Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

После прихода в правительство у нас была всего пара недель для ответа на эти ключевые вопросы. Наиболее острые дискуссии на стадии принятия решения шли по нескольким ключевым группам товаров и услуг. Во-первых, это наиболее социально значимые товары, составлявшие основу питания многих россиян, особенно малообеспеченных: хлеб, молоко, сахар и прочие. Сюда же относятся лекарства, детское питание. Вторая группа – это структурообразующие виды продукции и услуг, такие как нефть и нефтепродукты, газ, услуги железнодорожного транспорта, связи и так далее, во многом определяющие ценовую динамику продукции других отраслей. В основном на эти товары первоначально цены были оставлены регулируемыми. Сегодня, задним числом, я думаю, что мы все-таки проявили некоторое малодушие, не отпустив тогда цены на ряд из них. При всей нашей решительности нелегко было противостоять господствовавшей в то время даже в научных кругах точке зрения, что если отпустить, например, цены на энергоресурсы, то экономика в одночасье рухнет. Силен был и страх перед социальным взрывом.

Отдельной темой являлись тарифы так называемых естественных монополий: электроэнергетики, газоснабжения, железнодорожного транспорта, связи. Необходимость их регулирования практически не подвергалась сомнению. Регулируются они и до сих пор, по прошествии трех десятков лет с начала реформ. За эти годы в названных отраслях так и не была проведена демонополизация, не создана конкурентная среда (небольшое исключение – оптовый рынок электроэнергии после реформирования РАО ЕЭС). Замечу, что процесс регулирования тарифов естественных монополий за эти годы сильно бюрократизировался. Появилось специальное ведомство – Федеральная служба по тарифам. Но ключевые решения принимаются исключительно на уровне правительства.

В мое время все это делало Минэкономики, и, на мой взгляд, более эффективно, чем сейчас. Такого опережающего роста тарифов на газ, транспорт, электроэнергию, который мы наблюдаем в последние годы, мы не допускали.

Да, мне приходилось вести постоянные и очень тяжелые дискуссии, например, с Министерством путей сообщения, с министром Геннадием Фадеевым, который доказывал, что если мы сейчас не повысим тарифы на грузовые перевозки, то у него в отрасли все рухнет. В качестве компенсации придется повысить тарифы на пассажирские перевозки, отчего сразу и непременно произойдет социальный взрыв. В качестве аргумента им всегда упоминались значительные инвестиционные затраты отрасли, необходимость ввода новых и реконструкции старых железнодорожных путей, тепловозов, вагонов. Замечу, что с тех пор мало что изменилось, за исключением того, что на место МПС пришла госкомпания – ОАО «РЖД». Правительство слышит те же аргументы. Вот только противостоит им гораздо менее энергично.

В ответ на убийственные аргументы министра МПС я объяснял ему, что если мы сейчас повысим тарифы так, как он того требует, то рухнет вся остальная экономика и уж тогда социальный взрыв будет посильнее, чем из-за стоимости билетов на электричку. Разумеется, взаимными страшилками наши дискуссии не ограничивались.

У меня в министерстве был очень мощный отдел транспорта. Возглавлял его старый госплановец Рутковский, не только знавший министра Фадеева «как облупленного», но и разбиравшийся во всех тонкостях транспортного хозяйства страны. Этот тандем молодого, решительного министра-макроэкономиста и опытного советского хозяйственника представлял собой страшную силу, противостоять которой мог редкий отраслевик. Мои специалисты изучали инвестиционную программу отрасли, вдоль и поперек рассматривали и анализировали финансовые потоки и в итоге всегда находили, где можно сэкономить. Несчастный Фадеев (другие отраслевые министры тоже) по нескольку раз переделывал обоснования повышения тарифов и в конце концов радовался, что получал хотя бы какой-то их рост, обычно бывавший существенно меньше изначально им запрошенного.

Я и сегодня уверен в правильности политики, проводившейся в отношении естественных монополий, которые я курировал и тарифы которых держал жестко, до последнего. В дальнейшем, к сожалению, они стали неуклонно повышаться, что тяжелым бременем ложилось на всю экономику.

Рост тарифов на услуги естественных монополий, которые в большей или меньшей степени потребляются любым предприятием, приводит к увеличению себестоимости их продукции, распространяющемуся через цепочки межотраслевых связей на всю экономику. Это мощный инфляционный фактор, в последние годы ставший одним из ключевых. Хотя ныне почти все министерства, руководившие этими секторами экономики, преобразовались в государственные компании, их лоббистские возможности и степень влияния на принятие решений правительством не уменьшились, а только возросли.

Вернемся, однако, к подготовке либерализации цен. Разумеется, когда я говорю о сохранении государственного регулирования цен на отдельные товары и услуги, речь не идет о прямом установлении их уровня, как это делал ранее советский Госкомцен. От этого мы ушли сразу и окончательно. Имеется в виду установление верхней границы роста таких цен. Правда, мы понимали, что, скорее всего, по большинству товаров указанная верхняя граница и станет базовой ценой. Причиной тому как желание предприятий подзаработать, так и еще старая советская психология хозяйственников – всегда ориентироваться на разрешенный государством максимум. В полностью дефицитной экономике производители и продавцы не привыкли сталкиваться при повышении цен с ограничениями со стороны платежеспособного спроса. Этот урок им еще только предстояло усвоить.

Перечень товаров и услуг, цены на которые оставались регулируемыми, был плодом тяжелых размышлений и дискуссий, отчасти внеэкономического характера. Так, относительно части социально значимых товаров существенную роль играли политические и психологические соображения. Что касается предельного уровня повышения цен на структурообразующие товары типа нефти, то здесь, естественно, были сделаны многочисленные расчеты. Оценивались возможные последствия для общего удорожания нефти в 2–3 раза, в пять раз и так далее. Мы не были свободны в своем решении и с учетом ситуации в самой отрасли.

К тому времени российская нефтяная промышленность пришла в серьезный упадок, добыча нефти резко снижалась. Отрасль нуждалась в капитальных вложениях. Если бы мы слишком занизили цены на ее продукцию, то в условиях роста остальных цен мы просто погубили бы нефтедобычу, приносящую стране основные валютные доходы. Поэтому важно было найти то оптимальное повышение, которое, с одной стороны, позволило бы нефтяной промышленности за несколько месяцев, пока рост остальных цен не сделает ее убыточной, получить инвестиционные ресурсы и оборотные средства для своего развития, а с другой стороны, смягчило бы общий инфляционный шок, вызванный повышением цен на нефть.

Я собрал тогда очень большую комиссию. В нее вошли ученые из Академии наук, в том числе мои бывшие товарищи по работе, специалисты из Министерства экономики и финансов, из отраслевых министерств, где тоже делались предварительные просчеты. Центральную роль играли, естественно, союзный Госкомитет цен и его российские коллеги. В комиссии были представлены самые разные точки зрения. На одном фланге, например, был председатель союзного Госкомцен Иван Иванович Горбачев, ставший моим самым решительным оппонентом. Он вообще был категорически против решения о либерализации цен. В еще большей степени противился