Дневники архимага. Книга 2 (СИ) - Белинцкая Марина

— Мне очень неловко перед тобой за несдержанность, — сказал Сэликен Габриэлю. — Обычно, я так не поступаю с учениками, но в этот раз ты действительно меня разозлил.

— Портал в Топи? — не слушая его, Габриэль взглядом указал на воронку.

Сэликен удивлённо на него посмотрел и кивнул.

— Разве не торжественно, нет? — осторожно осведомился он.

Габриэль пожал плечами и уселся спиной к воронке. Комнату озаряли молнии, Габриэля это не волновало.

В свете сверкающих молний, почти в эпицентре стихии и близости Тёмного Мира, сын самоуверенного мёртвого колдуна был спокоен. Отсветы бури касались его лица, отражались в глазах и отпечатывались на тонких губах лёгкой улыбкой. Его уверенность и спокойствие отзывались в душе Сэликена давно позабытым чувством, что не посещало его уже несколько сотен лет — тревогой. Сэликен заварил чай, стал раскладывать сладости. Гром прогремел как будто бы в комнате. Задрожали маленькие картины на стенах, зазвенела стеклянная дверца книжного шкафа.

— Тебе понравились эти книги? Что ты хотел найти в них? Целительство?

— Силу. Чтобы меня скорее отправили на ритуал. Чтобы стать как отец.

Габриэль сказал то, что Сэликен хотел услышать, и Сэликен не оставил без внимание его проницательность. Лицо мага осталось неизменным. Он насыпал в чашку Габриэля щепотку травы, при этом незаметно прошептал заклинание. Очень скоро Габриэль забудет всё, что успел прочитать. Зелье было достаточно слабым, и его следовало принимать еженедельно, но по крайней мере оно не отнимало здоровье, в отличии от более стильного заклинания, какое предпочитал использовать мёртвый маг.

— Это не книги, а сборник унылых стенаний. Мы спрятали дневники не от того, что они опасны. В них много глупости, которой не стоит забивать умы кобровцев. К тому же, книги очень стары, страницы осыпаются прямо под пальцами. Их стоит хранить как древние экспонаты, а они, как известно, сохраняются дольше, будучи неприкосновенными.

Сэликен подвинул Габриэлю чай, и сам сделал глоток из своего стакана.

— Сами пейте свой отравленный чай, профессор, — сказал Габриэль. — А о плети даже не думайте. Сейчас придёт мой отец и отхлещет вас, только попробуйте ко мне прикоснуться.

Руки мага дрогнули, и он опрокинул чай. В его глазах сверкнул, кажется, гнев, хотя Сэликен сам не был уверен, что это был именно он. Это было другое чувство, оно укололо сердце и рассыпалось по спине мурашками. Сэликен тоже так давно не испытывал этого чувства, что забыл, как оно называется.

— Что ты себе позволяешь, дерзкий ученик? — он не сразу заметил, как широкие рукава его рясы стремительно намокают от разлитого им чая.

Габриэль встал, потому что отвар закапал ему на колени.

«Не рано ли я упомянул Змееокого?».

Едва успел подумать, Габриэль ощутил дыхание смерти поблизости.

Сэликен исчез, и комната стала выглядеть заброшенной. Книги лежал на полу, простирая кверху страницы, в углах выросли сети из паутины, а краски мира внезапно поблёкли.

— Здравствуй, изгнанник, — перед Габриэлем из тьмы соткалась человеческая фигура.

Габриэль поклонился с вежливо сложенными на груди руками.

— Приветствую, тёмный маг.

***

Тишина давила на уши как где-нибудь под водой. По заброшенным коридорам блуждала пыль, под подоконником валялся чей-то забытый рюкзак. Так же, как и в прошлый раз, Габриэль пнул рюкзак, и оттуда выбежал мохнатый паук. Маг говорил, и Габриэль слушал, почему-то удивляясь тому, что знает, какое следующее слово маг скажет.

— В Закулисьи нет времени. Откроешь дверь — попадёшь в прошлое, закроешь — в будущее, откроешь снова — ты уже в настоящем…

Они проходили мимо старой комнаты Габриэля, где ещё жил Шалари. Габриэль заглянул туда и увидел на своей постели собственный разобранный чемодан.

— Никогда не знаешь, что ждёт тебя за дверью, пока не найдёшь в себе смелость её открыть, — перебил мертвеца Габриэль, и тот удивлённо обернулся, потому что сам собирался это сказать.

