Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми

Я напрягаюсь.

‒ Кэрол!

Бросаясь к ней, я помогаю ей вылезти из машины. Она медлительна, обдуманна в своих действиях, ее движения уверенны и устойчивы. Синяки на руках почти исчезли, хотя на щеке остался шрам. Мне приходится бороться с желанием обнять ее ‒ мы этим не занимаемся.

‒ Рада видеть тебя, ‒ говорю я вместо этого.

Кэти машет рукой и уходит в магазин, а Кэрол задерживается со мной. Ее странный аромат глины и кошки, вид ее крашеных рыжих волос, розовый цвет ее свитера ‒ каждая деталь приветствуется как никогда.

‒ Я хотела посмотреть магазин, ‒ говорит она, окидывая взглядом улицу, окрашенную в закатный цвет. ‒ Кэти говорит, что она много сделала.

Ее магазин, как и ювелирный магазин, выглядит как новый. Окна были отремонтированы несколько недель назад. Большая часть улицы снова открылась, ночная жизнь оживленнее, чем обычно, и в этот час «Водопой» только начинает собирать толпу. Элмстич всегда прекрасен в золотом сиянии вечера.

За исключением «Хлеба и фасоли», фасад из красного кирпича все еще покрыт пеплом.

Музей Хопкинса ‒ еще один противник веселья. Я не осмеливаюсь снова открыть шторы, и я не могу управлять музеем и не спать всю ночь. Так проще оставаться в темноте и спать днем.

Света Зуриэля мне более чем достаточно.

Хотя люди по всему городу начинают задаваться вопросом… Где Хопкинс? Я качаю головой, говорю им, чтобы они позвонили ему и спросили его сами.

Кэрол замечает Джинни в моей переноске для кошек и воркует с ней.

‒ А как мисс Женевьева?

‒ У нее все отлично. Хочешь поздороваться?

‒ С удовольствием.

Я открываю отделение ее рюкзака, и Джинни высовывает голову.

Кэрол охотно ее почесывает.

‒ Похоже, под твоим присмотром она чувствует себя прекрасно. Я рада.

Джинни мурлычет. На мгновение напряжение спадает с моих плеч. Закат, улыбка Кэрол… Жизнь в порядке.

С визгом шин и замирающим ревом заглушенного мотора паркуется еще одна машина, привлекая наше внимание. Джон Бек выскакивает из своего старого красного «Мустанга» ‒ семейной реликвии, которую он и его отец вместе починили.

Джон смотрит на нас с пустым выражением лица.

‒ Привет, Джон, ‒ кричу я ему, махая рукой.

‒ Ты ведь не слышала новостей, да? ‒ говорит он, лицо у него пепельное. ‒ Мой отец умер.

Он бросается прочь.

Я пристально смотрю на Кэрол, застегиваю Джинни в переноску для кошек и гонюсь за ним.

Глава 24

Убийца

Саммер

Вина скручивает мой желудок, когда я следую за ним. Мои родители ничего не сказали, значит, это произошло сегодня днем.

Я чувствую себя такой бесполезной.

Джон убегает, его плечи ссутулились, и моя вина усугубляется. Я не хотела, чтобы его отец умер. Я никогда не хотела, чтобы кто-то пострадал.

«Это не моя вина. Эдрайол сделал это несколько недель назад, и пожар случился еще до того, как я узнала, что он демон». Ненавижу тот факт, что пытаюсь убедить себя, что это не моя вина.

Возможно, это был несчастный случай, но именно я пролила кровь на Зуриэля. Это я разбудила его, призвала, заманила сюда Эдрайола. Даже если это был несчастный случай, даже если Зуриэль назвал мне свое имя, это все равно произошло. Эти события произошли, и теперь отец Джона мертв.

Мы с Джоном играли вместе в детстве, когда наши родители устраивали званые обеды. Его всегда больше интересовали «Hot Wheels» (прим. пер.: Hot Wheels (досл. «горячие колеса») ‒ бренд американской компании Mattel, под которым выпускаются литые модели игрушечных автомобилей в масштабе 1:64), а я предпочитала свои книги, но, не имея собственного брата или сестры, я по-детски могла притворяться, что он мой брат. Когда мы подросли, мы разошлись, и в подростковом возрасте у нас были разные друзья. С тех пор, как я вернулась домой, мы стали знакомыми, дружными, работающими в соседних зданиях, разделенными разными интересами.

Возможно, он оттолкнет меня, но, по крайней мере, я могу предложить свое время, шанс поговорить.

