Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми

‒ Я быстро.

Он улыбается и проходит мимо меня, его взгляд скользит по витринам в гостиной, прежде чем отправиться глубже внутрь.

‒ Клянусь.

Я все равно следую за ним, оставаясь на пороге каждой комнаты, пока он не находит свой телефон возле дисплея с драконьим зубом. Он еще раз улыбается мне и вздыхает с облегчением, и я веду его вперед.

‒ Еще раз спасибо, ‒ говорит он, но вместо того, чтобы броситься обратно на улицу, приближается к стойке.

Я смотрю на горгулью, как будто он коллега, который слышит мой подавленный вздох. Тем не менее, я иду за прилавок, так что, по крайней мере, горгулья стоит спиной, когда я смотрю на отца.

‒ Вам нужно что-то еще?

«Где твой сын?» ‒ это то, о чем я действительно хочу спросить.

Его губы поднимаются вверх.

‒ Ты действительно веришь в эту чепуху?

‒ Да, ‒ легко вру я.

Слишком легко.

‒ Хотя это ерунда.

Пока он это говорит, свет мерцает, и когда его взгляд скользит мимо меня и останавливается на горгулье, его дерзкая улыбка ускользает.

‒ Могу ли я еще чем-нибудь вам помочь?

Взгляд отца возвращается ко мне, его улыбка становится менее уверенной.

‒ Разве это место тебя не пугает?

Иногда.

‒ Совсем нет, ‒ снова вру я. ‒ Мне нравится тайна всего этого.

Последняя часть не выдумка.

‒ Мне тоже нравятся хорошие загадки… Что ты скажешь насчет того, чтобы присоединиться ко мне за ужином и рассказать мне еще несколько своих любимых?

Свет снова вздрагивает, когда раздается сильный раскат грома. Я неглубоко сглатываю, когда вот-вот вырвется еще один, гораздо более раздраженный вздох. За исключением того, что тени расширяются и скрываются, взгляд отца возвращается к горгулье.

‒ Это очень мило с вашей стороны, но я не могу. У меня уже есть планы.

Его взгляд возвращается ко мне, его брови нахмурены.

‒ Это очень плохо...

‒ Уверена, что вашему сыну хочется поскорее покинуть это место.

‒ Не волнуйся о ребенке. Он будет ночевать в мотеле. А как быстренько пропустить по стаканчику? Может быть, покажешь мне «Водопой»? Это прямо через улицу.

«Фу-у». Этот парень мне нравится все меньше и меньше, чем больше он говорит. И это проблема маленьких городов. Хороших партнеров всех берут, а плохих… ну, они часто такими и остаются, даже если это просто проезжающий турист.

‒ Извините, у меня есть планы, ‒ говорю я, направляясь к входной двери, чтобы проводить его.

В мои планы входит закончить книгу и поспать.

За исключением того, что, когда я оглядываюсь назад, он не следует за мной ‒ он даже не смотрит на меня. Его внимание приковано к высокой статуе горгульи. Поправляя очки на переносице, я кашляю, ожидая, когда он присоединится ко мне. Он продолжает игнорировать мои подсказки.

‒ Безымянная горгулья, ‒ говорю я медленно, понижая голос и погружаясь в жуткую историю, пока снаружи нарастает дождь.

Невозможно скрыть мое искреннее восхищение этим артефактом. Изысканная резьба значительно превосходит время его предполагаемого создания, а полученная фигура поражает и угрожает. Его молчаливое, непредвзятое общение ‒ лучшее, что у меня было с тех пор, как я вернулась в родной город.

‒ Никто не знает, кто его изваял и откуда он взялся до того, как оказался во владении Жана Мотизмо, мага и предполагаемого чернокнижника.

Отец меняется.

‒ Чернокнижник? Типа ведьмы?

‒ Что-то вроде того. Жан Мотизмо обрел известность в начале шестидесятых, хотя его никогда не считали одним из великих. Если вы рассмотрите рот этой горгульи, вы увидите одно важное отличие: отсутствие дренажа. Этот камень не имел формы водопроводной трубы, а метод, использованный для вырезания горгульи, как и сам камень, появился еще до средневековья.

‒ В этом и заключается великая тайна горгульи? ‒ спрашивает он, щурясь глядя на статую.

Я прохожу мимо него, отступая за стойку, втянутая в историю.

