Стихотворения - Галактион Табидзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
238. Снега вразлет, наискосок лежали. Перевод Э. Александровой
Снега вразлет, наискосок лежали…Как в книгах Диккенса, на склоне дня —Поленьев треск, раздумье у огня…Вдруг настежь окна, ветер пламя вздулИ кто-то прямо в сердце мне шепнул:«Бумаги — в пепел! В прах мечты развей!И двинь вперед корабль грядущих дней!»
…Снега вразлет, наискосок лежали…
<1925>239. Вороненок. Перевод К. Арсеневой
Ветер, пролетев лесной сторонкой,Из гнезда похитил вороненка.
Полон лес шуршанья, скрипа, гама;В нем шатры дубов — как своды храма.
Травы на лужайке чуть примяты —Ложе из трилистника и мяты.
Плачет ветром схваченный спросонок,Унесенный в чащу вороненок.
Грохнул гром и, рассыпаясь трелью,Покатился эхом по ущелью.
Поднялся в овраге хохот, шепот,Частого дождя немолчный ропот.
<1925>240. Платанам Шиндиси. Перевод Б. Ахмадулиной
С чем платаны Шиндиси сравню?С чем сравню той поры несравненность?Ее утро, ведущее к дню,Ее детских молитв откровенность?
С чем тебя я сравню, моя мать?Что ж не брошусь я к скважинам, щелкам,К окнам, чтобы на миг увидать,Как идешь, как белеешь ты шелком?
О, платаны в Шиндиси моем!Я не понял закона простого —Да, напомнит одно о другом,Но одно не заменит другого.
Так о детстве всерьез и шутяЯ заплакал, отверженный странник.Уж не я, а иное дитяЕго новый и милый избранник.
Нет замены вокруг ничему:Ни пичужке, порхающей в выси,Ни цветку, ни лицу моему,Ни платанам в далеком Шиндиси.
<1925>241. Дубы. Перевод В. Потаповой
Яблони чахнут, поникли и нежные лозы —Видно, промчались над ними жестокие грозы.Но погляди — чем древней великаны-дубы,Тем они крепче, тем больше в них свежести, мощи.Несокрушимой твердыней стоят они в роще,Силы накапливая для грядущей борьбы.
<1925>242. Из прозы будней. Перевод М. Синельникова
Чем дольше сон, тем непробуднейМечтатель грезит и парит.И ты, мой брат, из прозы буднейЗаброшен в мир эфемерид.
Тебя влекут полунамеки,Обходят сердце сторонойВысокопарные урокиНагой премудрости земной.
Напев о родине навекиПленяет шелестом листвы,Но мертвенны библиотеки,Книгохранилища мертвы.
Не фразы — лишь обрывки речи,Обмолвки чувства пьются всласть,И дни — ночей слепей и резче,От красноречья гибнет страсть.
Глядит, как мальчик на мужчину,Суровый век… Его влечетЦель ясная… Ведет в пучинуНе ослепленье, а расчет.
<1925>243. О бытие, ликуй и длись! Перевод В. Леоновича
И вышла ты из мглы вековВоздушными стопами —Со всею негой лепестковИ тонкими шипами —Сердца, как розы, обнялись.Колеблемое пламя,О бытие,Ликуй и длись!
Сиротства нет.Со мной, с тобой —Уже в одной куртине —Шопен — твой ангел голубой,Мой демон — Паганини.В огне моем — прекрасна ты —И холодна…Твои чертыВ огне моем — отныне!
<1925>244. В поезде. Перевод Г. Маргвелашвили
Пестрят пригорки, как жирафы.Экспресс — со скоростью молвы.Уже в тоннель войти пора бы —Не испугаетесь ли вы?
<1925>245. Когда луна светит днем. Перевод В. Леоновича
Клубятся облака — и мысльПроходит по челу гиганта —Всей острой тяжестью пришлисьМы прямо на плечи Атланта.
Как собственный на небе след,Луна там светится дневная,Как бы незримо пеленаяК ней тя-ну-щи-й-ся предмет.
