Хищники - Анатолий Безуглов

Это смущало Дагурову…

– Между прочим, Осетров хотел к нам присоединиться,– сказал Артем Корнеевич.– Предложил, так сказать, свои услуги.

– Ну и что вы? – спросила Ольга Арчиловна.

– Спровадил. Деликатно. Как-никак подозреваемый. Иди знай, что у него на уме…– Веселых заметил, что следователь задумалась.– Вы считаете, я неправильно поступил?

– Да нет,– сказала Дагурова.– Наверно, так и надо было…

А сама подумала, какими мотивами руководствовался Нил, когда хотел помочь Артему Корнеевичу. Что это было? Любопытство, чистосердечное желание содействовать следствию или наоборот…

С такими мыслями она и отправилась на центральную усадьбу, где намеревалась подробнее расспросить Федора Лукича о визите в день убийства Авдонина некоего Любомудрого с дружками-туристами.

Говорят, на ловца и зверь бежит. Правда, Нил Осетров не бежал. Он медленно брел между деревьями по распадку, внимательно осматривая каждый ствол. Лесник был в своей неизменной куртке и в форменной фуражке с кокардой.

Следователь прикинула: до места убийства оставалось метров четыреста. Ей почему-то захотелось, чтобы Осетров заметил ее, потому, что вдруг поняла, о чем и как с ним можно сейчас говорить.

Ольга Арчиловна огляделась. Светлый, чистый лес с далеко отстоящими друг от друга могучими стволами ильма, увитыми лианами актинидий. Может быть, здесь Нил окажется разговорчивей.

И начать надо бы с того, что касается его работы. Ольге Арчиловне и раньше приходилось сталкиваться с людьми, контакт с которыми не удавался до тех пор, пока она не задевала понятного и близкого им дела…

Лесник удалялся от нее, и Дагурова не выдержала, окликнула:

– Нил!

Осетров обернулся, не спеша подошел. Они поздоровались.

– Вы очень заняты?– спросила следователь.

– Свою пулю ищу,– ответил Осетров.– Или нельзя?

– Пожалуйста… Если найдете, я буду только благодарна.

Нил посмотрел на нее недоверчиво. Но она говорила искренне, и лесник, кажется, понял это.

– Пуля могла лететь только в этом направлении.– Осетров смотрел в ту сторону, куда указал рукой, словно стараясь разглядеть только самое дерево, куда вонзилась пуля.– До сих пор не понимаю, как это я промахнулся?…

– Вы говорите так, словно жалеете об этом…– усмехнулась Ольга Арчиловна.

– Но объясните мне, что же произошло? – спросил Осетров, не ответив на ее замечание. И Ольга Арчиловна отметила про себя, что Нил не дерзит ей, как это было раньше.

Что значило теперешнее поведение Осетрова, Ольга Арчиловна понять не могла. Нил спросил ее прямо. И лучше всего было бы ответить ему тем же. Она знала: в таком случае не уронишь своего достоинства.

– Не могу объяснить,– сказала Дагурова.– Потому что сама еще не знаю.– И предложила Осетрову пройтись.

Они пошли по лесу не торопясь.

Ольга Арчиловна перевела разговор на то, не привлекал ли Авдонин Нила к своей научной работе. Он ответил, что предложений помочь от Эдгара Евгеньевича не поступало. И поступить не могло хотя бы по той причине, что каждый раз, когда Авдонин приезжал в Кедровый, Осетрова не было – уезжал в Иркутск на зимнюю сессию.

– Эти последние три года,– рассказывал Нил,– как ни вернусь, так узнаю: был Авдонин, вчера улетел…

– Сколько обычно вы отсутствовали?-спросила следователь.

– Дней двадцать – двадцать пять. Как уложишься с экзаменами. Я, как правило, ехал сразу после Нового года… Авдонин появлялся чуть ли не на следующий день…

Осетров говорил об убитом спокойно. Правда, последнюю фразу он произнес, как показалось Дагуровой, с горькой усмешкой.

И она подумала об этой странной закономерности: в начале января на каникулы приезжала из Шамаюна Марина Гай. Осетров отправлялся в Иркутск. В это же время прилетал Авдонин…

«Кто кого сводил и разводил? – размышляла Ольга Арчиловна.– Без Гая вряд ли обошлось. Совпадение могло случиться раз, ну два. Но три года подряд!»

Одно вызывало сомнение – три года назад Чижику было всего четырнадцать. Нила могла связывать с ней тогда только дружба. И какой была Марина в свои четырнадцать лет – сказать трудно. В наш век акселерации девочки в этом возрасте думают и чувствуют совсем не так, как представляется взрослым. И возможно, Федор Лукич знал, что его дочь уже созрела для более глубокого чувства, чем юношеская привязанность, и поэтому сознательно противился сближению Чижика с Осетровым. И если не поощрял, то, уж во всяком случае, создавал условия для ее общения с Эдгаром Евгеньевичем.

