Польское Наследство - Владимир Романовский

В кроге болталась годящаяся в дело хорла, но Хелье не стал ее звать – с некоторых пор он не мог смотреть на продажных девок без содрогания и тоски. А соблазнить какую-нибудь обычную женщину – можно, но – немытый, дурно пахнущий, он был самому себе противен, и по мальчишеской наивности в таких вопросах почему-то решил, что будет противен и ей, обычной женщине, хотя, конечно же, Кайзерверт – не Консталь и не Киев, нравы другие, проще.

Он уснул в кроге, привалившись к стене, а проснулся на рассвете. Тело ломило от усталости, и он решил, что обязательно доспит в повозке.

***

Путешествие в Ханновер по той же римской страде заняло несколько дней. Четыре раза, по наблюдениям Хелье, обоз обгоняли гонцы Неустрашимых – по одиночке, иногда парами. Расспрашивали купцов. Один гонец, обнаглев, попросил даже разрешения заглянуть в крытые повозки. Вооруженная охрана обоза выказала ему огромное удивление, и он уехал ни с чем. Два раза попадались работорговые караваны, следующие в противоположную сторону.

В Ханновере Хелье поблагодарил Жигмонда за гостеприимство и сказал, что держит путь в другом направлении, нужно ему навестить знакомых, прежде чем следовать в Магдебург. Затем он купил у одного из местных оптимистов крытую повозку, и тут же, по соседству, пару лошадей. Следовало торговаться – средства кончались.

Повозка устремилась на север по одному из ответвлений римской страды, уже, неустроеннее, чем основная магистраль. Хелье справедливо решил, что на этой страде их искать не будут – зачем польскому наследнику север, ему нужно в Полонию.

Делая короткие передышки, ехали неуклонно к Балтике, и это чувствовалось – октябрьский ветер содержал в себе, помимо холода и влаги, привкус соли. В маленьком городке в пяти миллариумах от моря Хелье устроил путников на отдых в заведении, совмещавшем в себе крог, постоялый двор, хорлов терем, и подобие торга, и сказал, что вернется к вечеру. В промозглых, неуютных этих краях Неустрашимые не промышляли – им здесь не на что было позариться.

Взяв на время за небольшую плату у местного конюха единственную в селении лошадь, Хелье оседлал ее и верхом отправился в Росток, как его здесь называли, или Ростоцк, как назвал его тот, кто первым там поселился во время оно, лет двенадцать назад.

Глава двенадцатая. Ростоцк

Небо затянулось светло-серыми облаками. Хелье надвинул шапку, купленную в Ханновере, на уши, обмотал шею судариумом из толстой материи, и пригнулся к гриве коня. Коню тоже явно не нравилась погода, он поводил ушами и ржал невнятно. Опытные всадники умеют распознавать настроение коней. Хелье был опытный всадник, но распознавать настроение коня по тому, как он ушами машет или глазами зыркает было ниже его достоинства.

Померань … Местность называлась – Померань. Вот уж точно, подумал Хелье, всем Помераням Померань.

Редкий лес вокруг не спасал от ветра, а тут еще и дождь пошел – сильный, и совершенно равнодушный к настроению коня и всадника. Хелье замычал от ненависти к регионам с неудобным для проживания климатом. Стало заливать глаза. Он умерил бег коня и попытался думать о чем-то приятном, о теплом взморье, например, о цивилизованных людях, о пиниях, но приятное показалось ему вдруг сказочным и недосягаемым. Он понял, что на душе у него пасмурно, и понял почему, и стал ругать сам себя. Да, он мотался по всему миру, и даже в этих краях бывал – чего ж раньше не заехал, просто так, по-дружески? Не хотел нарушать … что? … идиллию? покой? … это не оправдание! Он утешал себя мыслью, что обычная жизнерадостность друга сведет на нет все пасмурные мысли, и станет хорошо и легко.

Показался склон, и на вершине его весьма эффектно выглядящий на таком расстоянии слотт с круглой башней, скорее всего декоративной, обнесенный стеной. Справа по ходу открылись какие-то хилые огороды – очевидно те, от которых слотт кормился. Слева расположился сероватый луг, и на нем паслись в меру упитанные коровы, и какой-то … леший его знает … управитель, распинал пастуха, а пастух тупо возражал и оправдывался. Услышав топот копыт и увидев всадника, пастух и управитель замолчали и вытаращились. Хелье остановил коня и сполз с него – спрыгивать боялся, было скользко, мокро, и как-то глупо кругом – еще ногу подвернешь!

– Добрые люди, мир вам! – сказал он на саксонском наречии. Исчерпав таким образом свои познания в этом направлении, он перешел на шведский, – Скажите, как зовут хозяина этого жилища? – Он показал рукой на слотт и повторил вопрос – по-славянски и по-французски, и начал было выстраивать в уме латинскую фразу, как вдруг управляющий перебил ход его мысли, сказав по-славянски, —

– Хелье? Я не ошибаюсь?

