Поэзия английского романтизма XIX века - Уильям Блейк

И собственным примером учит он людей любить и почитать всякую тварь, которую создал и возлюбил Всевышний.

Прощай, прощай, и помни, Гость,Напутствие мое:Молитвы до Творца дойдут,Молитвы сердцу мир дадут,Когда ты любишь всякий людИ всякое зверье.

Когда ты молишься за нихЗа всех, и малых и больших,И за любую плоть,И любишь все, что сотворилИ возлюбил Господь».

И старый Мореход побрел, —Потух горящий взор.И удалился Брачный Гость,Минуя шумный двор.

Он шел бесчувственный, глухойК добру и недобру.И все ж другим — умней, грустней —Проснулся поутру.

1797–1798

СТИХОТВОРЕНИЯ

Юлия

Перевод Г. Кружкова

Medio de fonte leporum

surgit amari aliquid.[116]

[117]

Как розан вешний, Юлия цвела —Прекрасна, добродетельна, мила.Поэты прелестям ее дивились,Поклонники, как божеству, молились;Но лишь один из них ответный пылВ разборчивой девице заронил —Блестящий Флорио, повеса юный,Взлелеянный Венерой и Фортуной.Еще уста красавицы хитрят,Но жест и взгляд о страсти говорят;Тут Флорио, предчувствуя победу,Заводит о супружестве беседуИ радости, что дарит Гименей,Живописует вдохновенно ей;Минута та последних колебаний,Что лишь согласье делают желанней!Вот на колени с пылкостью двойнойПред ней он падает… Но боже мой!..О феи, покровительницы мосек!В какую сторону глядел ваш носик?Зачем вы не успели как-нибудьВ последний миг щеночка оттолкнуть?Как допустили вы, чтоб тушей всеюВлюбленный мопсу сверзился на шею?О, злобный рок! Подъемля к небу взор,В котором только грусть, а не укор,Несчастный взвыл в тоске неутолимой —И пал у ног хозяйки недвижимый.Дух отлетел — остался только прах…Гнев и печаль у Юлии в глазах;На Флорио они должны пролиться,Мгновение — и буря разразится!Но бури он бежал — поклявшись впредьЩенят в соперниках не потерпеть!Он вскоре занялся другим предметом, —И ничего не потерял на этом.Бедняжка Юлия! Что делать ей?Увы! О злополучнейший из дней! —Утрачены в единый час прескверныйИ преданный жених, и мопсик верный!

1789

Падение Бастилии

Перевод Ю. Петрова

[118]

Ты слышала ли крик Французской всей земли?Зачем же медлишь ты? Не жди и не надейся!Прочь, Тирания, прочь! У варваров, вдали,Оплачь былую мощь, оплачь свои злодейства!Во все века, сквозь стоны бытияУгадывались ты и ненависть твоя;Но Вольность, услыхав напутствие Презренья,Сломала цепь твою и раздробила звенья,Как лава, что в земле родил глубинный взрыв,Прорвала путь себе, руины сотворив!

Дыхание людей на вздохи изошло,Надежды луч устал светить потемкам этим,Лишь изредка, во сне, забыв дневное зло,Унылых возвращал к друзьям и милым детям;Но вот они, разбуженные вдруг,Смотрели с ужасом удвоенным вокругИ ускользали прочь, покорствуя Страданью,Смерть призывавшему отчаявшейся дланью;Иные же, сгорев, утратив разум свой,В прилив Безумия бросались с головой.

Но полно вам, скорбя, кровоточить, сердца!Не надо больше слез — ведь вижу каждый день я,Что Воля дождалась счастливого конца,Что Добродетель длит победное движенье,Что, не страшась, крестьянин-патриотГлядит восторженно, как колос в рост идет;Его душа навек ушла от плена злого,И смело зазвучит раскованное слово,И душу в жизнь вдохнет Свобода — мудрый друг:Свободна будет кровь, свободен сердца стук.

Одна ли Франция отвергнет старый трон?Свобода, выбор твой — Лютеция одна ли?Вот Бельгии сыны вокруг твоих знамен —Но и врагов твоих знамена запылали…Ты свет несешь, идя из края в край,Иди и головы пред бурей не склоняй,Чтобы у разных стран, по всем меридианам,Была одна душа, враждебная тиранам!И все же первым пусть среди других племен,Свободнейшим из всех пребудет Альбион!

1789

Монодия на смерть Чаттертона

Перевод А. Парина

[119][120]

Не странно ли, что смерть душе страшна?Ведь с легким сердцем предаются снуЗа ночью ночь, до гробовой межи,Младенцы, дети, юноши, мужи.Но дважды странно, если жизнь данаКак краткий вдох в пути на крутизну.

Прочь, злобный призрак! Царь чудовищ, сгинь!Лавину тьмы и ужасов низриньНа преступленья в мантиях державных!Я — над могилой юноши, по комЗвонит набат в отчаянье глухом.Щедра Природа — жаден хищный Рок.И колокол гудит с таким надрывом,Как плачет мать о сыне, сбившись с ног:Вернись домой веселым и счастливым!

Поэт! Заслон неосвященных плитТебя от злобы и нужды хранит.Не подождав естественной черты,Ты здесь нашел покой, под этим дерном.Ты! Разве прах быть может назван «ты»?Пред Господом, в сиянье животворном,Перед престолом высшей добротыТы славишь мощь любви в греховном мире(Не сомневайся, дух!) на царственной псалтири.