И день белесо-голубой —Сквозит, как северная сага.Потягивает из оврага,И будет ветер. Листобой.
Свет двойственный и колдовскойВас очарует и остудит,И будет вечный день-деньской,А ночи никогда не будет.
<1925>246. «Ковры, свисающие с башен…» Перевод Г. Цагарели
Ковры, свисающие с башен,Шелка, завесившие зал,Где, шкурой тигровой украшен,Когда-то Тариэл блистал.
Я видел сны, но здесь, по сути,Роскошней лал и изумруд.Над стенами дворца ГегутиВека давнишние идут.
Встает Тамара у колонныКак тень, в плену нездешних дум.В шатер ресниц, чуть увлажненный,Уже врывается самум.
Араб, гордящийся тюрбаном,С щитом стальным у двери стал.Песнь, занесенная Ираном,—Как дуновенье опахал.
И сладкозвучен чародейныйГафиз, прославленный стихом.Фонтан не молкнет у бассейна.Мы снова Руставели ждем!
<1925>247. Спит Тбилиси. Перевод В. Леоновича
И беспробудно. Забившись под мост,Дремлет и бредит Кура, как собака.Ветер — по черни, по инею звезд —Душу уносит… а бросит, однако.
Чувствую, право: я жив, не убит.Будто бы жить меня сызнова учитСтарый сверчок, что в камнях свиристит,Нитку свою бесконечную сучит…
И ни о чем не мечтаю. НичьюДушу собою не обременяю.Идолов, верованья — дурачьюНыне в закон и во благо вменяю.
Замки воздушные прахом легли —Пала роса. И ни слова о Боге.Мне — всё — равно. А снега расцвели…Черт побери: розовеют отроги…
1925248. «Пронесся гневный ураган…» Перевод Г. Цагарели
Пронесся гневный ураган,Но тень одна чарует странно,Хоть не звенит струя фонтанаО тайнах недоступных стран.
И всё властительней дурманМечты, томящей неустанно.Как паланкин, луной венчанныйТбилиси кутает туман.
Уйдут года, но старых ранНам врачевать не будут боле,И сердцу не избыть той боли!
Где чары недоступных стран?И страсти стон, что мы ловили,Не бросит в ночь Сараджишвили.
1925249. «Легкое облако! Ты сквозь небесную тишь…» Перевод Б. Резникова
Легкое облако! Ты сквозь небесную тишь,Словно горячий скакун по утесам, летишь.
Ветры ущелий несут тебя в дали, и хорУтренних рек — величавая музыка гор…
Сколько в тебе самобытности, света, огня!Новый рассвет означаешь ты и для меня.
Пусть же все грозы, метели и всплески мечтыСтоль же легки и бестрепетны будут, как ты!
1925250. Поэма тигра. Перевод Ю. Ряшенцева
В этой жаркой дремоте поступь тигра слышна.Прокричи обреченно все слова, имена:Всё, чем жив человек, всё в «Вепхисткаосани»С небом, с грешной землею смешалось сполна.
Где теснятся растенья оживленной толпой,Тигр проходит своею непреложной тропой.Милосердный и грозный, он действует властноИ царит и господствует рядом с тобой.Мастера разрушенья собирают свой съезд,И огонь за мгновенье всё обуглит окрест.Кто хотел низвести на горящую землюХолодок и спокойствие вышних небес?
Но и камни расселись в ожидании слов,И самум не пугает потрясеньем основ,Мир, открывшийся вдруг, не моложе санскрита,Но Восток ведь всегда неразгадан и нов.Вот мечта без свершенья. Триумф без венца.Есть ведь песня: звучит и не чует конца —Так спокоен душой бедуин, осознавшийРавнодушие неба и холод творца.
Майя, мать мирозданья, подымает главу —Мутный ливень столетий прошумит наяву.Род людской будет чередовать поколенья,Словно древние древа листву.А едва лишь колосья отсекут от корней,Вихрь помчит их в долины по земле и над ней.Так зажжем же огонь! И пускай наше пламяБудет светочем света, огнем из огней!
