Хищники - Анатолий Безуглов

– Красный волк? Где встречали? Когда? Кто? – набросился он на следователя с вопросами.

– Да нет,– сказала Дагурова,– какие-то туристы спрашивали, водится ли он здесь и что это за зверь.

– Понимаете, наши ученые, и в частности Юдаков и Бромлей, утверждают, что в Приморье он исчез. Но есть сведения, что на юге Приморского края красного волка встречали. И совсем недавно! Представляете, какая ценность для наук, если еще сохранилась хоть самая маленькая популяция! Правда, хищник этот беспощадный. Охотился с умом: не в одиночку, а стаей. Одни волки преследуют жертву, а другие бегут наперерез! Прямо скажем, пятнистым оленям они наносили катастрофический урон… И все же грустно становится, когда исчезает какой-нибудь вид. Такое ощущение, что природа беднеет, теряет свое бесконечное разнообразие, на котором на самом деле строится ее равновесие…

Алексей Варфоломеевич вновь помрачнел и вдруг перешел к тому, что не давало ему покоя со вчерашнего их разговора, когда они возвращались от Гая.

– Есть беда для животного мира пострашнее, чем красный волк. Вот сижу я над отчетом, и, честное слово, грустные мысли лезут в голову.– Профессор встал, прошелся по комнате.– Нет, надо наводить порядок!– решительно произнес он. -Ведь в 1980 году был принят Закон Союза ССР об охране и использовании животного мира! И статья двадцать пятая прямо говорит о том, что на территории заповедников категорически запрещается любая охота! – Он остановился напротив Ольги Арчиловны.– У меня волосы дыбом встают. В нашем заповеднике – лесник-браконьер!… И разве это наказание – уволить? Под суд надо Кудряшова! Под суд!

Дагурова усмехнулась про себя: выходит, «теория» Меженцева о том, что работников нужно только хвалить, при встрече с реальностью разлетелась в пух и прах.

– Хочу верить, Ольга Арчиловна,– продолжал Алексей Варфоломеевич,– это исключение. Но, как говорится, фальшивая нота, взятая одним-единственным исполнителем, губит усилия, мастерство целого оркестра…– Профессор замолчал и стал мерить комнату тяжелыми шагами.– Хочу верить,– повторил он.– Но выясняется,– Меженцев остановился у письменного стола и опустил ладонь на стопку карточек для наблюдений,– на пятом обходе уменьшилась численность кабарги, на третьем – глухарей, на шестом, у Нила,-соболя…

– Но вы ведь, кажется, не сомневаетесь в честности Осетрова,– заметила Ольга Арчиловна.

– Ни на секунду! – воскликнул профессор.

– А соболя стало меньше. Как вы думаете, почему?

– Если бы я знал,– вздохнул Меженцев.

– Может быть, все дело в учете? – высказала предположение Дагурова.

– У Осетрова? Ну нет, такого быть не может! – категорически заявил Алексей Варфоломеевич.– Добросовестнейший работник. Обход для него что для хорошего хозяина свой сад. Каждый кустик знает, каждое деревце… И еще может определить, кто из непрошеных соседей заглядывал на его обход. По отпечаткам подошв. В кедах был или в сапогах… Вот какой лесник Нил! А его дневник наблюдений! – Профессор помахал в воздухе толстой общей тетрадью, знакомой Ольге Арчиловне по обыску в доме Осетрова.– Читаешь и словно ходишь по его обходу, заглядываешь в каждый укромный уголок. Не то что некоторые… Сведения дают по системе 2П-4С…

– Как вы сказали? – не поняла следователь.

– 2П-4С,– повторил Меженцев и показал рукой: 2П – пол и потолок, 4С – четыре стены…

– От фонаря,– улыбнулась Дагурова.

– Вот именно! И когда искоренится такая практика? Разве эта болезнь – липовые отчеты – только у нас в заповеднике? – горячился Меженцев.– Кого мы обманываем? Самих себя…– Он вздохнул.– Как все это преодолеть, никто не знает. Ведь для того, чтобы изменить жизнь, надо прежде всего изменить самого человека, его психологию… Но человек, он не изменяется…

– А по-моему, изменяется,– возразила Дагурова.– Но не так быстро, как нам хочется. Возьмите, какая-нибудь бригада борется за звание коммунистической. Смотришь, год борется, два, а на третий ей уже это звание присваивают. Я убеждена: чтобы изменить психологию, отношение человека к труду, нужно не пять и не десять собраний. Вот вы утверждаете, что Нил прекрасный работник, грамотный, добросовестный… Почему же у него два выговора?– снова вернулась к Осетрову Дагурова.

– Выговоры? – улыбнулся Меженцев. – Они, по моей оценке, дороже иных грамот.

– Не понимаю,– насторожилась Дагурова.

