Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

Что касается собственно аппарата правительства, то в наше время он возглавлялся членом команды Гайдара Алексеем Головковым и был максимально лоялен новой власти. Ему часто не хватало бюрократического опыта в хорошем смысле, поэтому важные бумаги могли теряться или оформляться неправильно, но палок в колеса нашей работы он не ставил. Впрочем, это касалось лишь содержательных аспектов деятельности. Что до дел сугубо организационных, если хотите материально-технических, то здесь вначале все было иначе. В этом плане правительственный аппарат во всем зависел от аппарата президентского. Пока мы трудились над программой реформ, люди из президентского окружения работали над практическими вопросами сосредоточения в своих руках реальных рычагов власти. В итоге вышло так, что техническое обеспечение, связь, выделение помещений, транспорта – все это было в Управлении делами Администрации президента, которое должно было обслуживать и правительство. Теоретически это позволяло более эффективно организовать использование материальной базы. А на практике аппарат правительства вынужден был клянчить у Управления делами чуть ли не каждую пачку бумаги. Даже его рядовые работники при любом удобном случае старались показать, какие они важные и нужные люди, в сравнении с которыми какие-то там министры являются мелкими сошками и откровенными нахлебниками.

Мне вспоминается такой почти трагифарсовый инцидент. У нас еще не было закрепленных служебных машин, а были машины по вызову. И когда заведующий секретариатом Гайдара Николай Головнин позвонил в гараж, чтобы вызвать Гайдару машину (заметьте – ключевому заместителю председателя правительства), его спросили: не сможет ли Егор Тимурович поехать домой вместе с Шохиным? Мол, машин мало, шофера тоже люди, а эти вице-премьеры живут рядом.

Вот такие шуточки позволяли себе тогда даже диспетчеры спецгаража. Понятно, что диспетчер автопарка не тот человек, который принимает подобные решения. Значит, по всей вертикали был такой настрой, который позволял мелким клеркам говорить подобные вещи заместителю председателя правительства. У этого клерка даже мысли не возникало о том, что у зампреда, ответственного за экономическую реформу и вывод страны из кризиса, слишком дорогое время, чтобы бесцельно ждать, когда соберется ехать домой другой зампред, не говоря уже о том, что была отброшена всякая субординация.

В связи с подобным положением дел у Геннадия Бурбулиса, который был как бы исполняющим обязанности главы правительства (я говорю «как бы», потому что официально возглавлявший наш кабинет Борис Ельцин реально занимался правительством, вел его заседания, но, конечно, в технические мелочи не погружался), был острый конфликт с главой президентской Администрации Юрием Петровым. Петров был старым сподвижником Ельцина, сменил его на посту первого секретаря Свердловского обкома партии, и бороться с ним было непросто. Тем не менее в конце концов Бурбулису с помощью Ельцина удалось кое-чего добиться, и к заявкам правительства Администрация президента стала относиться внимательнее.

В первые месяцы работы нагрузка была просто запредельной. Я приезжал в министерство к девяти часам утра, возвращался домой в лучшем случае в два часа ночи, и так ежедневно, семь дней в неделю. Один мой старый приятель, работавший у меня в министерстве, любит вспоминать, как я неоднократно назначал ему рабочие встречи на два часа ночи. Он после них ехал отсыпаться, а я еще оставался в кабинете работать с документами. Дошло до того, что я стал засыпать в любом месте, где и когда появлялась хотя бы толика свободного времени: в машине и даже в лифте. Срабатывал какой-то животный инстинкт самосохранения.

По складу характера я трудоголик, поэтому всегда много работал, даже в Академии наук, где были широкие возможности официально побездельничать (типа узаконенного «библиотечного дня»). А став заместителем директора института, я еще и отвечал за работу вверенных мне подразделений. Но в правительстве в первые месяцы ситуация была качественно иной. Это был режим постоянного аврала в сочетании с огромной ответственностью и постоянным психологическим напряжением. Считая, что судьба нашего правительства не будет долгой, мы старались успеть сделать как можно больше за отведенный нам срок. В итоге меня через два-три месяца просто физически шатало от усталости. Почти трагикомично выглядит то, что незадолго до начала всей этой гонки у меня заболело сердце. Я вызвал врача, который поставил диагноз «предынфарктное состояние» и потребовал, чтобы я немедленно лег в больницу. Но на следующий день мне позвонил Гайдар и сказал, что нужно срочно ехать в Архангельское, заканчивать программу реформ. С этого дня все и завертелось в моей жизни в бешеном темпе. И продолжает крутиться и поныне. Инфаркт пришлось отложить. Надеюсь, что надолго.

5. Оборонка. Увы, режем по-живому

Одним из важнейших направлений наших усилий по снижению бюджетного дефицита было максимально допустимое сокращение оборонных расходов. Нужно было найти компромисс между общими задачами финансовой стабилизации и поддержанием на достаточном уровне обороноспособности страны.

В затратах на оборону есть несколько основных составляющих. Во-первых, расходы на НИОКР, то есть все то, что относится к научно-техническому заделу. Вторая крупная позиция – это заказ вооружений. Именно на нем держалась добрая половина нашей промышленности, так называемая оборонка. Третья, самая крупная позиция – текущее содержание армии. Это расходы на продовольствие, обмундирование, обеспечение казарм светом и теплом, закупка топлива для танков, самолетов и автомашин, денежное содержание солдат и офицеров, пенсии бывшим военным и иные текущие затраты. Еще одно направление расходов – строительство жилья для военнослужащих. Есть и так называемые спецработы: строительство оборонных объектов, утилизация отслужившего свой срок вооружения и многое другое.

Разбираясь со всем этим хозяйством (а мне нужно было в первую очередь определить, от каких оборонных расходов можно избавиться без особого ущерба для обороноспособности страны), я обнаружил совершенно неожиданную ситуацию. Оказывается, Михаил Сергеевич Горбачев, находясь у власти, постоянно и довольно удачно дурил наших западных партнеров на переговорах о сокращении вооружений, манипулируя такими понятиями, как штатная и реальная численность вооруженных сил.

Эти два понятия у нас никогда не совпадали. Штатная численность была примерно на 700–800 тысяч человек больше реальной. И наш последний генсек, он же первый и последний союзный президент, с завидной регулярностью сокращал штатную численность, то есть численность армии «на бумаге», почти не затрагивая при этом реальную. В результате России, ставшей правопреемницей СССР, досталась армия, по численности вполне пригодная для ведения серьезной войны под три миллиона человек, хотя на тот момент воевать она точно ни с кем не собиралась. Часть этих войск располагалась, правда, на территории других республик СССР (а также в ГДР) и довольно короткое время называлась Объединенными Вооруженными силами стран СНГ, но содержала-то всех все равно в основном Россия. Хуже того: выяснилось, что эта армия в значительной степени была небоеспособной. Она фактически занималась тем, что просто охраняла