Стремление Гая к тому, чтобы соперники не встречались во время зимних каникул, когда приезжала Марина, было понятно…

Чтобы Нил чувствовал себя свободнее, Дагурова спросила о его работе. В чем, собственно, состоят обязанности лесника.

– Охранять зверей от браконьеров, вести учет животных, наблюдения за растительным миром,– как на экзамене, коротко ответил Осетров.

– Ну насчет учета… Не на перекличку же вы их созываете? – улыбнулась она.– Да и все белки, например, на одно лицо, как говорится…

– Не скажите,– серьезно ответил Нил.– У меня сохатые на обходе как ручные. Когда зимой подкармливаю, на свист идут. Даже имена им дал… Телка одна – загляденье! – Нил повертел растопыренными пальцами над головой, изображая рога.– Так я ее Красавицей назвал. И откликается. Не спутаешь, например, с Барыней. Та важная, заносчивая…– Лесник прошелся, высоко подняв голову, презрительно поглядывая по сторонам. И Ольга Арчиловна живо представила себе лосиху.

– Ну а другие звери? Которые ведут скрытый образ жизни?

– Во-первых, учет гнездовий, нор и лежбищ,– стал объяснять Нил.– Это все заносится на особые карточки… А дневник наблюдений? Это же гроссбух лесника! Дебет-кредит… Возьмите, например, соболя. Вы же знаете, из-за его величества и был образован наш заповедник. А завезли его сюда для разведения из Витимского кряжа…

– Вы уж извините, Нил, популярней можно? – попросила Дагурова.– Хоть я уже три года здесь, но таких тонкостей еще не знаю.

– Все очень просто,– охотно согласился лесник.– Есть, допустим, баргузинские соболя. А самые лучшие из них с угодьев по реке Кудулда. То есть Кудулдинский кряж. Царские соболя! Темно-темно-коричневый, почти черный мех с этакой голубовато-седой подпушью… Знаете, когда эвенки до революции сдавали русским промышленникам в аренду угодья, Кудулду не соглашались отдавать ни за какие посулы! Себе оставляли… Так вот, в Кедровый соболя завезли с Витима. Головки и подголовки, то есть самые лучшие, темные. По рекомендации Алексея Варфоломеевича… Местность подходит и корм…

– А какой именно?

– Ешь ананасы, рябчиков жуй…– улыбнулся Осетров.– Ананасов у нас, конечно, нет, а вот рябчики… Соболь и есть форменный буржуй. Любимая пища – рябчики и белки.

– Белки? – удивилась Дагурова.

– Еще как! Голову съест, а остальное бросает. Вот вам один из способов учета: увидел белку без головы – значит, соболь жировал…

– Смотри-ка, ну и хищник! А на вид не подумаешь,– призналась Ольга Арчиловна.

– Среди людей тоже такие встречаются. На вид человек, а копнешь поглубже – зверь зверем… Ради своего интереса готов другому горло перегрызть. А представьте себе, когда на одной дорожке двое таких встретятся, что будет…

– Кого вы имеете в виду? – насторожилась Ольга Арчиловна.

– Так… Вообще…– неопределенно ответил Осетров, глядя куда-то в сторону.

– Выходит, он вредный, ваш соболь…– вернулась к прежнему разговору следователь.

– Почему? – удивился Нил.

– Так ведь хищник. Истребляет других животных.

– В природе, Ольга Арчиловна, нет вредных животных,– горячо возразил Нил.– Хищники тоже нужны… Как раньше думали: раз хищник – уничтожай его. Даже таких полезных птиц, как лунь и сова. Убить их считалось добрым делом… А вот мы были с Алексеем Варфоломеевичем на Севере. У энцев, это небольшая народность…

– Мне Меженцев рассказывал.

– Ну тем более… Так убийство волка энцы считают большим грехом. А теперь и ученые доказали, что волки нужны. Они являются как бы естественными селекционерами. Ведь волки могут догнать и завалить только слабого, больного оленя.

– Значит, в природе хищник полезен,– как бы подвела итог Дагурова.

– Несомненно. А вот если человек хищник,– это страшно! Потому что ненасытен, все ему мало! Стреляет, хапает!…– зло проговорил лесник и, спохватившись, оборвал свою гневную тираду.

Некоторое время они шли молча. Дагурова отчетливо представила себе страницу дневника Нила, где он выписал и дважды подчеркнул слова Достоевского, которые привел в своей лекции Меженцев: «Зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток». Неужели так? Неужели… В это время Осетров вдруг остановился.