте целых два дня после того, как был убит Форратьер. Меня бы казнили, если бы поймали до смены командования.

Но мать казалась скорее встревоженной, чем благодарной.

- Он… что-нибудь сделал с тобой?

Этот вопрос таил в себе нечаянную иронию. Корделия не решилась рассказать матери о невыносимом грузе тайны, который взвалил на нее Форкосиган. Ее мать ошибочно истолковала пробежавшую по ее лицу тень.

- Ох, доченька моя! Мне так жаль.

- Хм? Да нет же, черт побери. Форкосиган не насильник. У него пунктик относительно пленных. Даже палкой к ним не притронется. Он просил меня… - она смолкла, глядя на добрую, встревоженную, любящую стену лица своей матери. - Мы много разговаривали. Он нормальный человек.

- У него не слишком хорошая репутация.

- Да, я слышала кое-что. Это все ложь.