Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

нет и нет. В итоге наступает какой-то момент, когда все «за» и «против» высказаны, аргументы рассмотрены и все два-три десятка человек за огромным госплановским столом поворачиваются в твою сторону: мы всё сказали, теперь тебе решать! В тот раз я сделал долгую, далеко не театральную паузу, набрал в легкие воздуха и сказал по возможности твердым голосом: будет вот так. И будучи законопослушными людьми, все немедленно согласились: раз начальник решил, значит будем освобождать все цены, кроме таких-то.

В итоге тщательной проработки вопроса было принято решение о либерализации 85–90 % цен. Кроме тарифов естественных монополий, сохранялось административное регулирование цен на двенадцать основных видов продуктов питания, на некоторые коммунальные услуги, на ограниченный круг энергоносителей и полуфабрикатов.

Меня потом не раз спрашивали: на основании чего цены на нефть были повышены именно в пять раз? Я отвечал, что мы базировались на расчетах, которые сулили некоторый разумный уровень стабильности и эффективности в нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности при достаточно скромном импульсе для общего роста цен. Но если быть до конца честным, надо признать, что наши прогнозы основывались зачастую на очень условных расчетах. Во многом присутствовал элемент интуиции.

Мы рассчитывали, что на первом этапе цены вырастут в среднем примерно в два-три раза, и, как показала потом жизнь, ошиблись не так сильно. Если вести речь именно о первом скачке, то в январе рост цен составил до 3,5 раза. И это, конечно, было немало, но все же не в десять и не в тридцать раз. И даже Иван Иванович Горбачев с его предсказаниями семикратного роста цен оказался неправ. Думаю, столь успешный результат был достигнут еще и потому, что мы закладывали в бюджет рост цен всего вдвое, сознательно занижая так называемый эффект инфляционных ожиданий, который в неустойчивой экономике и при высокой инфляции сам по себе играет роль очень мощного инфляционного фактора. Особенно это было важно на первом этапе реформирования экономики, когда еще не начали действовать ограничения со стороны спроса. В принципе, вначале люди еще не понимали, что такое свободная цена. Если вы в таких условиях заложите в свои бюджетные расходы рост цен в четыре раза, они и вырастут в четыре раза, потому что все – и производители, и торговля, и население, и бюджетная сфера – будут ориентироваться на такой уровень. Именно его они и будут закладывать в своих проектировках, учитывать при назначении цен на свою продукцию и при формировании потребительского поведения. И даже если реальное состояние рынка, соотношение платежеспособного спроса и предложения будут обусловливать рост цен всего в полтора раза, люди будут априори закладывать в свое поведение четырехкратное повышение, что само по себе будет толкать цены вверх.

Конечно, наиболее дискуссионным вопросом были цены на нефть. Как я уже сказал, правительство тогда не решилось освободить их, опасаясь серьезных последствий для российской промышленности. Наступили бы они или нет, теперь можно только гадать, а история, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Думаю, что, если бы наша политика жестких финансовых ограничений продолжалась не четыре месяца, после чего начался откат, а намного дольше, можно было бы отпустить цены на нефть с самого начала. Скорее всего, в этом случае катастрофического скачка цен не было бы.

Здесь, несомненно, сыграли свою роль политические и психологические факторы. У правительства был очень низкий уровень устойчивости. В решающей степени он определялся поддержкой президента Ельцина. Любой серьезный катаклизм на первом этапе реформ мог смести правительство в самом начале и поставить жирный крест на всей программе реформ.

Впрочем, и после ухода нашей команды правительство еще некоторое время не решалось полностью отпустить на свободу цены на все энергоносители. Это была закамуфлированная форма поддержки убыточных предприятий. Потенциальных банкротов можно субсидировать напрямую, а можно просто сохранять для них льготные цены. В пользу варианта немедленного отпуска цен на нефть говорит тот факт, что внутренние цены на нефть у нас росли не быстрее других цен, а иногда даже несколько медленнее. Скажем, цены на металлы росли гораздо быстрее и очень скоро вышли на мировой или близкий к нему уровень, что послужило причиной кризиса в металлопотребляющих отраслях, да и в самой металлургической промышленности. Правительство через некоторое время пошло на снижение экспортных пошлин на металлы, иначе их экспорт был бы нерентабелен, как, кстати, и экспорт угля. Но в итоге именно металлургия достаточно скоро восстановила свой экспортный потенциал и многие годы увеличивала его. Ныне металлургия – одна из ключевых экспортных отраслей России.

Противодействие союзных республик и финансовый развод с ними

Проект президентского указа о либерализации цен был подготовлен нами уже 15 ноября, а постановление правительства – еще через пару недель. Мы работали быстро. Предполагалось объявить о либерализации цен с 1 декабря 1991 года. Но президент и правительство столкнулись с очень жестким противостоянием других советских республик. Конечно, они были страшно испуганы и не понимали до конца, что же мы в действительности собираемся делать. Поэтому предпринимали разные политические шаги и демарши, чтобы как можно дольше отсрочить это решение. Хотя по большому счету было совершенно непонятно, зачем им это нужно. Страшно? Конечно. Но поскольку Россия уже приняла решение, то все попытки отсрочки не имели никакого смысла. Как говорится, перед смертью не надышишься. Что-то сделать за две недели они все равно не могли. Нужно было смириться даже с тем, что фактически мы их выталкивали на создание собственной валюты.

Я вспоминаю один забавный эпизод, произошедший на Старой площади перед началом какого-то заседания. Я прохаживался в ожидании возле кабинета Гайдара, а за мной хвостом увивался замминистра экономики Украины и нервно допытывался: «Что вы делаете? Объясните, как все будет, как вы намереваетесь это делать. Или, может быть, вы не будете этого делать?» (Речь шла об освобождении цен.) Понимая, что объяснять ему на бегу все наши подходы было бессмысленно, я в конце концов ответил довольно резко. Сказал что-то типа: сейчас отстань, а будет готово постановление правительства, я его тебе лично подарю.

Кстати, изначально нашей программой предусматривалось на переходном этапе просто сделать надпечатки на советских купюрах: «российский рубль», «украинский рубль», «белорусский рубль» и так далее, чтобы разделить финансовую систему Союза и заставить республики ввести какие-то собственные деньги. Конечно, это был очень примитивный и наивный вариант. И когда Украина через некоторое время ввела свои купоны – «для защиты внутреннего рынка», – мы просто перекрестились. Потому что, пока они продолжали пользоваться советскими деньгами, они могли эмитировать рубли в любом количестве и были для нас совершенно неподконтрольными. В части наличных денег мы их лимитировали, взяв в свои руки Гознак,