Косарев - Николай Владимирович Трущенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«ЗАКРУТИЛИ ДЕЛА В ЦЕКАМОЛЕ…»
Это было весной 1925 года. Бубекпн пришел в тот день к Косареву с книгой Зиновьева «Ленинизм».
— Читал?
— Вчера закончил.
— Ничего не пойму я, Сашка. Ведь это — Зиновьев, а пишет как Троцкий… Что у них общего? Зиновьев же все время настаивает на исключении Троцкого из партии за фракционность, за неверие в победу социализма в СССР!
— Это точно, Володя! Четырнадцатая партконференция отлично поправила Троцкого выводом: можно добиться полной победы социализма в СССР и в условиях капиталистического окружения. И мы, Вовка, этой победы добьемся. Построим социализм!
— Да погоди ты, Сашка, свои восторги изливать. Ты обратил внимание на одиннадцатую и на двенадцатую главы этой книги?
— Обратил. По Зиновьеву получается, что диктатура пролетариата создает лишь условия передышки, а не предпосылки для построения социализма в СССР, в условиях капиталистического окружения, когда мировая революция еще не победила.
— Вот-вот! — воскликнул Бубекин: — «Условия передышки», а не «предпосылки» для победы социализма. Ну, писал бы это Зиновьев в 1921 году, а то ведь — в 1925-м! Смотри, как он ленинские взгляды на новую экономическую политику толкует: «Нэп — самое широкое задуманное отступательное движение ленинизма…» Пишет так, как будто бы даже не было и одиннадцатого съезда партии, не было на нем решения о приостановке отступления и о перегруппировке сил с целью наступления на капиталистические элементы!..
— Точно! Получается вроде бы то, что мы не социализм строим и партия не идет во главе масс в этом деле, а лавирует, как бы только продержаться до победы мировой социалистической революции…
— Вот именно! Чем же тогда Зиновьев от Троцкого отличается? А его позиция от теории «перманентной» революции Троцкого?
Друзья решили, что надо еще раз прочитать последние ленинские работы, документы партии: надо же разобраться, почему Зиновьев объявляет государственную промышленность и транспорт СССР госкапиталистическими. Разве этим он не внедряет в сознание рабочих прочную мысль, что никакой экономической базы для построения социализма в СССР нет? Он же среди них пессимизм сеет…
И тут Косарев рассказал Бубекину, как еще в январе, когда он был на третьем пленуме ЦК РЛКСМ, слушал доклад секретаря ЦК РКП(б) Андреева, а от Центральной Ревизионной Комиссии партии выступления Ярославского и Сольца. Что-то насторожило его в их речах…
Еще до пленума ему поручили выступить по одному из докладов — о работе в деревне. Волновался ужасно, невзирая на то, что кругом братва знакомая. Но выступил хорошо, спокойно: о деревенском активе, о частой сменяемости секретарей сельских ячеек. Даже работников ЦК покритиковал за боязнь, имеющуюся у них прп выдвижении крестьян на комсомольскую работу.
Пленум ЦК комсомола заканчивался. Стенографистки свернули свои тетрадки и покинули зал. И тут неожиданно для всех ленинградские товарищи поставили вопрос о расширении состава бюро ЦК РЛКСМ.
Косарев насторожился: организационного вопроса в повестке дня не было. Чаплин спокойно выступил против этого предложения, но атмосфера на пленуме стала понемногу накаляться. Последующие выступления показали, что среди членов бюро ЦК единства нет.
Со сложным чувством возвращался Косарев домой. Приятно было вспомнить слова одобрения в адрес своего выступления, но озадачивали события, разыгравшиеся на пленуме за пять минут до закрытия. 25 членов ЦК проголосовали тогда за расширение состава бюро ЦК РЛКСМ. Получилось, что представители Ленинграда и их сторонники имеют сейчас в бюро ЦК большинство численностью в одиннадцать человек. «Сумеют ли они этим большинством воспользоваться по-умному? Неужели в ЦК партии не был согласован этот вопрос? Конечно, в Центральном Комитете партии об этом не знают, — убеждал себя Косарев. — Кабы знали, тогда зачем нужно было голосовать за предложение Павлова из Татарии: отложить решение вопроса до его согласования в ЦК партии. Но и это предложение не прошло. Павлов получил только 15 голосов…»
Под мерный стук колес тревожные мысли лезли в голову одна за другой. Ворочался с боку на бок всю ночь. «Арзамас! — кричал на весь вагон проводник. — Рузаевка! Кому в Рузаевке выходить — не проспите!»
В конце марта в губком фельдъегерь принес пакет: «Только секретарю губкома». «Что бы это могло значить? — встревоженно подумал Саша. — Таких надписей на цекамольских бандеролях раньше не было».
В пакете оказалась брошюра, изданная типографским способом — «Стенограмма заседания закрытого внеочередного пленума ЦК РЛКСМ от 16–17 марта 1925 года». Саша запер кабинет на ключ. Посмотрел на часы. Стрелки показывали двенадцать дня. Решил, что до обеда прочитать успеет. «Раз — «закрытый пленум», значит, замкни, Сашка, рот на замок и никому ни гугу — ни свату, ни брату…» Посмотрел на повестку дня: «Сообщение о решении Политбюро в связи с положением в Цекамоле». Снова надвинулась волна воспоминаний о третьем пленуме ЦК РЛКСМ. «Неужели на нем ленинградцы такой узелок завязали, что пришлось Политбюро ЦК партии вмешиваться?»
Доклад на пленуме ЦК комсомола сделал А. А. Андреев. Косарев читал текст, и в памяти отчетливо возникали те последние пять минут последнего пленума ЦК. Оказывается, члены бюро Центрального Комитета РЛКСМ Файвилович и Гессен (оба ленинградцы) за несколько дней знали о тайном намерении расширить состав бюро Цекамола с целью создать в нем ленинградское большинство. «Вопрос ставится в конце пленума, — говорил Андреев, — для того чтобы ЦК партии поставить перед лицом уже свершившегося факта… Это означает желание всячески уклониться от партийного руководства ЦК». Косарев продолжал читать далее: Политбюро для изучения вопроса образовало комиссию в составе Зиновьева, Сталина, Куйбышева, которая и выработала решение, утвержденное 10 февраля ЦК партии. В соответствии с ним Файвилович освобождался от работы в ЦК РЛКСМ. Но события на этом не закончились. 23 февраля, то есть спустя 10 дней после оглашения этого решения, ЦК партии узнал, что Толмазов — секретарь Ленинградского губкома — разослал в 17 крупных комсомольских организаций страны приглашения на Ленинградскую губернскую конференцию. Это уже была попытка созвать под видом губернской всесоюзную комсомольскую конференцию.
Саша оторвался от чтения. Теперь ему стал понятен неожиданный звонок секретаря Сталинградского губкома комсомола:
— Алло! Косарев? Здорово! Ты приглашение на Ленинградскую конференцию получил? — Нет?! Ну, будь здоров! А мне прислали…
Саша не придал тогда большого значения этому звонку. Только самолюбие