– Извините, объясню, если этого не сделал тот, кто вам о них поведал. Понимаете, Федор Лукич хороший организатор. Ну а как специалист… Нет, я не хочу сказать что-нибудь плохое. Однако в нашем деле он иной раз дает промашку. Вот и в тот раз зима была злая. Снег глубокий. А для наших подопечных это беда. Попробуй достать корм. Вот и приходится усиленно подкармливать и зверей и птиц. Срочно построили и развезли новые кормушки. А корма-то в обрез. Точнее, не хватало, не планировали мы такую зиму. Вот директор и издал приказ – экономить сено и другой корм. А через две недели после приказа едет на обход Осетрова и видит: в кормушках пусто, а рядом прямо на земле разбросано сено. Гай спрашивает: кто разбросал? Осетров в ответ: я, ну и что? Гай составил акт, отразил в нем все, что увидел, потребовал от Осетрова письменное объяснение. Тот написал. Я потом, когда приехал через месяц, читал его объяснение. Коротко и ясно: «…делал и буду делать так». В этот же день и появился приказ с выговором Осетрову за бесхозяйственность.

– Значит, выговор по делу, и я не понимаю, чем тут Осетрову гордиться,– заметила следователь.

– Вот-вот,– засмеялся Меженцев.– Значит, и вы не знаете, как и Гай тогда. А дело в том, что птицы и звери, издавна привыкшие жировать на естественных кормах, с трудом и не сразу привыкают к фуражному довольствию, предлагаемому человеком. Понимаете, первое время они боятся сооруженных кормушек и просто не знают, что в них заложен корм. Чтобы привадить животных к местам подкормки, вначале приходится испытывать уже имеющиеся у дичи повадки, например привычку косуль и зайцев кормиться возле стогов, склонность серых куропаток укрываться и жировать возле полевых токов, выход отощавших в глубокоснежье оленей к сеновозным дорогам. Новая, выделяющаяся на местности кормушка привлекает лишь полуручных маралов и благородных оленей. А их, здешних собратьев, такие сооружения отпугивают. Иногда требуется не один год, чтобы животные хорошо освоили кормовую площадку. А до этого, если не хочешь, чтобы они погибли от голода, надо разбрасывать сено по земле… Нил об этом знал еще от отца, а вот Гай, увы… Короче, потом директор отменил свой приказ.

– А второй выговор? – напомнила Дагурова.

– Второй? – переспросил профессор.– Второй по вашей вине, уважаемые товарищи юристы. Да, да, по вашей вине. Сейчас постараюсь это доказать. Летом это было. Я лежал в больнице. В Москве. Прибыли телевизионщики снять передачу о нашем заповеднике. День снимают, второй. А на третий узнают, что привезли к нам кавказских фазанов, выпускать будут. Они к директору: хорошо бы и это снять. Федор Лукич, конечно, разрешил и, зная характер Осетрова, даже записку ему написал… А Нил, несмотря на предписание директора, взял да и прогнал оператора со всей его свитой. Они на дыбы… Федор Лукич за невыполнение своего распоряжения Осетрову второй выговор.

– Но при чем тут юристы? – спросила Дагурова.

– А при том, что указание Гая было неверным, незаконным. Телевизионщики хотели снимать днем, на близком расстоянии. А этого делать нельзя. Категорически. Почему? Объясню. Выпуск завезенной птицы, как и зверей, из клеток ни в коем случае не должен быть насильственным. Необходимо, чтобы животные спокойно выходили. Людей в непосредственной близости быть не должно. Замечу: операторов всяких тоже. Насильственное удаление из клеток вызывает стресс и нередко травмы. По действующим правилам перед выпуском дичи в угодья клетки открывают только на рассвете или в сумерки, в часы пониженной активности животных, чтобы они могли спокойно выйти и постепенно осмотреться на свободе. Понимаете, Ольга Арчиловна, необходимо иметь такт и любовь к животным, чтобы к моменту выпуска они оправились от всех лишений, связанных с отловом и перевозкой. Вот и фазаны нуждались тогда в любви, а не в телевизионной рекламе. Опять же Нил это понимал, а директор – нет. Следовательно,– заключил профессор,– Осетров отказался выполнять незаконное распоряжение директора. Так?

– Допустим,– согласилась Дагурова.

– Я как майор запаса могу твердо заявить, что в армии действует принцип беспрекословного повиновения начальнику, а как профессор не менее авторитетно могу сказать, что этот принцип не может применяться в академических заведениях. Ученого, даже начинающего аспиранта нельзя в приказном порядке заставить исповедовать ту или иную теорию, а вот какова судьба этого принципа на производстве, я как заместитель директора заповедника, увы, представьте себе, не ведаю. Может быть, вы, уважаемый юрист первого класса, мне дадите консультацию по данной проблеме?