Хищники - Анатолий Безуглов

– Жан из Парижа! Как я сразу не догадалась? Понимаете, перебирала в голове биологов… Красный волк спутал… Действительно,– радовалась она,– наши-то ребята все отращивают бороды! И даже соревнуются, у кого пышнее! А он подстригает бороду под мушкетерскую… Вот на шрам никогда внимания не обращала…

– Он что, француз? – удивленно спросил Резвых.

– Да нет,– засмеялась Рита.– Из Парижа – верно. А зовут его Ваня. Ваня Жигайлов…

Девушка объяснила, что Ваня сам из Челябинской области. В ней еще сохранились деревни, имеющие название Париж, Варшава, Берлин и других столиц Европы. А произошли эти названия вот откуда. После Отечественной войны 1812 года стали создаваться так называемые солдатские поселения, которые строили и обживали победители Наполеона. Они-то и давали названия деревням по тем городам, где прошли славные русские полки…

Ваня действительно родом из деревни, носящей имя столицы Франции. Когда местные остряки из секции «шизо» пронюхали это, тут же окрестили Жигайлова Жаном из Парижа…

Двое ребят, снятые вместе с Жигайловым, были Борис Рогов и Раймонд Скуенек. Последний – латыш, рижанин. Увлекался историей и биологией одновременно…

«Ну вот, слава богу, первый этап, кажется, одолели»,– с облегчением подумал Резвых. Но пока он не поговорил с кем-нибудь из них, оставались сомнения: они ли?

– Вам повезло! – воскликнула девушка, глядя в окно.– РаймонД.

Арсений Николаевич тоже посмотрел в окно и увидел высокого светловолосого парня с… лисьей горжеткой на плече, шествующего в их сторону.

«Еще один чудак»,– подумал Арсений Николаевич, по вслух ничего не сказал: наслышавшись от девушки о здешних габровцах, он решил ничему не удивляться.

Однако то, что произошло дальше, буквально ошеломило Резвых: Скуенек присел на корточки, нежно похлопал свою горжетку, и она… соскочила на землю, отряхнулась, как собачонка, и нежно ткнулась остренькой мордочкой в руку Раймонда.

Это был обыкновенный живой лисенок.

А Рита расплылась в улыбке, словно говоря: вот такие у нас мировые ребята…

Через минуту Раймонд вошел в комнату, громко топая кирзовыми сапожищами. Лисенок прыгнул на табуретку и огляделся умненькими глазками-пуговками – ни дать ни взять на цирковом манеже.

Рита провела рукой по его огненно-желтой шерстке и ласково сказала:

– Привет, Солнышко!

И Арсений Николаевич понял: это кличка, и она подходила животному как нельзя лучше.

Рита представила Скуенеку гостя из заповедника.

– Раймонд Скуенек,– пожал руку Арсению Николаевичу латыш и, мягко растягивая русские слова, с чуть заметным акцентом произнес: – У вас красиво. Райский уголок. Очень напоминает Подлеморье на Байкале…

И уже через минуту Арсений Николаевич точно знал: ему действительно повезло. Раймонд и его друзья были в воскресенье в Кедровом. С виду флегматичный, даже немного равнодушный, Скуенек оказался общительным парнем. А медлительность – это была его манера, хотя, как понял Резвых, он обладал живым умом. Рита оставила их вдвоем, сославшись на занятость. А Раймонд рассказал, как они попали в заповедник.

Почти месяц назад четверо друзей пошли в отпуск. Перед этим долго спорили, где его лучше провести. Кто предлагал Сочи, кто Брест, кто Одессу. Море надоело: ездили три года подряд. Кроме ресторанов и пляжа, буквально некуда себя деть. Каждый раз брали с собой по тысяче рублей, а не могли истратить и трети. Одним словом, скука смертная, если не пить. А все четверо не любили такое времяпрепровождение.

Тогда возникла идея – проплыть по Амуру-батюшке, как называют здесь эту могучую реку, от ее истоков, где сливаются Шилка и Аргунь, до Николаевска-на-Амуре. И не просто пассажирами комфортабельного теплохода, а но системе «автостопа». Правда, по реке автомобили не курсируют, зато ходят баржи, плоты со сплавщиками леса, грузовозы. Вот па них и добирались приятели от самого Байкала до Тихого океана.

Грузили пароходы на пристанях, чтобы взяли в рейс, коротали ночи на баржах с углем и солью; варили уху на таежных берегах под Благовещенском; любовались красавцем Комсомольском-на-Амуре; чуть не потеряли все свои пожитки, когда вместе с отчаянными плотогонами вели караваны сплавляемого леса через грозные перекаты. В Николаевске-на-Амуре видели цунами. Не то, которое крушило и уносило в море целые поселки, оставляя после себя на берегу выброшенные корабли, а небольшое, однако тоже впечатляющее.

