Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зимой в бараке стоял уличный холод, так как на окнах зияли решетки без тонкой пластинки стекла. С потолка опускались длинные сосульки-убийцы и прицельно метили в чей-то беззащитный висок. Отсутствовали нары, белье, подушки, хотя в комнате блокового хранились целые стопки новеньких одеял. Пол частенько заливался водой, и бывшие командиры ложились прямо в лужу. Наутро выжившие, страдающие от дизентерии, рожистых воспалений и многочисленных фурункулов, наспех прощались с мертвыми и переходили к процедуре умывания. Следовало подбежать к бетонному умывальнику, плеснуть в лицо пригоршню воды, утереться рукавом и отбежать. Менее проворных, не вписавшихся в отведенные три секунды, избивали до полусмерти. Единственной привилегией двадцатого блока было отсутствие труда. Вместо этого проводились многочасовые «уроки физкультуры» с ходьбой гуськом, отжиманием и приседанием до глубоких обмороков. На них отрабатывали новые способы убийств и проводили медицинские эксперименты. В результате вид трупов с открытыми гноящимися ранами и торчащими из них осколками приводил в ужас даже невозмутимых работников крематория.
Мученики решили бежать в последнюю ночь января, но произошла утечка информации, и за день до операции эсэсовцы сожгли живьем двадцать пять самых сильных и выносливых. Новую попытку решили не откладывать, назначив побег в полночь со второго на третье февраля. Накануне операции один из зачинщиков вышел на середину барака и глухо сказал:
– Многие из нас погибнут, скорее всего, большинство, но те, кому посчастливится выжить, поклянитесь вернуться на родину и рассказать о наших подвигах и муках.
Все торжественно поклялись.
Смертники разделились на четыре группы, три из которых должны были атаковать вышки, а четвертая – отбить внешнюю атаку со стороны лагеря. В полночь достали свое нехитрое оружие: камни, куски угля, обломки разбитого умывальника и главный козырь – два огнетушителя, и операция началась. Беглецы с криками «Ура!» бросились на вышки, и тотчас раздались пулеметные очереди. В лица стрелявших полетела пена из огнетушителей, колодки с ног и куски эрзац-мыла. Один пулемет захлебнулся, парни быстро забрались наверх и открыли огонь по другим вышкам. Вторая группа с помощью деревянных досок закоротила проволоку, набросала на нее мокрое тряпье и начала карабкаться через стены. Четыреста из пятисот смогли ее одолеть. Около семидесяти самых истощенных узников остались в лагере, и, когда разъяренные охранники ворвались в блок, столкнулись с абсолютно голыми скелетами, отдавшими всю одежду бежавшим товарищам.
Василий, зная о побеге, всю ночь молился. Поначалу просил, далее торговался, умолял и требовал. Голос терпеливо слушал, а потом безапелляционно произнес:
– Я уполномочена спасти только тебя в надежде, что твои правнуки спасут меня.
Бедняги ринулись в разные стороны, а самая большая группа устремилась к лесу. Их отстреливали, целясь в мелькающие спины, и в первые часы побега погибло больше сотни. Помимо пуль, беглецов преследовал восьмиградусный мороз, физическое и эмоциональное истощение и глыбы мерзлого снега, доходящие до колен. Планируя побег, советские офицеры рассчитывали на помощь местного населения, искренне веря в милосердие австрийцев, но жестоко ошиблись. Комендант обратился по радио за помощью к старожилам, обозвав сбежавших опасными преступниками, вооруженными монголами, и шутливо подчеркнул: «Вы же страстные охотники, а это куда веселее, чем гонять зайцев!» Те приняли вызов и наточили топоры, экономя на патронах. Кузнецы выковали длинные железные пики для удобства прощупывания сеновалов, а четырнадцатилетние пацаны с нездоровым азартом забивали сбежавших дубинками.
«Охота на зайцев» длилась несколько дней и окрасила снег и стены домов в позорный красный. Трупы свозили на территорию школы в деревне Рид-ин-ден-Ридмаркт и отмечали палочками. Четыре перечеркивались пятой и таким образом убиенных считали пятерками. Со временем поспешно объявили, что счет сошелся, умолчав об одиннадцати пленниках, все-таки обретших свободу. Одна австрийская крестьянка по имени Мария Лангталер, рискуя собственной жизнью, около ста дней скрывала двух беглецов. В ее доме вместо портрета фюрера висело распятие. В ее груди вместо одного сердца билось целых два. Сыновья Марии воевали в составе вермахта, и мать в надежде, что ее ребятам тоже кто-то протянет руку помощи, распахнула перед ними дверь. Благодаря женщине и ее семье бежавшие пленники выжили и обрели свободу с приходом Красной армии.
Зимой 1945 года в Маутхаузене наступили темные времена. Пленным урезали и без того скудные пайки, и один лагерный день, казалось, длился больше недели. Воздух загустел от отчаяния, меланхолии и безысходности. Многим хотелось одного – поскорее умереть, вот только смерть запаздывала, и приходилось двигаться в колонне, как за собственным гробом. Образ Гали с каждым днем все больше тускнел и размывался. Сперва исчезли глаза, затем провалились нос, рот, стерлись брови, скулы и ямочки на щеках. Василий пытался вспомнить ее запах и силуэт, но перед глазами вставали бараки, «стена плача» и растерзанный двадцатый блок.
После неудачного побега ушли из жизни самые стойкие. Пленные искренне верили в благополучный исход дерзкого плана, а когда этого не произошло, иммунитеты дали сбой, и в сердцах стали заедать важные клапаны. В тощих грудных клетках поминутно раздавались предупреждающие щелчки, слетали секундные, анкерные колеса и заводная пружина, и Иваны, Анатолии и Степаны Петровичи медленно сползали на бетон.
Незаметно пришла весна, и установилась солнечная погода. Василий, с трудом шевеля языком, показывал рукой в окно и объявлял:
– Вот видите, тепло. А я вам говорил, сколько той зимы – январь, май, а там и лето.
Никто ничего не видел.
На рассвете 5 мая 1945 года Василий проснулся от тишины, отсутствия трех рассекающих сосуды гудков и понял, что не в состоянии больше пошевелиться. Снова закрыл глаза и увидел ставшую родной женщину в платье для утренних прогулок. Она ходила между барачными рядами, обмахивалась программкой с названием «Шато-де-Флёр» и хохотала. Неожиданно раздался рев танков, и о стены забарабанила английская речь. В ту же минуту поднялись обессиленные головы, а сосед сверху еле слышно зашипел:
– Вставайте, братцы! Победа!
Пленные с трудом подползли к свету. Кто пошустрее, вышли во двор. Американские солдаты стояли обескураженные и растерянно смотрели перед собой. У колючей проволоки их встречали скелеты и протягивали в знак приветствия свои кости. Провалившиеся глаза силились улыбнуться, но им это удавалось с трудом. За четырнадцать дней до освобождения людям перестали давать какую-либо еду. От жажды спасали дожди. От голода – кора, прошлогодняя трава и желуди. Освободители по доброте душевной порезали на куски сервелат. Освобожденные с жадностью жевали, и каждый такой кусок
