Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми

Наоми Лукас и Мел Брекстон

Восторг гаргульи

Глава 1

Статуя

Саммер

Я поднимаю очки выше на нос и оглядываю небольшую группу туристов передо мной. Как и у большинства людей, которые попадают в пыльные глубины Музея странностей Хопкинса, на их лицах отражается смесь интриги, любопытства и… отвращения.

Ребенок рядом со мной, которому не больше пяти лет, прижимает руки к стеклянной витрине.

‒ Это большой зуб. У него тоже есть история?

Я улыбаюсь ему.

‒ Здесь у всего есть своя история.

‒ Зуб дракона, да? ‒ говорит отец ребенка, читая вслух этикетку.

Он посмеивается себе под нос, демонстрируя свой скептицизм.

‒ Он похож на помесь мегалодона и окаменелости саблезубого… От какого существа оно на самом деле?

‒ Дракон, ‒ сухо констатирую я. ‒ Как и написано на карточке.

Папа сдерживает смех, пока я продолжаю.

‒ Хельмсдейлский дракон был найден у берегов Шотландии.

Вытащив ключи, я отпираю шкаф и хватаю за зубом выцветшие полароидные снимки, показывающие раскопки черепа дракона. Я отдаю их отцу и сыну.

‒ Никто не знает, где находится остальная часть головы. Она исчезла вскоре после своего открытия в 1983 году, хотя несколько его зубов все еще находятся в обращении. Существует версия, что череп дракона был захвачен Ватиканом.

Мальчик смотрит на фотографии, пока они с отцом их просматривают. К нам присоединяются еще несколько туристов, оглядываясь через плечо.

‒ Драконов не существует, ‒ говорит отец.

Он возвращает мне полароиды, его глаза угрожают закатиться на затылок.

Моя улыбка становится слащавой.

‒ Некоторые могли бы не согласиться.

Они идут осматривать следующую диковинку, которая привлекает их внимание, а я возвращаю полароиды на витрину. Каждый день одно и тоже: одни и те же люди, только разных форм и размеров, просачиваются сюда в надежде на волшебство, сверхъестественное и, прежде всего, тайну того и другого. Они одинаково не желают верить ничему из этого, несмотря на доказательства, окружающие их. Музей странностей Хопкинса полон вещей, которым не место в нашей реальности.

На самом деле немногочисленных посетителей привлекают истории, а не сами объекты. Все может быть странным… если с этим связана странная история. Мне потребовалось несколько месяцев работы здесь, чтобы понять это, потому что мой босс не собирался объяснять мне. Без надлежащей истории этот пыльный старый музей никогда бы не продолжил свою деятельность. Я в этом уверена.

Потому что, как и девяносто девять процентов наших клиентов, я все еще настроена скептически. И я работаю здесь.

Но моя работа ‒ притворяться, что я верю всему, что говорю. Так мы зарабатываем деньги, и поскольку каждый день приходит всего несколько туристов, я боюсь, что каждая зарплата будет для меня последней.

Не помогает и то, что музей находится в Элмстиче, небольшом сельском городке, окруженном сельскохозяйственными угодьями и вдали от больших городов. Это небольшая туристическая ловушка. Люди останавливаются здесь только тогда, когда им нужно отдохнуть от шоссе и где-нибудь остановиться на ночь.

Деревянные половицы скрипят, когда посетители ползут по комнате и исчезают из моего поля зрения, пока они пробираются через захламленные комнаты, заваленные хламом. Еще через несколько минут я веду их в заднюю комнату без окон, к витрине банок с формальдегидом, наполненных животными и органами. Внутри некоторых плавают маленькие тушки фей.

Я указываю на большую банку, в которой находится крыса с тремя головами и тремя хвостами.

‒ Одна из гигантских крыс-церберов. Крыса была обнаружена в Нью-Йорке в 1920-х годах вместе с десятками подобных ей особей. До сих пор никто не понял, почему эти крысы развивались таким образом. Город приказал их выследить и уничтожить. С тех пор не было другой крысы-цербера.

Мы идем глубже, к коллекции кукол. Указывая на один из центральных экспонатов, куклу маленького мальчика в выцветшем синем комбинезоне, я понижаю голос и смотрю на них.