Но плачу, не избегнув размышленийНад тем, какою смертью умер гений.И часто в черный час воображеньяНад ядом застываю в отвращенье,[121]И тошно мне — я трепещу над телом,Распухшим, посинелым,Хоть гнев рыданьям воли не даетИ разве что слезой на кромке глаз блеснет.

Не здесь ли люди в песнях знали толк?Не здесь ли были исстари поэтыВниманием согреты?Но все же голос Спенсера умолк,И утомленное борьбою телоОт одиночества окоченело.И О́твэя[122] уделТихий хор стихий отпел,Когда под грохот бури беспощаднойСразил поэта голод кровожадный.

Наперсник Мысли, баловень Фортуны,Покинул Эйвон[123] сладкопевец юный.С душою легкой он летит впередИ звучный стих стремит в полетО том, как Элла[124] смел в бою с врагами.Бурлит, клокочет и поетШальных стихов водоворот,И в пляске с бесноватыми стихамиВскипает в жилах кровь, горячая, как пламя.

Но вот еще сильней пылают щеки,И на лице такое торжество,Перед которым слепнет естество,И мощью дышит вымысел высокий.Вот выросли крыла — и он стремглавВзмывает ввысь для песенных забав.Отрада сирым, страждущим бальзам,Он слышит плач вдовы и стон калеки;Он вымысел стремит к таким мирам,Что вытравляет горе в человеке.Какую мощь для слабых он припас,Какую ширь — для узнических глаз!Отчизне верен, он берет клинок —И укрощен тиран, и распростерт у ног.Стихий свободных вдохновенный сын!Цветок, явивший миру слишком раноСвой аромат неповторимо пряный!Кто в мире злобы выживет один?Как серафимы в небе ни старались,Мороз побил листы, и черви внутрь пробрались.Куда девался этот ясный взглядИ жар, которым дух твой был объят?Мечтатель дерзкий, юноша мятежный!Я вижу снова твой тревожный шаг,И бледен лоб, как будто первый знакЯвила смерть в заботе неизбежной.

Но в час, когда старушечьей рукойНужда тебе давалаНавеки усыпляющий настой,Когда ты яд уже хотел хлебнуть,Любовь, как ангел, встала за спиной(Она была усталой и больной)И внутрь души велела заглянуть,Чтоб отогреть замерзнувшую грудь.Твой дом родной она тебе явила —Твой дом родной, где на закате дняТебя с улыбкой слушала родня.Смотри: сестра твоя страдает,И безутешно мать рыдает.Вглядись, как мается она,Отчаяньем ослеплена!Прочь руку от постыдной чаши с ядом!

И руку ты отвел под этим взглядом.Но Горе и Отчаянье стенойНа жизнь твою опять пошли войной —Напомнили сознанью каждый штрихЛюбой беды, любого униженья,Всех оскорблений, всех невзгод твоих,Ухмылку злобы и оскал презренья.И чтоб от боли сердце уберечь,Ты холоду велел по жилам течь.О дух благословенный!Где б ни был ты — пред божествомПоёшь хвалу делам небеснымВ согласье с братством бестелеснымИли в неистовстве сверх мерыЛетишь сквозь ангельские сферы —Дай мне с таким же торжеством,Как ты, владеть высоким даром,Дай противостоять ударам,Пред бурею судьбы не оробетьИ ясный, трезвый взор не утерять и впредь!

Приманчив лес на крутизне приречной,Чья тень сладка Мечте простосердечной, —Здесь любо ей в тени венки сплетатьИ пристальным зрачком закаты наблюдать.Здесь, в темноте безлюдной, бездорожной,Любил скитаться юноша тревожный,Таинственный, как тусклый сноп лучей,Рябым пятном упавших на ручей.И в час урочный — в час, когда стихииПорабощают помыслы людские,Под шорохи пещер, и грай, и вой,Под клекот чаек над речной волнойМетался здесь скиталец одинокий,Шепча в пути рождаемые строки,И вдруг на гребне островерхих скалОн застывал и взгляд в пучину увлекал.

О Чаттертон! Над бедным прахом плачетТот, для кого твой гений столько значит.Прощай, страдалец! Траурный венокКладу на холм заброшенной могилы.Но хватит посвященных смерти строк,Не то для жизни недостанет силы.С крыла Безумья на меня упав,Прожжет Надежду горя черный сплав.И как бы Рок по злобе не убилОставшийся во мне природный пыл.Поэтому, печаль, меня покинь!Воспоминанья от себя гоню —Довольно мучить роковому днюМой ум. Стремлюсь туда, где моря синьГраничит с яркой зеленью долины,Где тихой добродетели приют,Где в лунном свете пляшут и поют,Отдавшись чарам ночи соловьиной!

О Чаттертон! О, если б ты был жив!Я знаю — дав отпор печали тяжкой,Ты вместе с нами бы меж мирных нивНа воле правил звонкою упряжкой.И мы к тебе б сходились ввечеру,Чтоб слушать величавую игру,Чтоб славить песни музы молодой,В сужденьях равной старице седой.

Мечты! Вы осушаете на мигПечали и отчанья родник.Но есть мечта, к которой дух стремится, —К потоку Сасквеханны[125] удалитьсяИ на холме, чей неспокойный борВедет с речною гладью долгий спор,Смиренный кенотаф[126] тебе поставить,Чтобы певца погибшего восславить,И под раскаты ветров погребальныхВзвалить на ум громаду дум печальных.

1790–1834