После путешествии по реке, искупавшись в Татарском проливе, четверо друзей обнаружили, что у них впереди еще почти три недели отпуска. Тогда они сели на теплоход и махнули во Владивосток. И уже из него сухопутным путем, действительно используя «автостоп», пересекли Уссурийский край с юга на север. Затем отправились к себе на стройку, заглянув напоследок в Кедровый…

Прояснился вопрос и о «путевом листе». Это был как бы отчет «любомудров» о том, где они побывали и что видели. Раймонд продемонстрировал его Арсению Николаевичу. Длинная полоса бумаги, испещренная штампами и печатями учреждений и почтовых отделений. Больше всего Резвых понравилась запись: «Молодцы, «любомудры»! Спасибо за оказанную помощь при разгрузке в порту Благовещенска. Капитан теплохода «Сергей Лазо»…

Раймонду понравилась идея Резвых завязать контакт с работниками заповедника (Арсений Николаевич изложил ему цель приезда на стройку только в этой части). Но вот когда бамовцы смогут приехать в Кедровый – это следовало бы обсудить с другими ребятами. И Скуенек предложил зайти в их вагончик. Он находился неподалеку.

Когда подошли в разговоре к посещению ребятами Кедрового, Резвых стал осторожен, стараясь не вызвать подозрений, и расспрашивал, что особенно привлекло их внимание в заповеднике и где они там успели побывать.

Они прошли почти весь заповедник. Им понравились и кедровники, и рощи амурского бархата, и озеро Нур-Гоол с островком посередине и лотосами…

Однако по дороге Раймонд успел сообщить, что он приехал на БАМ не только потому, что здесь «стройка века». Об этих краях он много слышал от деда, Кнута Скуенека, бывшего политического ссыльного, а потом красного партизана, воевавшего с бандами беляков и японскими оккупантами…

Слушая Раймонда, Арсений Николаевич понял: парень действительно прикипел сердцем к этим местам. Человек, который хочет узнать все о земле, на которой трудится и по которой прошел своими ногами,– значит, пустил здесь корни. И видать, прочно…

Вагончик был уютно обставлен. Как где-нибудь в большом городе в рабочем общежитии: аккуратно застеленные кровати, шкаф, стол со стульями. По стенам развешаны портреты киноартистов. Артисток было больше – понятное дело, жили ребята. И еще висело несколько гитар, словно здесь размещался небольшой ансамбль.

Только они вошли в вагончик, как он стал наполняться бородатыми парнями в жестких от раствора робах. Лица у всех усталые, перепачканные, но хмурых не было.

Раймонд представил товарищей гостю. Ивана Жигайлова среди них не было. Лишь Боря Рогов – загорелый крепыш – был из тех, кто посетил вместе со Скуенеком заповедник.

Наверное, предложение депутата, как отрекомендовался Арсений Николаевич, прозвучало для ребят несколько официально. Но как только он заговорил с Раймондом и Борисом об их путешествии по Амуру, который сам несколько раз проплыл от верховья до устья, холодок официальности постепенно исчез. Гостя слушали с удовольствием. Умытые и переодетые, строители превратились в молодых, симпатичных, веселых парней. Предложили чаю, от которого Арсений Николаевич не отказался.

За электрическим самоваром продолжилось: «А помните остров Лохматый?», «А столбы, где Невельской[11] выбил дату – «1850 год»?»… «А перекат Зеленый Крест?»…

– А вы знаете, почему крест над перекатом красного цвета, хотя и зовется «зеленым»? – спросил Резвых у Скуенека и Рогова.

– Нет,– ответил Борис.

– Мы и сами много думали, интересовались,– сказал Раймонд.– Но никто не мог толком объяснить Да и откуда сам крест взялся, тоже не знают…

Дело в том, что в верховьях Амура есть перекат, который очень не любят речники: того и гляди сядешь на мель. Вот над ним и высится утес с крестом красного цвета. И Арсений Николаевич рассказал то ли быль, то ли легенду, что этот крест поставил в давние времена заблудившийся в тайге охотник. Отчаявшись выйти к людям, он увидел с этого утеса Амур. В знак своего чудесного спасения охотник соорудил деревянный крест, который потом кто-то покрасил зеленой краской. Это стало служить ориентиром для моряков.

Но превращение его в красный произошло уже в наше время, и это была не легенда. Один из капитанов, вынужденный в непогоду укрыться под утесом, залез на гору и увидел, что зеленая краска на кресте облезла. Опасаясь, чтобы тот не сгнил, капитан решил его покрасить. А на судне нашелся только сурик…