Он сощурился и подошёл ближе, на его лице промелькнуло что-то похожее на умиление, но изуродованное морщинами и злостью, оно выглядело как надругательство.

— Изгнанник… мы с тобой так похожи… — он протянул руку, чтобы приложить её к щеке Габриэля.

Габриэль отстранился, не дав к себе прикоснуться.

— Неправда.

Маг смотрел на него своими странными змеиными глазами, а Габриэль уже знал, что сейчас будет: маг покажет ему своё детство. Зачем? Чтобы заставить Габриэля ненавидеть алхимика? Чтобы Габриэль захотел убить его на ритуале?

— Мне жаль, что ты думал, что родители тебя не любят. У Раймона было слабое здоровье, и только по этой причине, он получал больше внимания, чем ты.

— Ты не знаешь, как было на самом деле. И я могу тебе показать.

— Показать, как пятилетний ребёнок кидает в тебя кубик? — Габриэль усмехнулся. — Как несётся в объятья, как макает тебя лицом в торт? Какие ужасные вещи, они точно стоят отмщения!

Габриэль скрыл испуг, когда маг склонился над его лицом, едва не касаясь своим носом кончика носа юноши.

— Твой змей даёт тебе видеть прошлое? — предположил он. — Тогда узри же, как он меня ненавидел, узри, как он подкладывал змей мне в постель, как посыпал солью сласти, как выбрасывал мои книги в окно и убегал, думая, что это смешно!

— А как бы иначе ты бы вспомнил, что у тебя есть брат? Между вами была разница в семь лет! Ты хотел чего-то другого от ребёнка?

— Я ничего от него не хотел. Я хотел, чтобы его просто не существовало. Чтобы он издох во время очередного приступа. Или хотя бы стал несчастным. Но он словно забирал всё счастье себе, сосал его из меня, светился, в то время как я умирал.

Боль ли исказила лицо мага, тень ли пала на его черты, но в этот раз они не показались Габриэлю искажёнными. На секунду — всего на одну секунду Габриэль увидел светлое лицо мальчика, сидящего в одной из этих комнат воспоминаний и раскладывающего карточки с лекарственными растениями. Тонкими пальчиками он вынимает из колоды одну карточку за другой, приставляет их друг к другу, мысленно прикидывая пропорции и свойства отвара, который получился бы из этих трав. Длинные белые волосы мягко струятся по плечам и сужаются на концах тонким секущимся дождиком. Травничество — его зачаточный дар, его увлечение, страсть и мечта. Он воображает отвары, воображает, как волшебство слетает с кончиков его пальцев, и он слышит песни трав за окном. Кто он, этот мальчик? Змееокий или, может быть, сам Габриэль?

— Никто не видел, как я умирал, — прошептал мёртвый маг.

Мысленно Габриэль всё ещё пребывал в этой залитой солнцем комнате. Будучи призраком, он подошёл к мальчику, что сидел на полу, и тот посмотрел на него, оторвавшись от своих карточек… розмарин, лаванда, ромашка. Габриэль сел напротив, положил ему руки на плечи и почувствовал теплоту, ту, что уже не исходила от мертвеца, в реальности стоящего перед ним.

— Мне… очень жаль, — прошептал Габриэль, и лицо мальчика исказилось, покрылось сеткой морщин, а зрачки сузились в две тонкие линии. Габриэль вновь увидел перед собой лицо мёртвого мага и вдруг почувствовал горечь утраты. Тот светлый мальчик давным-давно умер. Умер задолго до истинной смерти, и теперь из когда-то чистого родника била гнилая кровь.

— Ты совершаешь мои ошибки, — тоном наставника произнёс Рональд. — Жалость и сострадание — порок, споткнувшись о который маг расстанется с жизнью на ритуале.

— Порок, а может быть другой путь, через которой можно принести в мир равновесие, — Габриэль сам не понял, зачем он это сказал. Слова вырвались сами, Габриэль не стал с ними спорить, и продолжил, не сомневаясь: — Всякий, кто становится жрецом или магом видит перед собой только одну из дверей, входит в неё и обрывает всё, что было с ним до. Потому что со всех точек видения войти одновременно в обе двери невозможно. Мы привыкли так думать. И совсем учитываем банальнейший факт, что магия — это не физика.

Он неловко замолк, когда Змееокий вновь наклонился над ним, и всё внутри сжалось, будто взглядом мертвец вырастил внутри юноши ледяной шарик, который тут же принялся таять, замораживая все внутренности.