Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

ему заместитель Горбачева Уланов. А на другом фланге был приглашенный для этого обсуждения поляк Марек Домбровский, бывший советник Лешека Бальцеровича – отца шоковой терапии и всей польской реформы, проведенной довольно успешно для страны, находившейся, так же как и мы, в сложном экономическом положении. Домбровский призывал нас не повторять польские ошибки и выступал за полную отмену государственного контроля цен. Его присутствие на этом заседании вызвало, кстати, дикое раздражение госплановцев, которые совершенно не хотели в то время признавать польский опыт. Марека воспринимали чуть ли не как агента ЦРУ. Даже провести его в здание Госплана, где я сам сидел на птичьих правах, стоило мне некоторых усилий.

Помню, тогда я в очередной раз убедился, что многие экономико-математические модели оказываются достаточно бессмысленными, если воспринимать расчеты по ним сугубо механистически, без всякого соотнесения с жизненными реалиями и ограниченными возможностями самих моделей.

Я окончил отделение экономической кибернетики экономического факультета МГУ и всегда был искренним патриотом таких моделей. В академическую бытность много занимался построением различных моделей экономических процессов, в том числе и достаточно масштабных. Одним из главных контраргументов Ивана Ивановича Горбачева против либерализации цен вообще и повышения цен на нефть в частности стали расчеты на основе разработанной в Госкомцен модели межотраслевого типа. Их расчеты показывали, что при росте цен на нефть, например, в пять раз общий рост цен в стране составит семь раз.

На беду Ивана Ивановича, довольно слабо разбиравшегося в модели, результаты расчетов по которой он приводил, я много лет занимался именно межотраслевыми моделями. Написал на эту тему немало серьезных статей, в том числе переведенных за рубежом. Даже встречался с автором первой модели межотраслевого баланса американским ученым российского происхождения Василием Васильевичем Леонтьевым, получившим за ее разработку Нобелевскую премию по экономике. А в 2023 году я даже получил Международную леонтьевскую медаль за вклад в реформирование экономики. Здесь я играл, как говорится, на своем поле. Даже не зная нюансов конкретной модели, в которую так верил Горбачев, я из общего понимания достоинств и слабостей этих моделей объяснил ему, где содержится математический эффект, приводящий к нелепому экономическому результату.

Ссылаясь на свои расчеты, союзный Госкомцен всячески пытался убедить меня, что отпускать цены вообще категорически нельзя, а нужно, во-первых, еще немножко подождать, а во-вторых, поступить, как Павлов, отпустить цены постепенно: на несколько видов товаров цены освободили, подождали, потом продолжили. Но мне было совершенно ясно, что нет ничего хуже двухсекторной экономики, где одни цены свободны, а другие фиксированы. Это влечет за собой постоянный дефицит товаров и постоянное недофинансирование тех секторов экономики, цены на продукцию которых жестко зафиксированы. В этом случае нужно вводить административное распределение товаров, какие-нибудь «карточки покупателя», то есть все то, что уже было в СССР и от чего мы собирались решительно уходить.

Правда, после моей короткой лекции по межотраслевому моделированию и тезиса о необходимости понимать ограниченные возможности моделей, пафос председателя Госкомцен резко снизился.

Должен заметить, что Горбачев и его команда произвели на меня в тот раз какое-то тягостное впечатление. Когда вскоре я принимал решение о назначении руководителя Комитета цен при Минэкономики России, я, в отличие от обычной практики делать ставку на союзных чиновников, выбрал на эту должность председателя российского комитета Лиру Ивановну Розенову. Эта энергичная и дотошная женщина потом служила мне верой и правдой, давая хорошую аналитику по ценам и помогая сдерживать аппетиты естественных монополистов. Правда, в душе она так и осталась патриотом государственного регулирования цен. Сразу после отставки Гайдара в декабре 1992 года, когда нам всем было не до контроля подведомственных организаций, она принесла только что назначенному Виктору Степановичу Черномырдину постановление об административном регулировании рентабельности на некоторые товары, которое он, не очень, видимо, разобравшись в сути, подписал. Последствия такого решения для товарного рынка могли быть печальными. Товары с регулируемыми ценами стали бы исчезать с полок магазинов. В результате энергичного вмешательства Бориса Федорова и оставшихся членов нашей команды, поддержанного президентом Ельциным, злополучное постановление Черномырдин отменил (позднее я расскажу об этом подробнее), а для Леры Ивановны вся история закончилась ликвидацией Комитета цен и концом ее административной карьеры.

К сожалению, в 2009 году в рамках подготовки закона о регулировании торговли в правительстве вновь возникли дискуссии о целесообразности установления максимальной торговой наценки, что кардинально не отличается от административного ограничения рентабельности. Еще одна попытка косвенного регулирования цен была предпринята (идея обсуждается и по сию пору) уже в последнюю пару лет, когда инфляция резко ускорилась. Все-таки мы удивительно любим несколько раз наступать на одни и те же грабли.

Возвращаясь к либерализации цен, отмечу, что в конце концов было принято совершенно правильное решение сохранить государственный контроль над тарифами естественных монополий (регулировать тарифы железной дороги, электроэнергетики, газоснабжения и связи). Мы сохранили тогда также регулирование тарифов на воздушный транспорт. Довольно скоро мы их отпустили, и все прошло безболезненно. Однако поначалу мы очень боялись последствий либерализации тарифов на авиаперевозки.

Начиналась зима. Помню, министр транспорта Виктор Ефимов нас просто запугал прогнозами, что в случае либерализации тарифов Север почти моментально весь вымрет, так как туда можно добираться только самолетами. А поскольку авиаторы в ряде регионов тоже в какой-то степени монополисты (зимой на Севере либо нарты, либо самолеты), то, если мы сейчас отпустим цены, наступит конец. Люди на Север и с Севера из-за цен не доедут.

Конечно, здесь был явный элемент преувеличения, и сейчас можно это вспоминать с юмором, а тогда…

Представьте, что вы собираетесь принять решение, а вам говорят, что там же люди замерзнут, к ним не попадет продовольствие, женщины не смогут рожать, потому что нельзя вывезти рожениц в роддома! Самолеты и вертолеты – это единственное, что связывает северян с Большой землей, а вы хотите отпустить цены на авиаперевозки. Тут действительно возникает ощущение скорого апокалипсиса. Беда в том, что такие устрашающие картины мне рисовали почти по каждой отрасли.

Для меня то совещание было по-настоящему тяжелым психологическим испытанием. Идет финальное обсуждение. Все по нескольку раз высказались, а решать-то мне! Подобные ситуации были, наверное, одним из самых серьезных экзаменов практически для каждого члена нашей, гайдаровской, команды. Мы ведь были пришельцами из академического мира, привыкли сидеть по другую сторону стола, как ученые, консультанты, эксперты. Мы всегда давали советы, делали прогнозы, предлагали варианты. А решать должны были начальственные дяди. На них лежала ответственность. И вот я сам оказался в положении того самого дяди. На собственной шкуре понял, что это такое, когда несколько часов идет обсуждение, да еще на повышенных тонах, как бывает всегда, когда совещание затягивается, а решения все