Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

Правительству поручено предусмотреть выделение Минобороны необходимых для этого ассигнований из бюджета. В Минобороны заявили, что штатная численность вооруженных сил увеличивается на 170 тысяч человек, и объяснили это ростом угроз для России.

Фактически у нас многие годы шло некоторое «естественное сокращение» военнослужащих за счет увеличения числа молодых людей, уклоняющихся от призыва, а также не попадавших в армию по состоянию здоровья. Но до недавнего времени оставалась почти неизменной численность офицеров и прапорщиков, а генералов стало даже больше, чем было. Еще недавно у нас в армии почти дошли до соотношения один к одному: на одного солдата приходился один командир. Это тоже проблема, которая требовала решения. В нулевые ее пытался решить одиозный министр обороны Анатолий Сердюков. Однако объявленные им реформы шли крайне медленно, а потом и вовсе застопорились.

Разумеется, чисто механический подход к определению необходимой численности армии и возможности ее сокращения абсолютно неприемлем. Но сухие цифры давали повод для серьезных размышлений. В СССР армия составляла примерно 1 % населения, а в России, отказавшейся от политики конфронтации с «мировым империализмом», численность военнослужащих достигала в 1992 году почти 1,5 % населения страны. Но ведь в современной войне воюют не числом, а умением и передовой техникой.

Всячески сопротивляясь реальному сокращению армии, руководители Минобороны шли и на разнообразные хитрости. Так, отчасти формальное сокращение вооруженных сил в 90-е годы было обеспечено удивительным по простоте и наивности решением: часть специальных войск просто вывели из прямого подчинения Министерству обороны и передали в другие ведомства. Кого-то отдали в Министерство по чрезвычайным ситуациям, кого-то отправили к пограничникам. Железнодорожные войска придали МПС, военных связистов – Минсвязи. В результате этих манипуляций гражданские министры в одночасье превратились в боевых командиров. К сожалению, острота проблемы содержания «людей в погонах» от такого маневра не уменьшилась, хотя расходы на эти нужды и перекочевали в другую бюджетную строчку. Уже в нулевые годы Минобороны делало нечто похожее, выводя из армии военных медиков, переводчиков, юристов.

Военные правы, требуя от государства нормального бюджета, удовлетворяющего повседневные нужды армии. Если на них возложена ответственность за определенное количество людей, то они вправе требовать на их содержание вполне определенного количества денег. Беда в другом: если руководство армии не хочет или не может сокращать реальную численность войск, хотя это необходимо. Жилье для тех, кого нужно отправлять в запас, многие годы строилось плохо, выделяемые на эти цели деньги расходовались неэффективно, да еще и с большими злоупотреблениями. А выталкивать офицеров на улицу без всех положенных им компенсаций означает копить гигантский потенциал социального недовольства людей, умеющих обращаться с оружием и к тому же явно озлобленных. Проблема действительно очень серьезная. Я могу перечислить еще массу факторов, которые затрудняют ее решение, но решать проблему тем не менее было нужно. В 90-е она решалась скверно (в последние 10–15 лет, по мере наращивания бюджета страны, ситуация кардинально улучшилась). Я не уверен, что, скажем, одним из факторов чеченской авантюры середины 90-х не было желание военного руководства доказать, что сокращать армию нельзя. А если она плохо воюет, то это результат недостаточных оборонных ассигнований!

Во второй половине 90-х правительство и парламент сделали шаг назад от тех решений, что были приняты в 1992 году по результатам нашего совещания у Ельцина. Тогда было принято весьма рациональное, на мой взгляд, решение: если сокращать армию в спешном порядке трудно и болезненно, то лучше просто сократить набор. В то время было, в частности, введено освобождение студентов от призыва, другие отсрочки. Через несколько лет под давлением военных отсрочки стали упраздняться.

Сохраняем только науку и технологии

Но вернемся в конец 1991 года.

Огромным достижением Министерства экономики стало резкое сокращение расходов на закупку военной техники и боеприпасов. Сначала, правда, я излишне «развоевался». Увидев, что боеприпасов в стране накоплено на сто лет вперед, я дал команду вообще свести закупки новых боеприпасов к нулю. Но тут же выяснилось, что таким решением мы загубим всю отрасль их производства. Хотя само по себе решение о прекращении закупок новых боеприпасов было правильным, возникал вопрос: а что делать с заводами, производящими, например, порох и другие боевые взрывчатые вещества? В перспективе запасы могли закончиться, значит, на этих производствах нужно было сохранять мощности. При этом в текущем моменте стране их продукция не требовалась. Более того, нам дешевле было тогда просто платить людям зарплату при полной остановке основного производства! В ряде случаев мы даже шли на это: выделяли деньги на заработную плату, и рабочие просто становились охранниками своих производственных мощностей, пытаясь одновременно наладить выпуск другой продукции. Но существует такое понятие, как потеря технологии: если завод перестает производить сложную в технологическом отношении продукцию, он потом попросту не сможет заново начать ее выпускать, во всяком случае достаточно быстро.

Помню, когда мои орлы из оборонных отделов лихо вычеркнули все эти позиции из госзаказа, ко мне пришел Ямпольский, в то время директор департамента боеприпасов Минпрома, и сказал: мы, конечно, понимаем, что такое огромное количество боеприпасов стране не нужно. Но своим решением вы вообще лишаете Россию всего производства боеприпасов. Ведь если мы ничего не будем производить в этом году, то мы ничего вообще не будем производить никогда! Потому что нельзя просто взять и закрыть завод на ключ. Это такое производство, что его нельзя остановить на время. Так же как нельзя погасить домну: она должна все время хотя бы теплиться. Увы, он был прав. Нам в итоге приходилось постоянно искать мучительный компромисс: каков должен быть минимальный уровень оборонного заказа по каждой позиции, чтобы обеспечить сохранение технологий, сохранение мобилизационных производственных мощностей в потенциально рабочем состоянии, даже если сегодня они нам были совершенно не нужны.

Похожим было и положение по основным видам вооружений. Оно усугублялось еще одним обстоятельством. С одной стороны, всякого оружия и боевой техники советские заводы наклепали на десятилетия вперед. С другой стороны, многие виды вооружения, которые, безусловно, были нужны России, остались на Украине, в Казахстане, в Белоруссии. Например, новые стратегические бомбардировщики Ту-160, полустратегические бомбардировщики Ту-22 (наши знаменитые «Бэкфайеры», из-за которых в свое время было столько споров с американцами). И даже стратегические бомбардировщики предыдущего поколения Ту-95, еще находившиеся на вооружении, тоже оказались за пределами России.

При распаде Советского Союза Россия вообще оказалась в смысле обороны просто в тяжелейшем положении: почти все лучшие войска и вся лучшая техника находились в других союзных республиках. Россия в составе СССР была стратегическим тылом. После обретения ею суверенитета и полной самостоятельности обнаружилось, что солдат у нее уйма, а современного вооружения почти нет. Российская Федерация осталась с армией, состоящей в основном