Дневники архимага. Книга 2 (СИ) - Белинцкая Марина

— В первый же день чуть меня не убил, — Рональд резко захлопнул комнату воспоминаний, так резко, что Габриэль вздрогнул.

— Мне показалось, он был рад встречи. Это несчастный случай.

— Все так говорили. Из двух разрешённых пребывания дома недель, одну я провёл в лекарне. И всё равно с Раймоном все носились. Праздновали его поступление в академию лекарей. Всем было плевать на мой приезд, и я уехал на неделю раньше, чем планировал. Как только лекари меня отпустили. И в следующий раз я вернулся, когда мне исполнилось двадцать четыре. Но я приехал не ради семьи, а из-за неё.

Рональд открыл дверь, которая в настоящем измерении должна была вести в душевую, но вместо душевой Габриэль увидел застеленный закатными лучами пляж и пару, гуляющую по берегу моря. Рональд и молодая черноволосая девушка беззаботно держались за руки и шли по кромке воды. Их ноги омывал прибой, и небо было спокойным.

— Диана навещала на Материке изгнанную туда сестру, и я приехал, чтобы провести разрешённые законом две недели с ней и познакомиться с её родителями, потом я уговорил её познакомиться с моей семьёй.

В следующей комнате башенного коридора Габриэль увидел знакомую гостиную — теперь это был не дедушкин старый дом, а гостиная роскошного особняка. Габриэль узнал занавески, что волнами ниспадали с вычурно-богатых гардин, узнал округлый мраморный стол и даже чайные чашки с фамильными гербами.

— Отец вернулся со службы, и ему поручено было следить за печатью изгнания. Он намеревался остаться в деревне, а дом, который наша семья строила несколько лет, конечно же, должен был достаться братцу. Кому же, кроме него?!

За накрытым столом сидели отец, мать, черноволосая девушка и Рональд. От его былой красоты уже ничего не осталось. Нет, черты лица оставались те же, но их искажало выражение, льдистое, даже злое — маска застыла, впечатавшись в когда-то ангельские черты.

— Братец вернулся из академии в самый разгар застолья.

В гостиную вошёл юноша. Габриэль не сразу узнал нём того уродливого мальчишку, но зато узнал отца, того, каким знал его все эти годы. Юный отец был тонок и статен, лицо его выглядело просветлённым, открытым и каким-то по-детски беззлобным. Русые волосы собирал в высокий хвост дурашливый алый бант (не иначе, девчоночий), в глазах за стёклами изящных прямоугольных очков прыгали чёртики. Увидев брата среди обедающих, Раймон улыбнулся, и улыбка его сверкнула как лезвие, придав лицу такое очарование, что черноволосая девушка, сидящая рядом с Рональдом, засмотрелась на Раймона, и кусочек пищи упал с её вилки обратно в тарелку. Рональд холодно поприветствовал брата.

— В ту же ночь они переспали, — прокомментировал мёртвый маг.

Он тихо закрыл дверь, и они вновь двинулись по пустынному коридору изнанки Кобры.

— Ему всё доставалась легко. Привлекательность — и та далась ему с неба.

За очередной дверью Габриэль увидел повзрослевших братьев, сидящих на кровати и о чём-то разговаривающих. Раймон выглядел очень расстроенным. Теперь они с братом словно поменялись местами. Рональд выглядел безобразно: его некогда красивые черты лица, осквернённые злостью и завистью, казались вычурными, грубыми, инородными — словно под этой мнимой привлекательной маской скрывалось второе лицо, настоящее, и вовсе не ангельское, скорее, наоборот.

Раймон обнимал худые коленки, положив на них острый подбородок. Безобразность маленького улыбчивого мальчика догорела в костре, пылающим в нём. С годами этот костер разгорался, и наконец воспылал полной силой, выпуская наружу искры, которые поначалу замечали только родители. Его жидкие русые волосы нежно струились по плечам и по спине, их хотелось погладить, прибрать, сдвинуть с со лба волосинки, сказать что-нибудь ободряющее, чтобы в серых глазах вновь зарезвились чёртики, а улыбка сверкнула как лезвие клинка. Очки, лежавшие рядом с ним, казались изломанными. Он что-то тихо рассказывал брату, Рональд трепал его по плечу, но в глазах его плескалась отрава, едкая, горькая, и Габриэлю внезапно стало тревожно за молодого отца. Раймон ничего не замечал и доверчиво позволял брату себя утешать.