‒ Жан Мотизмо стал одержим горгульями и использовал эту статую во многих своих шоу. Говорил, что в финале он оживит статую. Однажды вечером, после выступления перед друзьями в их особняке, жена Мотизмо нашла его за кулисами, выливающего на гаргулью ведро свиной крови, говоря, что он должен освободить его… если он этого не сделает, его целиком проглотит сам Ад.

Я указываю на более глубокую трещину на крыльях горгульи.

‒ Следы этой крови до сих пор остаются на статуе.

Отец отводит взгляд от статуи и поворачивается ко мне.

‒ Освободить для чего?

Еще один грохот, еще одна вспышка света. Он отдергивает руку от стойки, где она медленно приближалась ко мне.

‒ Клянусь, он пошевелился, ‒ выдыхает он.

На этот раз я одариваю его дерзкой улыбкой.

‒ Все клянутся в этом. И это не единственное, что здесь движется.

Он встряхивается.

‒ Конечно.

Сделав несколько шагов назад, он замечает мою улыбку, морщась от отвращения от моего удовольствия от всего этого. Не взглянув на меня, не поблагодарив и не попрощавшись, он выходит за дверь, бормоча себе под нос.

Я запираюсь во второй раз за этот вечер, надеясь, что это последний, и пытаюсь стряхнуть с себя всю эту встречу. Сняв очки, я протираю их тряпкой в сумочке. Без них я мало что вижу, и поэтому мой мир сужается, а время замедляется по мере того, как я перезагружаюсь.

В стекла барабанит дождь, и тогда я понимаю, что этим утром не взяла с собой куртку. Застонав, я снова надела очки и сосредоточила взгляд на горгулье.

‒ Спасибо, что напугал его, ‒ говорю я, изучая его внушительную форму.

В два раза больше меня, даже в середине выпада, он почти на полтора фута выше меня, и так близко мне приходится вытягивать шею, чтобы рассмотреть его.

Его каменные глаза частично смотрят вверх. Эти широкие черты лица, искаженные решимостью и яростью, привлекают меня мимо его крыльев, похожих на крылья летучей мыши, когтистых рук, изогнутых рогов и хвоста. Гротескно привлекательный; художник, создавший его, знал, что делал.

Говорили, что горгульи отгоняют злых духов и демонов. Даже зашел так далеко, что изгнал плохих отцов, которые ищут быстрого знакомства. В отличие от любой другой существующей статуи горгульи, эта выглядит так, словно активно побеждает врагов. В статуе нет ничего статического, она замерла в середине удара, как будто собирается нанести смертельный удар.

Именно это делает историю «Безымянной горгульи» гораздо более интересной, чем большинство странностей в этом музее. Жан Мотизмо не только использовал горгулью в своих шоу. По словам его жены, он использовал статую как проводник для своих заклинаний и темного колдовства, черпая силу демонов.

‒ Я знаю, почему Хопкинс держит тебя тут, ‒ говорю я.

Он, конечно, не отвечает. Я знаю, что разговариваю с камнем. И все же он стоит за этим столом больше лет, чем я живу, наблюдая за музеем и его хранителем.

‒ Спасибо за помощь, ‒ добавляю я, поднимая руку, чтобы погладить одно из его крыльев.

Это не первый раз, когда он спасает меня от клиентов, которые выходят за рамки, и эти небольшие штрихи ‒ мой способ сказать спасибо.

Камень нагревается от моего прикосновения. Что-то жалит, и я отдергиваю руку. У меня на пальце порез.

‒ Черт.

Вздрогнув, я промокаю неглубокую рану салфеткой и поворачиваюсь к горгулье, вытирая его крыло, где у меня текла кровь.

‒ Извини за это. Не говори моему боссу, ‒ шучу я. ‒ Мне нужна эта работа.

Зевота вырывается из моего горла. Это был долгий день, и завтра он тоже будет таким же. Пока Хопкинс не вернется из поездки, я здесь одна. Это означает, что я беру на себя все смены и экскурсии, открытие и закрытие, а также уборку.

Возвращаясь к кассе, я считаю и собираю деньги, выключаю свет и еду домой.

Когда мои руки касаются руля, мой палец покалывает, становясь ледяным в месте пореза. Из зажившей раны поднимается туман, но, когда я моргаю, он исчезает.

Глава 2