Когда Джон мчится по переулку между музеем и пекарней, направляясь к задней двери, он натягивает капюшон от куртки. Я бросаюсь за ним прежде, чем он приблизится к задней части здания.

‒ Джон, ‒ кричу я ему вслед. ‒ Подожди! Мы можем поговорить?

Он останавливается у задней двери пекарни, и я бегу трусцой, догоняя его.

Здесь прохладно, из-за окружения кирпичными стенами, которые блокируют остатки дневного света. Мусор после продолжающегося ремонта пекарни наполняет переулок стойким запахом пепла. Черви вылезают из земли и забираются на оборудование. Тени темные, удлиняющиеся по мере захода солнца. Я вспотела, за исключением своих отметин. Они теплеют, становятся жарче с каждой секундой. Джинни воет, бунтуя в своей переноске, от чего у меня по спине пробегает дрожь.

Я замираю.

Джон смотрит на меня, и когда он ухмыляется, меня приветствует выражение лица, которое ему не свойственно.

‒ Привет, Саммер, ‒ стонет Эдрайол.

Его голос даже звучит как голос Джона, произнесенный совершенно неправильными интонациями.

‒ Скорбящих так легко убедить, что пустота обеспечит лучшее утешение, чем горе. Мне просто нужно было дождаться своего часа.

Сердце колотится, я делаю шаг назад.

Эдрайол цокает, и я останавливаюсь.

Я закрываю глаза и ругаюсь.

Эдрайол усмехается.

«Боже, я такая глупая».

Когда я снова смотрю на него, он изучает меня карими глазами Джона ‒ может быть, они обведены желтым, может быть, это мое воображение. Чем дольше я смотрю, тем горячее становятся мои отметины. Я оцениваю, где я нахожусь, что поблизости и который час ‒ Зуриэль скоро поднимется.

Темнота наступит всего через несколько минут.

Черный ход музея находится в нескольких футах от меня, на противоположной стороне переулка. Он заперт, прикован и закрыт. Мне придется доставать ключи из сумочки.

Когда я делаю еще шаг назад, Эдрайол бросается вперед.

Боль пронзила мою щеку, и очки слетают с лица. Вкус железа наполняет мой рот, когда я ударяюсь о тротуар, мои очки ускользают вне досягаемости.

‒ Ну-ну, Саммер, отступать некуда.

Сердце колотится, я размахиваю руками, отчаянно ища…

Раздается хруст. Звук разбитого стекла.

‒ О, это? Это то, что ты искала?

Я думаю, он наклоняется и поднимает сломанную оправу. Без очков он просто темное пятно. В сумрачном свете есть только тени и более темные тени. Формы, которые рассеиваются и трансформируются, одна превращается в другую.

Джинни воет, и, стремясь освободить ее, я карабкаюсь к переноске, приседаю над ней, мои пальцы скользят по ее краям, нащупывая молнии, ища… вот оно. Ее шерсть задевает мои руки, когда она убегает.

После нее тихо, если не считать пульсации в моей голове. Моргая, я ищу Эдрайола, но его темная форма исчезла.

Мои отметины немного остыли.

‒ Саммер? Ты в порядке? Я чувствую Эдрайола.

Повернувшись на голос, я слышу хлопанье крыльев, когда приближается большая фигура Зуриэля.

Я обмякла от облегчения.

‒ Я не знаю. Вроде, но ничего не вижу. Он сломал мои очки.

Он обхватывает меня своими крыльями и рычит.

‒ Я найду его и покончу с ним раз и навсегда.

Зуриэль касается моей щеки, лаская ее пальцем.

‒ Он причинил тебе боль.

Когда он хватает меня за руки и помогает встать на ноги, я вздрагиваю.

‒ Давай зайдем в музей. Он рядом.

‒ Сначала призови меня. Помоги мне сразиться с ним. Дай мне силу моего имени.

Призвать его? Вздрагиваю сильнее, у меня кружится голова, мои отметины нагреваются.

‒ Дай мне минутку.

Я хватаюсь за лоб.

‒ Хорошая девочка. Скоро все это закончится.

Провожу рукой по лицу, проверяю воспаленную щеку и не нахожу ничего сломанного. Крови немного, но меня беспокоит пронзительная головная боль, усиливающаяся с каждой секундой. Рука Зуриэля сжимает мою руку, когда я наклоняюсь, нащупываю пустую кошачью переноску и поднимаю ее. Надеясь, что я ошибаюсь, я провожу руками по горящим отметинам.