— Его ошибочно отправили учиться лекарьству, и только я знал, каким на самом деле даром он обладает. Я не хотел, чтобы они узнали, и уговаривал братца продолжить учиться на лекаря. Дар алхимии — один из редчайших даров. Даже в этом он был уникальным. Но братцу опять повезло, нашёлся человек, который раскрыл его дар, и Рай снова оказался всеобщим любимцем.

— И тогда ты пошёл в Кобру, чтобы хоть в чём-то стать сильнее него? — спросил Габриэль.

— Я всегда был сильнее него. Этого просто не замечали.

На какое-то время Габриэль задумался.

Что же произошло такого, что заставило Раймона, открытого, светлого, чистого, взять на себя страшный грех? Может, это убийство произошло также случайно, как падение с крыльца после неудачной попытки обнять?

— И ты намного сильнее, — проникновенно произнёс мёртвый маг.

Габриэль посмотрел на него. Узкие зрачки Змееокого придавали его лицу хищное выражение. От былого изящества ничего не осталось: кожу покрывали шрамы морщин, похожие на чёрную паутину, от мага исходил холод и едва ощутимо пахло болотами. Возможно, издалека маг мог показаться красивым, но тьма идущая от него, искажала черты, стирая привлекательность и благородство. Габриэль до последнего не хотел верить в их тесное родство, но тот беловолосый мальчик из комнаты воспоминаний был точной копией Габриэля. Тот белый мальчик, тихий, как тень, существующий среди книг и засушенных букетов растений…

— Он правда тебя убил? — глядя в его узкие как щёлки зрачки, прошептал Габриэль.

Белый мальчик, которого ещё можно было спасти, белый мальчик, до ужаса похожий на Габриэля…

— Выстрелил из «шумелки», — так же шёпотом ответил маг. — А потом перерезал глотку.

Рональд поднял голову, и Габриэль увидел на его шее порез, казавшийся свежим. Маг запрокидывал голову выше, и порез раскрывался, постепенно отделяя голову от шеи, раскрываясь глубокой резаной раной. Из раны потекла кровь, из тонкой струйки превращаясь в ручей. Это выглядело так мерзко, что Габриэль отвернулся. Он всё равно не мог вообразить отца, перерезающему глотку родному брату.

— Он убил меня прямо на твоих глазах, сын. Он хотел убить и тебя.

Перед мысленным взором Габриэля разгорелся огонь, лицо Тиоланты исказилось ужасом. Её светлые глаза на испачканном сажей лице казались светлее, прозрачнее, и она смотрела сквозь слёзы, но не Габриэля, а куда-то поверх него. Она прижала Габриэля к груди, и всё резко потемнело. Ужас поднялся откуда-то снизу и расплескался под рёбрами. Запахло пеплом и едва уловимо — ритуальными курениями.

— Я не поз…лю …бить мо…го…на! — это был её крик. Он прозвучал неразборчиво, но громко, словно на самом деле.

Что, что она прокричала?

— Вряд ли ты что-то помнишь, — негромко произнёс маг. — Такие воспоминания стираются или становятся ночными кошмарами.

— Как к ним относится Тиоланта?

— Твоя мама?

Рука мага мягко прикоснулась щеке юноши. Как холодная кожа рептилии. Габриэль вздрогнул, но не от прикосновения.

— Тебя бросили, Габриэль. Ты жил один в большом доме. Куча прислуги, любящая семья — всё это было только иллюзией. Ты чувствовал себя нужным? Любимым? Или ты чувствовал себя отстраненным путешественником по книжным мирам? Ты изучал все дары и знаешь сложнейшие формулы, которые никому не можешь показать? Испытываешь особую любовь к травам? Игрушка в руках богачей. В руках купающегося в славе алхимика. Который убил твоего родного отца. А твоя мать скрыла твоё существование, дабы сохранить статус верховной жрицы. И ни разу не позаботилась о тебе. Раймон обо всём знал. Но не сказал тебе правду. Никто не сказал тебе правду.

Габриэль закрыл глаза, все ещё чувствуя прикосновение руки мага к своей щеке. Непрошеный ком подступивших слёз сдавил горло. Габриэль сглотнул его и заморгал.

— Раймон причинил нам с тобой так много боли.