‒ Мальчик Сэйнта Красса. Ручная работа известного кукольного мастера Ройса Холла. Куклу Сэйнт заказал своему сыну Патрику после того, как годом ранее умер брат-близнец мальчика Брэндон. В ту самую ночь, когда куклу доставили, дом Красса сгорел, пока семья спала. Через несколько часов Патрик и кукла были найдены совершенно невредимыми среди тлеющих обломков. Говорят, дух Брэндона овладел куклой и спас своего брата…

‒ Правда, одержимая кукла? ‒ язвит недовольный отец. ‒ Что дальше, гроб вампира?

Я указываю на тяжелые шторы позади него.

‒ Знаменитый гроб виконта Хайдса находится в комнате слева от вас, за занавесками.

Он смотрит на них, прежде чем повернуться ко мне.

‒ Серьезно? Вы серьезно? Сочиняете прямо на ходу.

«Да, серьезно».

К счастью, его сын находится в нескольких футах от него и смотрит на банки с формальдегидом.

‒ Хайдс и его жена, виконтесса Вален, отправились в Америку в начале девятнадцатого века, где они покровительствовали приюту в Бостоне. Несколько детей умерли, полностью обескровленные, и полиция посетила поместье виконта и виконтессы с ордером. Во время своих первоначальных поисков они нашли хрустальные графины с кровью. Позже, полагая, что Валены скрылись из города, полиция обнаружила их в подвале дома, залитых кровью, спящих в гробу.

Отец смотрит за кулисы.

‒ Что с ними случилось?

Я пожимаю плечами.

‒ Они умерли. Во время ареста их вывели на солнечный свет, и их сердца отказали. К тому времени, как офицеры доставили их в больницу, их тела полностью разложились.

Мальчик, находящийся теперь рядом с отцом, тянет отца за руку, его лицо белее, чем несколько мгновений назад.

‒ Я хочу уйти.

Мне почти жаль, что я напугала ребенка, но кто приводит маленького ребенка в такое место? При вступлении я предупредила отца, что некоторые экспонаты не подходят для детей. Моя единственная надежда состоит в том, что кошмары мальчика не продлятся долго, потому что я боюсь, что ребенок не получит никакого утешения от своего отца.

К тому времени, как они и другие туристы уходят, у меня болят глаза и пересыхает во рту. Эта работа вызывает у меня жажду. Я переворачиваю табличку на двери на «Закрыто» и иду по обшарпанным, эклектичным залам музея, убеждаясь, что не пропустила ни одного отставшего. Убедившись, что одна, я направляюсь к стойке регистрации, хватаю из-за стойки бутылку с водой и сталкиваюсь с гигантской каменной горгульей позади меня. Откинувшись на стойку, я пью воду.

Горгулья ‒ один из самых интересных экспонатов Хопкинса, и он приветствует всех, когда они входят в музей.

‒ До этой работы, ‒ говорю я ему с сарказмом, ‒ я никогда не знала, насколько раздражает общение со скептиками.

И, полагаю, я одна из тех скептиков. Я больше никогда не смогу этого сказать. Я стала слишком хороша в притворстве. Это было неизбежно после бесчисленных часов, проведенных в этом месте.

Начинается дождь, стучит в пыльные передние окна. Свет мерцает, и горгулья, кажется, становится больше, когда тень танцует по его неповоротливому телу.

В дверь стучат, и я оборачиваюсь. Сквозь стеклянную верхнюю часть входной двери я замечаю темную фигуру напротив.

‒ Мы закрыты! – кричу я.

‒ Кажется, я оставил свой телефон внутри!

Отец. Конечно, это отец. Я отставляю воду, хватаю ключи и направляюсь к двери.

‒ Спасибо, ‒ фыркает он, сгорбившись от дождя. ‒ Вы не возражаете, если я быстренько осмотрю?

Я возражаю. Я не люблю оставаться наедине со странными, раздражающе скептически настроенными мужчинами. Каждый день меня обжигает один из них. Несмотря на это, я ввожу его внутрь.

‒ Конечно. Я просто закрываюсь на ночь.