Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

оборудованных для работы, вплоть до компьютеров и линий специальной правительственной связи. Естественно, был отдельный кабинет министра, единственный, кстати, снабженный кроватью. Остальные сотрудники должны были спать на каком-то подобии нар. На случай ядерной атаки противника ведущие специалисты Госплана во главе с министром должны были спрятаться в этом гигантском бункере и оттуда, видимо, руководить переводом экономики на военные рельсы. Вопрос, что останется от промышленного потенциала страны после атомной бомбардировки и будут ли выжившие исполнять их указания, кажется, не рассматривался. Вся эта система сохранялась в идеальном порядке и полной боеготовности, хотя и выглядела с точки зрения мебели и оборудования несколько старомодно. По-видимому, комплектовался этот командный пункт несколько десятилетий назад. При осмотре обнаружился и трагикомический факт, о котором мне с дрожью в голосе сообщил директор пансионата.

Времена были непростые. Финансирование объектов социальной сферы часто задерживалось. У пансионата регулярно возникали долги по оплате электроэнергии. Когда энергетики за неуплату грозились отключить в пансионате свет, директор, нарушая все мыслимые инструкции и режим строгой секретности, запускал эту самую резервную электростанцию, тратя неприкосновенный запас солярки. «Понимаю, как я виноват, но не мог же я оставить наших сотрудников министерства без света и испортить им отдых», – понуро сказал он мне. Я в воспитательных целях слегка пожурил его, но хода делу не дал, и наказание директор не понес. В сталинские времена за такое его почти наверняка расстреляли бы.

Вернемся к нашим новым воинским званиям. Вручение свидетельств и погон происходило в весьма неформальной обстановке. Это была… баня. Находилась она на юге Москвы, в районе Ясенево, где стояла какая-то воинская часть. Там военные имели огромный физкультурный комплекс с шикарной по тем временам сауной и другими излишествами для отдыха начальства. Правительство на встрече представляли Гайдар, я и Матеров. Со стороны военных было несколько руководителей Минобороны во главе с замом Шапошникова. В соответствии с российской традицией церемония сопровождалась некоторыми возлияниями. Но цель у генералов была не выпить и закусить, а попытаться серьезно с нами поговорить и все-таки понять нашу позицию. В свою очередь, мы пытались понять их. Во всяком случае, мы увидели, что имеем дело не с какими-то тупыми монстрами из анекдотов про полковников, готовящимися к войне до победного конца. Да и они поняли, что мы, в общем, тоже нормальные мужики, не фанатики и не снобы. Обе стороны попытались навести мосты. Для нас было важно установить с военными нормальные человеческие, мужские и одновременно профессиональные отношения, в основе которых лежало бы общее дело. Однако по существу проблемы финансирования мы удерживали жесткую позицию.

После таких неформальных встреч совместная работа пошла легче. Военные, как я понимаю, убедились, что мы не агенты ЦРУ и не вынашиваем дьявольских замыслов разрушить родную Советскую армию. Нам, кажется, удалось им объяснить степень драматизма экономического положения страны. Мы тоже увидели, что они в состоянии воспринимать аргументы и отказаться от роли «неприкасаемой священной коровы», которую ВПК играл при прежних властях, озабоченных борьбой за победу социализма в мировом масштабе. Легче стало искать компромиссы по конкретным вопросам, в том числе по закупкам отдельных видов техники.

В итоге у меня сложились и с военными, и с оборонщиками нормальные рабочие и уважительные человеческие отношения. Правда, не помню ни одного случая, чтобы это было в ущерб политике, которую мы для себя намечали. За что меня директора и военные уважали и ценили, так это за твердое выполнение обещаний. Мы могли сильно урезать ту или иную статью финансирования на стадии подготовки решения, но после его принятия деньги честно давали в полном объеме. Это вообще был стиль работы нашего правительства. Я и сейчас искренне благодарен за наши отношения своим тогда новым партнерам, поскольку вначале я был для них все-таки человеком из другого, не очень понятного им мира.

6. Здравствуй, рынок! Первые шаги

Когда речь заходит о первых шагах, предпринятых на рубеже 1991–1992 годов командой Гайдара, многим вспоминается в первую очередь решение об освобождении цен.

Действительно, среди множества мер, с которых правительство начинало свою деятельность по реформированию экономики, либерализация цен и торговли занимала важное место, хотя это было далеко не единственным решением, обеспечившим преодоление кризисной ситуации в стране и создание основ рыночной экономики. Будучи, несомненно, одним из ключевых шагов начального этапа реформы, освобождение цен, как уже было сказано, во многом лишь отражало фактическое положение дел, переводя инфляцию из частично скрытой формы в открытую. Вместе с тем именно либерализация цен и торговли стала тем аспектом реформы, который самым непосредственным образом затронул повседневную жизнь каждого россиянина. И естественно, что в первую очередь именно это решение запомнилось всем, став в сознании общества главным символом реформирования экономики.

Цены на свободе

Подготовка указа о либерализации цен была первой из серьезных задач по подготовке реформирования экономики, возложенных на меня почти сразу после прихода в правительство еще в ноябре 1991 года. Сам этот указ укладывался буквально в несколько строчек. В нем декларировалось, что с такого-то числа цены определяются договоренностью покупателя и продавца исходя из соотношения спроса и предложения. Детали конкретизировались в отдельном постановлении правительства, тоже подписанном Ельциным. За внешней, кажущейся простотой этого программного документа стояли действительно концептуальные решения. Главным из них было: отпускаем мы в свободное плавание все цены или какую-то их часть оставляем регулируемой государством и какую именно?

Впоследствии нам пришлось выслушать немало упреков по поводу решения о либерализации цен. О некоторых из них, сводившихся к необходимости предварительных шагов в области приватизации и создания конкурентной среды, то есть де-факто отрицавших целесообразность либерализации цен в тот момент вообще, я уже писал выше.

До сих пор еще иногда можно слышать и обвинения в адрес гайдаровского правительства в том, что оно тогда излишне резко освободило розничные цены, что это нужно было делать более осторожно и постепенно. Хотелось бы напомнить критикам как о том, что по целому ряду позиций мы постарались соблюсти эту постепенность (за что, в свою очередь, подверглись критике радикалов-рыночников), так и о том, что и темпы, и масштабы освобождения цен были продиктованы в тот момент реальным состоянием дел на потребительском рынке. Розничный рынок был абсолютно разрушен. И у нас не было ни финансовых, ни административных возможностей, чтобы удержать цены. Единственный существовавший тогда реальный вариант состоял в том, чтобы их открыто разморозить. И попытаться параллельно создать максимум конкуренции за счет либерализации экономики для того, чтобы сделать неизбежный ценовой скачок как можно меньшим.

Нужно заметить, что принципиально сам вопрос о либерализации цен тогда уже не обсуждался. Президент объявил о ней еще на V съезде народных депутатов, где