– Ты, Годрик, никогда не ошибаешься, – узнав голос и радуясь, заверил его Хелье. – Ты, если за что берешься, делаешь все до конца. Вот, кстати, не мог бы ты остановить дождь? Дам два золотых дуката.

Годрик с серьезным видом посмотрел на небо.

– Я подумаю, – ответил он без улыбки.

Сколько ж ему – сорок пять, пятьдесят, подумал Хелье. Держится хорошо. Спина прямая. Осунулся. Морщин много. Руки в жилах. Глаза красноваты – либо от дождя, либо пьет.

– Кошелька твоего придержатель дома?

– Дома, – ответил Годрик. Видимо, он хотел что-то добавить. Но не добавил.

– А я вот приехал его проведать, – сказал Хелье.

– Вижу. – Годрик и к этому хотел что-то добавить. И добавил, – Не только за этим.

– Как он? Все такой же?

– Хмм … – Годрик повернулся к пастуху. – Иди, иди к коровам. – И снова к Хелье. – Я вот тут земли прикупил, хозяйством обзавелся, да и женился. И четверо детей у меня, а жена не очень умная, но этого следовало ожидать – германцы они ведь сухопутный народ, понятия у них нет.

– Так, стало быть, поле это твое?

– Да.

– А слотт?

– Слотт Дир купил, перестроил, а потом еще раз перестроил.

– Ты у него больше не служишь? – спросил Хелье, ведя лошадь под узцы и шагая с Годриком в ногу.

Годрик помолчал, а потом сказал, —

– Хелье, ты, когда Дира увидишь, будь с ним добрее.

Хелье даже испугался.

– Что значит – добрее? Что ты имеешь в виду?

– Добрее.

– Не понимаю. Что с Диром, Годрик? Он сошел с ума? Или стал колдуном? Может, он изувечен? Да ты не молчи!

– Нет, ничего такого, – Годрик улыбнулся. – Ничего такого страшного, не бойся. И еще, когда мы придем, он будет на меня покрикивать, мол, неповоротливый я, ленивый, старый и глупый, чтоб быстрее подавал, огонь поуправистее разводил, и прочее – так ты не обращай внимания.

– Так ты все-таки служишь ему?

– Нет. Но он … Дир … делает вид, что служу. Особенно когда гости у него, что не так уж часто случается последнее время. И то – спокойнее оно.

– Ничего не понимаю, – сказал Хелье.

– Поймешь.

Ворота крепости стояли распахнутые.

– Давай я пока что твоего топтуна привяжу, – сказал Годрик, беря коня под узцы. – Дир скорее всего в малой гостиной, в первом уровне, справа. Как пойдешь по анфиладе, так направо шагов через сто сорок.

– Что он делает целыми днями? – спросил Хелье.

– Раньше у него был чтец, – сообщил Годрик. – Но он ушел.

– Почему?

Годрик промолчал.

– А ты ему не читаешь?

– Он говорит, что у меня голос скрипучий.

И Хелье вошел в слотт и проследовал через анфиладу со сводчатыми окнами – зал, следующий зал, и вот чуть приоткрытая дверь справа, огромная и тяжелая.

А «малая гостиная» действительно оказалась малая, в высоту больше, чем в длину и ширину. В печи горел огонь. У стола, заваленного объедками, на скаммеле с могучей спинкой помещался огромный спящий мужчина, пузатый, с заплывшей шеей, с лысым лбом. В мужчине этом Хелье в конце концов признал Дира – веселого, подвижного, ловкого, никогда прежде так зычно и влажно не храпевшего. На севере, да еще и у холодного моря, жить вредно, подумал Хелье растерянно. Надо его отвезти в Корсунь или в Консталь – он похудеет, обрастет волосами…

Он снял с плеча бальтирад со свердом, который зачем-то прихватил с собой (сражаться в этих местах не с кем, даже разбойники не заезжают), положил сверд на второй ховлебенк у стола, присел, и стал рассматривать спящего Дира. И вспоминал – почему-то ему показалось важным вспомнить как можно больше виденных им случаев дирова атлетизма. Вспомнил, как Дир плавно и быстро мог забраться по стене дома на крышу. Как он перемахивал во время стычки через стол, одним прыжком, и приземлялся мягко, беззвучно. Как легко уворачивался, всем огромным, мускулистым телом, от ударов. Как один раз они с Диром бегали наперегонки на спор – и Дир выиграл. И как Дир с Анхвисой на руках и Светланкой на плечах делал пируэты, пританцовывал, и прыгал пластично – изображал полет валькирий из саги о нибелунгах, смеясь и доказывая, что германский эпос целиком вышел из каких-то ростовских бабьих россказней. И какая невиданная сила была у Дира. Впрочем, вероятно, сила сохранилась.