Поэзия английского романтизма XIX века - Уильям Блейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом.
И двести душ из тел ушли —В предел добра иль зла?Со свистом, как моя стрела,Тяжелый воздух рассеклиНезримые крыла».
Часть четвертая
Брачный Гость пугается, думая, что говорит с Призраком.
«Пусти, Моряк! Страшна твояИссохшая рука.Твой мрачен взор,[113] твой лик темнейПрибрежного песка.
Боюсь твоих костлявых рук,Твоих горящих глаз!»
Но Старый Мореход, убедив его в своей телесной жизни, продолжает свою страшную исповедь.
«Не бойся, Брачный Гость, — увы!Я выжил в страшный час.
Один, один, всегда один,Один и день и ночь!И бог не внял моим мольбам.Не захотел помочь!
Он презирает тварей, порожденных Спокойствием,
Две сотни жизней Смерть взяла,Оборвала их нить,А черви, слизни — все живут,И я обязан жить!
и сердится, что они живы, меж тем как столько людей погибло.
Взгляну ли в море — вижу гнильИ отвращаю взгляд.Смотрю на свой гниющий бриг —Но трупы вкруг лежат.
На небеса гляжу, но нетМолитвы на устах.Иссохло сердце, как в степяхСожженный Солнцем прах.
Заснуть хочу, но страшный грузМне на зеницы лег:Вся ширь небес и глубь морейИх давит тяжестью своей,И мертвецы — у ног!
В мертвых глазах читает он свое проклятие.
На лицах смертный пот блестел,Но тлен не тронул тел.Как в смертный час, лишь Гнев из глазВ глаза мои глядел.
Страшись проклятья сироты —Святого ввергнет в ад!Но верь, проклятье мертвых глазУжасней во сто крат:Семь суток смерть я в них читалИ не был смертью взят!
И в своем одиночестве и в оцепенении своем завидует он Месяцу и Звездам, пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в небе находят они кров и приют, подобно желанным владыкам, которых ждут с нетерпением и чей приход приносит тихую радость.
А Месяц яркий плыл меж темВ глубокой синеве,И рядом с ним плыла звезда,А может быть, и две.
Блестела в их лучах вода,Как в инее — поля.Но, красных отсветов полна,Напоминала кровь волнаВ тени от корабля.
При свете Месяца он видит божьих тварей, рожденных великим Спокойствием.
А там, за тенью корабля,[114]Морских я видел змей.Они вздымались, как цветы,И загорались их следыМильонами огней.
Везде, где не ложилась тень,Их различал мой взор.Сверкал в воде и над водойИх черный, синий, золотойИ розовый узор.
Их красота и счастье.
О, счастье жить и видеть мир —То выразить нет сил!Я ключ в пустыне увидал —И жизнь благословил.
Он благословляет их в сердце своем.
Я милость неба увидал —И жизнь благословил.
И чарам наступает конец.
И бремя сбросила душа,Молитву я вознес,И в тот же миг с меня упалВ пучину Альбатрос.
Часть пятая
О, сон, о, благодатный сон!Он всякой твари мил.Тебе, Пречистая, хвала,Ты людям сладкий сон дала,И сон меня сморил.
Милостью Пречистой Матери Старого Морехода освежает дождь.
Мне снилось, что слабеет зной,Замглился небосводИ в бочках плещется вода.Проснулся — дождь идет.
Язык мой влажен, рот мой свеж,До нитки я промок,И каждой порой тело пьетЖивотворящий сок.
Встаю — и телу так легко:Иль умер я во сне?Или бесплотным духом сталИ рай открылся мне?
Он слышит какие-то звуки и видит странное движение в небесах и в стихиях.
Но ветер прошумел вдали,Потом опять, опять,И шевельнулись парусаИ стали набухать.
И воздух ожил в вышине!Кругом зажглись огни.Вблизи, вдали — мильон огней,Вверху, внизу, средь мачт и рей,Вкруг звезд вились они.
И ветер взвыл, и парусаШумели, как волна.И ливень лил из черных туч,Средь них плыла Луна.
Грозой разверзлись недра туч,Был рядом серп Луны.Воздвиглась молнии стена,Казалось, падала онаРекою с крутизны.
В трупы корабельной команды вселяется жизнь, и корабль несется вперед;
Но вихрь не близился, и все жКорабль вперед несло!А мертвецы, бледны, страшны,При блеске молний и ЛуныВздохнули тяжело.
Вздохнули, встали, побрели,В молчанье, в тишине.Я на идущих мертвецовСмотрел, как в страшном сне.
А ветер стих, но бриг наш плыл,И кормчий вел наш бриг.Матросы делали свое,Кто где и как привык.Но каждый был, как манекен,Безжизнен и безлик.
Сын брата моего стоялПлечо к плечу со мной.Один тянули мы канат,Но был он — труп немой».
но не души людские, не демоны земли или срединной сферы воздуха вселяются в них, а духи небесные, блаженные духи, посланные заступничеством святых.
«Старик, мне страшно!» — «Слушай Гость,И сердце успокой!Не души мертвых, жертвы зла,Вошли, вернувшись, в их тела.Но светлых духов рой.
И все, с зарей оставив труд,Вкруг мачты собрались,И звуки сладостных молитвИз уст их полились.
И каждый звук парил вокруг —Иль к Солнцу возлетал.И вниз неслись они чредой,Иль слитые в хорал.
Лилась то жаворонка трельС лазоревых высот,То сотни щебетов иных,Звенящих в зарослях лесных,В полях, над зыбью вод.
То флейту заглушал оркестр,То пели голоса,Которым внемля в светлый день,Ликуют небеса.
Но смолкло все. Лишь парусаШумели до полдня.Так меж корней лесной ручейБежит, едва звеня,Баюкая притихший лесИ в сон его клоня.
И до полудня плыл наш бриг,Без ветра шел вперед,Так ровно, словно кто-то велЕго по глади вод.
Послушный силам небесным, одинокий Дух Южного полюса ведет корабль к Экватору, но требует мести.
Под килем, в темной глубине,Из царства вьюг и тьмыПлыл Дух, он нас на север гналИз южных царств зимы.Но в полдень стихли паруса,И сразу стали мы.
Висел в зените Солнца дискНад головой моей.Но вдруг он, словно от толчка,Сместился чуть левейИ тотчас — верить ли глазам? —Сместился чуть правей.
И, как артачащийся конь,Рывком метнулся вбок.Я в тот же миг, лишившись чувств,Упал, как сбитый с ног.
Демоны, послушные Духу Южного полюса, незримые обитатели стихий, беседуют о его мстительном замысле, и один из них рассказывает другому, какую тяжелую долгую епитимью назначил Старому Мореходу Полярный Дух, возвращающийся ныне к югу.
Не знаю, долго ль я лежалВ тяжелом, темном сне.И, лишь с трудом открыв глаза,Сквозь тьму услышал голосаВ воздушной вышине.
«Вот он, вот он, — сказал один, —Свидетелем Христос —Тот человек, чьей злой стрелойЗагублен Альбатрос.
Любил ту птицу мощный Дух,Чье царство — мгла и снег.А птицей был храним он сам,Жестокий человек».
И голос прозвенел другой,Но сладостный как мед:«Он кару заслужил своюИ кару понесет».
Часть шестая
