Поэзия английского романтизма XIX века - Уильям Блейк

1796

Дж. Констебль.

Собор в Солсбери из сада епископа. 1823 г.

Масло. Лондон. Галерея Тейт.

Кубла Хан, или Видение во сне

Фрагмент

Перевод В. Рогова

[137]

Летом 1797 года автор, в то время больной, уединился в одиноком крестьянском доме между Порлоком и Линтоном, на эксмурских границах Сомерсета и Девоншира. Вследствие легкого недомогания ему прописали болеутоляющее средство, от воздействия которого он уснул в креслах как раз в тот момент, когда читал следующую фразу (или слова того же содержания) в «Путешествии Пэрчаса»[138]: «Здесь Кубла Хан повелел выстроить дворец и насадить при нем величественный сад; и десять миль плодородной земли были обнесены стеною». Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий сон, усыпивший, по крайней мере, все восприятия внешней обстановки; он непререкаемо убежден, что за это время он сочинил не менее двухсот или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности, и параллельно слагались соответствующие выражения, безо всяких ощутимых или сознательных усилий. Когда автор проснулся, ему показалось, что он помнит все, и, взяв перо, чернила и бумагу, он мгновенно и поспешно записал строки, здесь приводимые. В то мгновение, к несчастью, его позвал некий человек, прибывший по делу из Порлока, и задержал его более часа; по возвращении к себе в комнату автор, к немалому своему удивлению и огорчению, обнаружил, что, хотя он и хранит некоторые неясные и тусклые воспоминания об общем характере видения, но, исключая каких-нибудь восьми или десяти разрозненных строк и образов, все остальное исчезло, подобно отражениям в ручье, куда бросили камень, но, увы! — без их последующего восстановления.

И все очарованьеРазрушено — мир призраков прекрасныйИсчез, и тысячи кругов растут,Уродуя друг друга. Подожди,Несчастный юноша со взором робким, —Разгладится поток, виденья скороВернутся! Остается он следить,И скоро в трепете клочки виденийСоединяются, и снова прудСтал зеркалом.

Все же, исходя из воспоминаний, еще сохранившихся у него в уме, автор часто пытался завершить то, что первоначально было, так сказать, даровано ему целиком. Σαμερον αδιον ασω;[139] но «завтра» еще не наступило.

В качестве контраста этому видению я добавил фрагмент[140] весьма несхожего характера, где с такой же верностью описывается сновидение, порожденное мучениями и недугом.

1798

Построил в Занаду́ Кубла́Чертог, земных соблазнов храм,Где Альф, река богов, текла[141]По темным гротам без числаК бессолнечным морям.Там тучных десять миль землиСтеною прочной обнесли;Среди садов ручьи плели узор,Благоухали пряные цветы,И окаймлял холмов ровесник, бор,Луга, что ярким солнцем залиты.

А пропасть, жуткою полна красою,Где кедры высились вокруг провала!Не там ли женщина с душой больною,Стеная под ущербною луною,К возлюбленному демону взывала?И, неумолчно в пропасти бурля,Как будто задыхается земля,Могучий гейзер каждый миг взлеталИ в небо взметывал обломки скал —Они скакали в токе вихревом,Как град или мякина под цепом!Средь пляшущих камней ежемгновенноВзмывал горе́ поток реки священной —Пять миль по лесу, долу и полянеОна текла, петляя и виясь,Потом в пещеру мрачную лиласьИ в мертвенном тонула океане,И хану были в грохоте слышныВещанья предков — голоса войны!

Чертога тень в волнах скользила,И звучали стройно в ладПеснь, что тьма пещер творила,И гремящий водопад.Такого не увидишь никогда:Чертог под солнцем — и пещеры льда!

Раз абиссинка с лютнеюПредстала мне во сне:Она о сказочной горе,О баснословной Аборе,[142]Слух чаруя, пела мне.Когда бы воскресил яНапев ее чужой,Такой восторг бы ощутил я,Что этой музыкой однойЯ воздвиг бы тот чертогИ ледяных пещер красу!Их каждый бы увидеть могИ рек бы: «Грозный он пророк!Как строгий взор его глубок!Его я кругом обнесу!Глаза смежите в страхе: онБыл млеком рая напоен,Вкушал медвяную росу».

1797

Льюти, или Черкесская любовная песня

Перевод А. Парина

[143]

Я вышел в путь, лишь ночь легла,Чтобы сжечь любовь дотла.Надежда, сгинь, мечта, уйди —У Льюти сердца нет в груди.Взошла луна, и тень звездыБелым маревом леглаНа поверхности воды.Всех светлей была скала —Скала, чей блещущий алмазКудрявый тис укрыл от глаз.И Льюти встала предо мною:На лоб, пьянящий белизною,Упала прядь густой волною.Манящий призрак, уходи!Не сердце — лед у ней в груди.

Я видел облако — оноМедленно текло к луне,Игрой лучей привлечено,Искрящееся, как руно.Взлетев к слепящей белизне,Оно в лучистый круг вошлоИ стало царственно-светло.Так я к любви моей идуВ пылу надежд, в душевной смутеИ млею, сердцу на беду,Перед лицом лукавой Льюти.Обманный морок, уходи!Не сердце — лед у ней в груди.

У облака опоры нет,Оно бессильно мчится прочь,В пути теряя лунный свет,И в тусклый темно-серый цветЕго окрашивает ночь.Раскинув скорбные крыла,Облако летит в страну,Где для него готовит мглаПугающую белизну.Мое лицо ему под стать:Любовь румянец извелаИ хочет жизнь мою отнять.Надежда, сгинь, мечта, уйди!Зажгу ли жар у ней в груди?

