Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми

Мое сердце замирает. Я стою, пока репортер рассказывает об инциденте, и на экране появляются фотографии сбежавших мужчин. Все они осуждены за тяжкие преступления: от поджогов и грабежей до похищений людей и убийств.

Хани-Фоллс ‒ соседний город.

Телефон звонит, вибрируя в руке, я подпрыгиваю и визжу. Это папа.

‒ Саммер, закрой двери и окна, ‒ говорит он, как только я отвечаю.

‒ Уже сделала.

‒ Хорошо. Я подожду, пока твоя мама не закончит свою смену. Следи за новостями. Может быть, возьми Устрицу и поднимись наверх.

‒ Так и сделаю. Береги себя, ‒ бормочу я, желая сказать больше.

‒ Ты тоже.

Он заканчивает звонок. Несколько минут я стою там, пытаясь во всем разобраться. Когда мне наконец удается пошевелиться, я направляюсь к входной двери, дважды проверяя замок и засов. Я поднимаю занавеску и выглядываю в боковое окно. Едва восемь часов, а уже темно, как в полночь, и я скучаю по долгим летним дням. Передние фонари горят, и я раздумываю, включать или нет прожектор над гаражом.

Хани-Фоллс находится всего в сорока милях к югу от Элмстича и в два раза больше его. Никто не осмелится отправиться в лесной поход, чтобы оказаться здесь… «Верно?» Мои глаза сужаются, когда я пытаюсь просчитать такую возможность.

Раздается стук. Мне кажется, он доносится сверху, и я отпрыгиваю от окна.

Устрица сбегает по лестнице.

Я ругаюсь себе под нос.

Он видит меня и мурлычет, прося внимания только потому, что мамы нет дома. Она приютила его, пока я училась в колледже, и она ‒ тот человек, который ему действительно нужен. После нескольких поглаживаний он убегает, прежде чем я успеваю взять его на руки ‒ он никогда не задерживался, если мамы не было рядом.

Наверху раздается еще один стук. Я хмурюсь и возвращаюсь в коридор. У перил я вглядываюсь, прислушиваясь к странным звукам. Еще один отчетливый стук, стук, стук.

Моя рука сжимает перила, когда Устрица с шипением возвращается.

‒ Привет? ‒ не могу остановить крик.

У меня по рукам побежали мурашки.

«Что-то ударилось о крышу, вот и все…»

Вот только здесь нет ни шторма, ни ветра ‒ есть лишь ветерок. С дубов не должно падать ветвей. Я жду еще минуту, напрягая уши, но стук больше не раздается.

Схватив трость покойного дедушки, я поднимаюсь по лестнице. Стараясь не издавать ни звука, половицы все еще скрипят под моими неторопливыми шагами. У меня перехватывает дыхание и сводит ноги, когда я проверяю каждую комнату и не нахожу ничего подозрительного. Я дважды проверяю замки на окнах.

Осталась только моя спальня на чердаке.

Сжимая плечи, я тащусь к тонкой узкой лестнице в конце коридора. Дверь моей спальни открыта, и из комнаты доносится холодный сквозняк. Тьма зевает передо мной. Глядя на нее, я жду, что что-нибудь выпрыгнет, прижмет к полу и съест заживо. Нахмурившись, я поднимаюсь по ступенькам и замираю на пороге.

Двери моего балкона широко открыты, белые шторы развеваются по обеим сторонам. Мягкий лунный свет проникает в комнату. Углы моей комнаты наполнены тьмой.

Сердце колотится, я включаю свет. Моя комната такая же, какой я оставила ее сегодня вечером. Все на месте, кроме дверей.

‒ Привет? – шепчу я.

Мои глаза горят, я не могу моргнуть из-за страха, что что-то вылезет из тени или из-под моей кровати.

Слышу снаружи странный свист, похожий на птичьи крылья.

Я поджимаю губы, мне вдруг надоело это жуткое дерьмо. Надоели пожары, беглецы и движущиеся статуи. Топая к дверям, я выхожу на балкон, стиснув зубы, словно от холода. Пытаясь заглянуть в окно, я понимаю, что совершила большую ошибку.

Горгулья приседает на перилах, освещенная лунным светом. Он выпрямляется, превращаясь в высокое готическое зрелище, его перепончатые крылья расходятся из тела, окруженного облаком летучих мышей.

