Косарев - Николай Владимирович Трущенко

оказалось немного задетым: «Эх, питерцы, что же вы «своего» забываете? Где-то вы теперь, знакомые василеостровцы, московско-нарвские хлопцы? Посмотреть бы на вас сейчас! Или, как и меня, раскидала вас комсомольская судьба по белу свету?.. Ну, не прислали приглашение — и ладно! Мало ли конференций комса собирает…»

Саша вновь принялся за стенограмму. Для оценки факта созыва конференции была создана новая авторитетная комиссия ЦК партии. К этому времени в ее распоряжении были уже документы, характеризующие поведение отдельных членов бюро Цекамола. Тут Андреев сослался на письмо секретаря Вятского губкома комсомола Кондакова на имя Сталина, в котором он прямо писал, что в бюро Цекамола ведется настоящая обработка отдельных представителей с мест: «Когда я был на приеме у секретаря ЦК Цейтлина, мне пришлось убедиться, что вопросы практической работы его меньше всего интересуют. Центральным вопросом нашего разговора был вопрос о так называемых группах в ЦК комсомола… Потом Цейтлин спросил меня: «К какой группе принадлежу?» Я ответил: «Ни к какой, я — против групп». Тогда он мне заявил, что «я — чаплинист», и на этом разговор закончил».

— Чем же ты, Чаплин, так насолил им? — произнес Косарев вслух. Но то, что прочитал он дальше, приоткрыло завесу на разыгравшиеся в Цекамоле события шире.

«Кроме того, — продолжал Андреев в докладе, — целый ряд других сведений показывает, что фракционная работа в бюро Цека не только не была прекращена после решений ЦК партии от 10 февраля, но она, наоборот, была раздута. Все это говорит за то, что самым факт созыва Ленинградской конференции не есть только факт ленинградский. С этим связана нездоровая, неработоспособная, фракционная, кружковая атмосфера внутри Цекамола».

Косарев несколько раз перечитал этот абзац. Нет, он не ошибся, Андрей Андреевич дважды повторил слова: «фракционная работа», «фракционная атмосфера».

«В 1923 году тоже была фракция — фракция троцкистов, — размышлял Саша, отвлекшись от доклада. — И была она в партии. Фракционеры противопоставляли молодежь старой гвардии партии. А сейчас Андреев говорит о положении в бюро ЦК комсомола, о неподчинении молодых оппозиционеров решениям ЦК партии. Ну и дела!..» — и снова принялся за чтение.

Политбюро ЦК РКП(б), заслушав доклад комиссии, указало секретарю Ленинградского губкома партии За-луцкому на недопустимость факта созыва конференции, граничащего с попыткой образовать двоецентрие в комсомоле. Потребовалось освободить Сафарова, ответственного в губкоме партии за работу комсомола. Немедленно были сняты с работы в комсомоле Цейтлин, Гессен, Касименко (Украина) и Файвилович. «И Гессен — туда же!..» — подумал Саша про своего «начальника» в КИМе.

Политбюро обязало членов бюро ЦК РЛКСМ прекратить всякую групповую борьбу.

Внимательно читал Косарев выступления в прениях. И чем дальше, тем больше убеждался в том, что и после доклада Андреева полярные позиции сохранились. Покоробило его выступление Каталынова, огласившего заявление от имени ленинградской организации. Веяло от него неискренностью. Было оно какое-то чванливое, напыщенное, изобиловавшее фразами: «боевая Ленинградская организация», «наши революционные традиции»…

Вспомнился Питер 1919–1921 годов, учеба и работа в комсомольской политшколе, Василеостровский райком комсомола… Да, действительно — боевое времечко было, и ребята лихие. Теперь об их делах в гражданскую уже как о традициях говорят. Были, были и есть эти славные традиции ленинградского комсомола, для всей молодежи Республики Советов — пример! В Ленинграде Косарев впервые по-настоящему почувствовал жаркий отзвук трех русских революций. Их дух исходил от каждого здания. Да, что — здание! Каждый камень дышал здесь пьянящим воздухом свободы, недавних сражений. Не город — история! А теперь… «Что же они этим так беззастенчиво кичатся?» — подумал Косарев. А конец речи Каталынова его прямо-таки ошеломил: «Каким бы несправедливым ни казалось решение Политбюро, мы все-таки ему подчиняемся».

— Ну и ну! — Саша возбужденно шагал по кабинету. Не в силах молчать, он размышлял вслух. Не терпелось поделиться впечатлением с Бубекиным, но на пакете оттиснута строгая, предупреждающая фраза: «Только секретарю губкома».

— Кто им подсказал такие выверты? «Несправедливое решение, но мы ему подчиняемся…» Что-то очень знакомое напоминали эти слова. А когда его осенило — застыл, пораженный открытием:

— Постой-постой, Косарев! — воскликнул Саша. — Кто подсказал им такое? Да Троцкий же, вот кто! Вот это — новость! От нее не устоишь — закачаешься… Ну, конечно же! В 1923 году Троцкий своих ошибок не признал, но все-таки «взял руки по швам». Я, говорил, — «солдат революции», «партия всегда права». Он тогда большевистскую партийную дисциплину отождествил с солдатским повиновением. Не было и сомнений в том, что формула только формального «признания» решения партии представителями Ленинградской комсомольской организации перекликается с общеизвестным заявлением Троцкого.

Косарев перечитал выступления Мильчакова, Высочиненко, Курникова, выражавших вторую точку зрения членов ЦК на пленуме. Они потребовали от ленинградских «цекистов» признания решений Политбюро ЦК РКП(б) по существу, а не формально.

В конце пленума ленинградцы сдали письменное заверение ЦК РЛКСМ о своем «искреннем, честном желании работать по-товарищески, не занимаясь никакой борьбой против единства рядов комсомола».

Косарев облегченно вздохнул:

— Вот и хорошо! Давно бы так, а то развели антимонию, такие узелки завязали, что двум комиссиям ЦК партии пришлось развязывать.

Брошюра имела протокольные приложения и резолюцию пленума, которую ЦК РЛКСМ предписал огласить на пленумах ЦК нацреспублик, обкомов и губкомов РЛКСМ.

— Ну, закрутилось! — молвил Саша и пошел в губком партии информировать о событиях в ЦК РЛКСМ, договариваться о сроках созыва комсомольского пленума.

Никогда и ни в чем Косарев не высказывал своего столичного происхождения. Он органично влился в актив губернской организации, стал ее признанным вожаком. Как-то ненарочито, искренне стал Саша жить интересами и помыслами пензенской молодежи, всеми силами старался оторвать ее от провинциальной приземленности, расширить кругозор и цели.

«Знамя ленинца» — газета в четверть формата губернской партийной газеты — широко рассказывала молодым читателям о работе комсомольцев страны и за рубежом. Саша советовал редактору: «Чаще печатай материалы о КИМе, международном движении пролетарской молодежи! Не скупись…» Он и с трибуны IV Всесоюзной конференции говорил об этом.

«Мы сидим в президиуме IV Всесоюзной конференции комсомола. Ярославский, Чаплин, Соболев, Ломинадзе и другие товарищи слушали выступающих по докладу, — вспоминал об этом событии Мильчаков.

Председатель объявляет: «Слово имеет товарищ Косарев — секретарь Пензенского губкома комсомола».

На трибуну выходит задорный паренек лет двадцати. Было что-то располагающее в улыбке и, я бы сказал, в ухватках этого