Поэзия английского романтизма XIX века - Уильям Блейк

Старый Мореход, нарушая закон гостеприимства, убивает благотворящую птицу, которая приносит счастье.

«Как странно смотришь ты, Моряк,Иль бес тебя мутит?Господь с тобой!» — «Моей стрелойБыл Альбатрос убит.

Часть вторая

И справа яркий Солнца дискВзошел на небосвод.В зените долго медлил онИ слева, кровью обагрен,Упал в пучину вод.

Нас ветер мчит, но не слетитНа судно Альбатрос,Чтоб корму дал, чтоб с ним играл,Ласкал его матрос.

Товарищи Морехода бранят его за то, что он убил птицу добрых предзнаменований.

Когда убийство я свершил,Был взор друзей суров:Мол, проклят тот, кто птицу бьет,Владычицу ветров.О, как нам быть, как воскреситьВладычицу ветров?

Но туман рассеялся, они стали оправдывать Морехода и тем самым приобщились к его преступлению.

Когда ж Светило дня взошло,Светло, как Божие чело,Посыпались хвалы:Мол, счастлив тот, кто птицу бьет,Дурную птицу мглы.Он судно спас, он вывел нас,Убил он птицу мглы.

Ветер продолжается. Корабль входит в Тихий Океан и плывет к северу, пока не достигает Экватора.

И бриз играл, и вал вставал,И плыл наш вольный сбродВперед, в предел безмолвных вод,Непройденных широт.

Корабль внезапно останавливается.

Но ветер стих, но парус лег,Корабль замедлил ход,И все заговорили вдруг,Чтоб слышать хоть единый звукВ молчанье мертвых вод!

Горячий медный небосклонСтруит тяжелый зной.Над мачтой Солнце все в крови,С Луну величиной.

И не плеснет равнина вод,Небес не дрогнет лик.Иль нарисован океанИ нарисован бриг?

И начинается месть за Альбатроса.

Кругом вода, но как трещитОт сухости доска!Кругом вода, но не испитьНи капли, ни глотка.

И мнится, море стало гнить, —О Боже, быть беде!Ползли, росли, сплетясь в клубки,Слипались в комья слизнякиНа слизистой воде.

Виясь, крутясь, кругом зажгласьОгнями смерти мгла.Вода — бела, желта, красна,Как масло в лампе колдуна,Пылала и цвела.

Их преследует Дух, один из тех незримых обитателей нашей планеты, которые суть не души мертвых и не ангелы. Чтобы узнать о них, читай ученого еврея Иосифа и константинопольского платоника Михаила Пселла[112]. Нет стихии, которой не населяли бы эти существа.

И Дух, преследовавший нас,Являлся нам во сне.Из царства льдов за нами плылОн в синей глубине.

И каждый смотрит на меня.Но каждый — словно труп.Язык, распухший и сухой,Свисает с черных губ.

Матросы, придя в отчаяние, хотят взвалить всю вину на Старого Морехода, в знак чего они привязывают ему на шею мертвого Альбатроса.

И каждый взгляд меня клянет.Хотя молчат уста,И мертвый Альбатрос на мнеВисит взамен креста.

Часть третья

Пришли дурные дни. ГортаньСуха. И тьма в глазах.Дурные дни! Дурные дни!Какая тьма в глазах!

Старый Мореход замечает нечто странное вдали над водой.

Но вдруг я что-то на зареЗаметил в небесах.

Сперва казалось — там пятноИль сгусток мглы морской.Нет, не пятно, не мгла — предмет,Предмет ли? Но какой?

Пятно? Туман? Иль парус? — Нет!Но близится, плывет.Ни дать ни взять, играет эльф,Ныряет, петли вьет.

И когда загадочное пятно приближается, он различает корабль. И дорогой ценой освобождает он речь свою из плена жажды.

Из наших черных губ ни крик,Ни смех не вырвался в тот миг,Был нем во рту и мои язык,Лишь искривился рот.Тогда я палец прокусил,Я кровью горло оросил,Я крикнул из последних сил:«Корабль! Корабль идет!»

Они глядят, по пуст их взгляд,Их губы черные молчат,Но я услышан был,

Луч радости;

И словно луч из туч блеснул,И каждый глубоко вздохнул,Как будто пил он, пил…

И снова ужас, ибо какой корабль может плыть без волн и ветра?

«Друзья (кричал я) чей-то барк!Мы будем спасены!»Но он идет, и поднят киль,Хотя кругом на сотни мильНи ветра, ни волны.

Он видит только очертания корабля.

На западе пылал закатКроваво-золотой.Пылало Солнце — красный кругНад красною водой,И странен черный призрак былМеж небом и водой.

И ребра корабля чернеют, как тюремная решетка пред ликом заходящего Солнца.

И вдруг (Господь, Господь, внемли!)По Солнцу прутья поползлиРешеткой, и на мигКак бы к тюремному окну,Готовый кануть в глубину,Припал горящий лик.

Плывет! (бледнея, думал я)Ведь это чудеса!Там блещет паутинок сеть —Неужто паруса?

И что там за решетка вдругЗамглила Солнца свет?Иль это корабля скелет?А что ж матросов нет?

Только Женщина-Призрак и ее помощница Смерть, и никого нет больше на призрачном корабле.

Там только Женщина одна.То Смерть! И рядом с нейДругая. Та еще страшней,Еще костлявей и бледней —Иль тоже Смерть она?

Каков корабль, таковы корабельщики!

Кровавый рот, незрячий взгляд,Но космы золотом горят.Как известь — кожи цвет.То Жизнь-и-в-Смерти, да, она!Ужасный гость в ночи без сна,Кровь леденящий бред.

Смерть и Жизнь-и-в-Смерти играют в кости, и ставят они на экипаж корабля, и она (вторая) выигрывает Старого Морехода.

Барк приближался. Смерть и СмертьИграли в кости, сев на жердь.Их ясно видел я.И с хохотом вскричала та,Чьи красны, точно кровь, уста:«Моя взяла, моя!»

Нет сумерек после захода Солнца.

Погасло Солнце, — в тот же мигСменился тьмою свет.Уплыл корабль, и лишь волнаШумела грозно вслед.

И восходит Месяц.

И мы глядим, и страх в очах,И нам сердца сжимает страх,И бледен рулевой.И тьма, и плещут паруса,И звучно каплет с них роса,Но вот с востока разлилсяОттенок золотой,И Месяц встал из облаковС одной звездой между рогов,Зеленою звездой.

Один за другим

И друг за другом все вокругКо мне оборотились вдругВ ужасной тишине,И выражал немой укорИх полный муки тусклый взор,Остановясь на мне.

его товарищи падают мертвыми.

Их было двести. И без словУпал один, другой…И падающей глины стукНапомнил их паденья звук,Короткий и глухой.

И Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом.

И двести душ из тел ушли —В предел добра иль зла?Со свистом, как моя стрела,Тяжелый воздух рассеклиНезримые крыла».

Часть четвертая

Брачный Гость пугается, думая, что говорит с Призраком.