Мой предательский взгляд опускается ниже его талии, фиксируясь на гладком камне.

Его член. «Его нет».

‒ Саммер, ‒ грохочет он, выводя меня из транса.

Я ныряю обратно в свою комнату, из моего горла вырывается крик.

Глава 7

Персики и полуправда

Зуриэль

Выражение ее лица меняется от раздражения к ужасу в ту секунду, когда наши взгляды встречаются. Страх усиливается, когда я произношу ее имя.

Она отшатывается назад, ее рот открыт в крике, и она убегает в свою комнату. Я тянусь, чтобы остановить ее, но ее одежда выскальзывает из моей руки.

Я вбегаю в неприкосновенность ее комнаты ‒ летучие мыши преследуют меня, ее персиковый аромат поглощает меня, ‒ а она, спотыкаясь, направляется к двери на другом конце.

‒ Подожди, ‒ требую я глубоким скрипом.

Ее вопль становится пронзительным, когда ее нога зацепляется за ковер, заставляя ее безумно броситься через комнату. Я хватаю ее, прижимая ее хрупкое человеческое тело к своей груди.

‒ Прекрати!

‒ Нет! Нет, нет, нет!

Саммер пинается ногами и размахивает руками, пытаясь освободить конечности. Я сжимаю вокруг нее свои крылья.

‒ Отпусти меня! ‒ кричит она громче.

‒ Я сказал прекрати! ‒ повторяю я. ‒ Успокойся, человек!

Она продолжает брыкаться, хотя я почти не замечаю ее ударов. Из-за ее напряжения трудно удержать ее без вреда для здоровья. Я чувствую облегчение, когда ее крики переходят в отчаянные стоны, а конечности ослабевают от усталости. Она маленькая, и ее легко сломать и согнуть.

‒ Пожалуйста, не делай мне больно, ‒ хнычет она.

‒ Успокойся, женщина. Спокойно, ‒ говорю я. ‒ Нам просто нужно поговорить. Ничего больше.

Я бы сказал ей слова утешения, если бы знал, какие. К сожалению, я крайне некомпетентен в человеческих эмоциях, за исключением их жадности, страха и иногда потребности в защите. Они слабые существа. Я прожил среди них столетия и многому научился за это время, хотя мое понимание их ограничено ‒ я аутсайдер и останусь таким.

Ее тело прижимается к моему, дыхание затруднено. Ощущение ее близости возбуждает новый придаток глубоко внутри меня. Я стискиваю зубы от удовольствия.

С тех пор, как я видел ее в последний раз, я научился прятать свой член, возвращая его в камень своего тела, даже несмотря на то, что он меня сбивает с толку.

У меня есть теория, которая может объяснить его появление.

Вот только горгульи не спариваются ‒ они созданы…

Когда Саммер обвисает в моих руках, я ослабляю хватку, обеспокоенный ужасом, который она демонстрирует, и разочарованный моим внезапным возбуждением.

‒ Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль. Я здесь, чтобы защитить тебя. Все, что я хочу, это защитить тебя, ‒ рычу я. ‒ Ты не понимаешь, в какой опасности находишься!

Она дергается в моих объятиях ‒ единственный признак того, что она вообще меня слышит.

‒ Пожалуйста. Пожалуйста, просто отпусти меня.

Мои губы кривятся.

‒ Нет, пока мы не поговорим. Я проснулся из-за тебя, и из-за этого ты больше не в безопасности!

Она напряжена несмотря на то, что ее ужас рассеивается. Саммер дергается, дрожа, обхватывая мои перевязанные руки и сжимая мою твердую плоть, отталкивая меня от себя. Я не отпускаю, ожидая, что она снова забьется, но она этого не делает. Она оседает. Медленно, но верно, она сдается.

‒ Если я тебя отпущу, ты выслушаешь меня? ‒ спросил я, мой голос стал гуще.

Ее тело теплое и податливое по сравнению с моим. Она вся мягкая, в то время как я зазубренный и холодный. У меня очень мало граней, которые нельзя было бы использовать как оружие.

Я легко могу причинить ей боль. Очень легко. Одним взмахом крыльев я могу отправить ее в полет через всю комнату. Я должен быть осторожен.

‒ Если ты меня отпустишь... ‒ она задыхается на полуслове, ‒ я... я буду слушать. Да, я выслушаю тебя.