Парит на небе островок —Он легок, светел и высок,Прозрачней облака любого.Наверно, ветер в путь увлекЧастичку легче кисеи —Батистовую ткань покроваУмершей в муках от любви.Познавший жар неразделенныйПогибнет, смерти обреченный.Надежда, сгинь, мечта, уйди:Не вспыхнет жар у ней в груди.

Из-под ног волна обвалаСорвалась гудящим градом —Река спокойная взыграла,Как зверь, ревущим водопадом.И лебеди, почуяв дрожь,Поднялись с камышовых лож.О птицы! Музыкой поверенДвижений ваших стройный лад!Как неожидан и безмеренВосторг, которым я богат!По мне, не день, а ночь однаДля ваших таинств создана.

Я знаю, где во власти снаЛюбимая лежит одна —Там соловей в кустах жасминаНе замолкает ни на миг.Будь я хоть тенью соловьиной,Я б на мгновение проникВ укрытый ветками тайникИ мог хоть издали взглянутьНа белую нагую грудь,Напоминающую мнеДвух птиц на вздыбленной волне.

О, если б в снах я ей предсталВ гробу, холодный и бесстрастный,И взор любимой приковалМой лик, величию причастный!Мне не страшна была б могила,Когда бы Льюти полюбила!Надежда, сжалься, подожди —Зажжется жар у ней в груди,

1798

Франция: Ода

Перевод М. Лозинского

[144]

Вы, облака, чей вознесенный ходОстановить не властен человек!Вы, волны моря, чей свободный бегЛишь вечные законы признает!И вы, леса, чаруемые пеньемПолночных птиц среди угрюмых скалИли ветвей могучим мановеньемИз ветра создающие хорал, —Где, как любимый сын Творца,Во тьме безвестной для ловца,Как часто, вслед мечте священнойЯ лунный путь свивал в траве густой,Величьем звуков вдохновенныйИ диких образов суровой красотой!Морские волны! Мощные леса!Вы, облака, средь голубых пустынь!И ты, о солнце! Вы, о небеса!Великий сонм от века вольных сил!Вы знаете, как трепетно я чтил,Как я превыше всех земных святыньБожественную Вольность возносил.

Когда, восстав в порыве мятежа,Взгремела Франция, потрясши свет,И крикнула, что рабства больше нет,Вы знаете, как верил я, дрожа!Какие гимны, в радости высокой,Я пел, бесстрашный, посреди рабов!Когда ж, стране отмщая одинокой,Как вызванный волхвами полк бесов,Монархи шли, в годину зла,И Англия в их строй вошла,Хоть милы мне ее заливы,Хотя любовь и дружба юных летОтчизны освятили нивы,На все ее холмы пролив волшебный свет, —Мой голос стойко возвещал разгромПротивникам тираноборных стрел,Мне было больно за родимый дом!Затем, что, Вольность, ты одна всегдаСветила мне, священная звезда;Я Францию проснувшуюся пелИ за отчизну плакал от стыда.

Я говорил: «Пусть богохульный стонВрывается в созвучья вольных днейИ пляс страстей свирепей и пьяней,Чем самый черный и безумный сон!Вы, на заре столпившиеся тучи,Восходит солнце и рассеет вас!»И вот, когда вослед надежде жгучейРазлад умолк, и длился ясный час,И Франция свой лоб кровавыйВенчала тяжким лавром славы,Когда крушительным напоромОплот врагов смела, как пыль, онаИ, яростным сверкая взором,Измена тайная, во прах сокрушена,Вилась в крови, как раненый дракон, —Я говорил, провидя свет вдали:«Уж скоро мудрость явит свой законПод кровом всех, кто горестью томим!И Франция укажет путь другим,И станут вольны племена земли,И радость и любовь увидят мир своим!»

Прости мне, Вольность! О, прости мечты!Твой стон я слышу, слышу твой укорС холодных срывов Гельветийских гор,[146]Твой скорбный плач с кровавой высоты!Цвет храбрецов, за мирный край сраженный,И вы, чья кровь окрасила снегаРодимых круч, простите, что, плененныйМечтой, я славил вашего врага!Разить пожаром и мечом,Где мир воздвиг ревнивый дом,Лишить народ старинной чести,Всего, что он в пустыне отыскал,И отравить дыханьем местиСвободу чистую необагренных скал, —О Франция, пустой, слепой народ,Не помнящий своих же страшных ран!Так вот чем ты горда, избранный род?Как деспоты, кичась, повелевать,Вопить на травле и добычу рвать,Сквернить знаменами свободных странХрам Вольности, опутать и предать?

Кто служит чувствам, кто во тьме живет,Тот вечно раб! Безумец, в диких снах,Он, раздробив оковы на руках,Свои колодки волею зовет!Как много дней, с тоскою неизменной,Тебе вослед, о Вольность, я летел!Но ты не там, где власть, твой дух священныйНе веет в персти человечьих дел.Ты ото всех тебя хвалящих,Чудясь молитв и песен льстящих,От тех, что грязнет в суеверьях,И от кощунства буйственных рабовЛетишь на белоснежных перьях,Вожатый вольных бурь и друг морских валов!Здесь я познал тебя — у края скал,Где стройный бор гуденье хвоиВ единый ропот с шумом вод сливал!Здесь я стоял с открытой головой,Себя отдав пустыне мировой,И в этот миг властительной любвиМой дух, о Вольность, встретился с тобой.

Февраль 1798