То ли вновь юго-запад древних зендов повлек,То ль индийскую лиру встретит юго-восток,Там, где катится Инд, где Пенджабским ущельемПробивается Ганга рычащий поток,Дым, тяжелый и душный, расстилается вдаль,Превращается в дымку, в световую вуаль —И внезапно взорвется, чтобы лира вздохнулаИ свободно вдохнула лавр, и мирт, и миндаль.
Но туман Гималаев, бездну с небом связав,Разве тучи удержит? Ливень хлынул стремглав!Шестьдесят тысяч войска усталые костиЗапоздало омыты в сумятице трав.Опрокинувшись в небо посреди бела дня,Кораблей там, в лазури, дождь коснется, звеня,И всё небо окрасит цветами пожаров,Будто сам он исполнен не влаги — огня!..
Дышат тропики жарко. Пылок Лакедемон.Друг откликнется другу на зов и на стон.Вновь крылом шелестит мудрый демон Эллады,Древний гений Египта кличет с разных сторон.И вокруг возникает голосов череда —Тихих-тихих, как брызги, как святая вода.О, кому только в сердце стрела не вонзалась…Всё вокруг умирало, стихи — никогда!
Лев скачком возникает из чащобы сырой.Мчит стрелой заостренной конь. За первым — второй.Элегическим полднем Озирис с ИзидойО страстях беспощадных заплачут порой.
В Аравийской пустыне посреди пустотыЖдут оазисы вечно, как большие кусты.В чьем ты подданстве, гордое племя арабов?— Раскаленного неба и вечной мечты.
Пусть всеядное пламя пожирает посев,День грядущий подходит, зыбь песков одолев.Караван отклоняется к новой дороге,В бубенцах собирается новый напев…
Был он рыцарь душою. Как он жил — словно взрыв! —В мире всадников, четких в остром пламени грив,В век, который не только собирал фолианты,Но и сам создавал их, себя озарив.Что в себя поглощает дух столетья и бытИ под чем от потомков смысл эпохи сокрыт —Это крыша из дранок — защита от ливней небесных,Под которой история древность таит.
Как свободна пустыня, как она далека!Бедуины умчались. И не помнит строкаТех столиц, что, потягиваясь лениво,Исчезали навеки в пучине песка.Всюду новых названий слышен клекот и свист,И в оазисах новых наливается лист.Но былых голосов отголосок внезапный —От жары ли пустынной? — особенно чист.
Караваны верблюдов и отары овец…Где шатры у дороги, там дороге конец,Там в присутствии призраков гостеприимстваДень с янтарным закатом разошлись наконец.Но затем — сотрясенье, вихри пламени, вскрик!В стан, где сна и покоя ждут и мал и велик,Бьет поэзия властно, как молния в древо,И встревоженный хаос взрывается вмиг.
За помин и во здравье! Во имя добра!За тебя эти чаши, золотая пора!Твой поэт был судьей, бедуином, солдатом,А не просто счастливым слугою пера.Что я молвил! Не знавший ни преград, ни помех,Он был — гром, сотрясавший всё: и подвиг, и грех.Необузданный вихорь, любимец народа,Не утехой он был — утешеньем для всех.
Эту книгу веками охраняет Восток,Осеняет пергамент, сохранив каждый слог.Где-то пальмовый лист под кровавой слезою,Где-то кость под резцом превратилась в листок.
Так и впредь. От становищ, от случайных имен,От тоски безвременщин и от пыли временВитязь дальше и дальше. Не знают провидцы,На какие вершины подымется он.
Вот ушел Руставели — счастье скрылось вослед,Кто нам скажет о небе: озарится иль нет?За лесами столетий в неизвестой лощине,Говорят, полыхает невиданный свет.
Мне сдается: надежда не для краха дана.Но еще мы, случайно разбудив времена,Причастимся, даст бог, тайнам книгохранилищ,Так сокрытых искусно, что бессильна война.
1926251. «Свист косы на влажном поле…» Перевод Г. Цагарели
