Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

— Геракл? — улыбнувшись, подсказал я.

— Гераклов и Ахиллов и без тебя хватает! — улыбнувшись в ответ, отмахнулся он и предложил: — Давай назовем Крокутой?

— Это что значит? — поинтересовался я.

— Это смесь льва и гиены, живущая далеко-далеко на востоке. Очевидцы утверждают, что обладает магическими способностями, умеет говорить человеческим голосом. По ночам заманивает людей, называя по имени, и пожирает. В тех краях считается самым опасным хищником, — поделился Луций Дуилий удивительными познаниями в зоологии.

И ведь он в это верит. И не только он.

— Мне подходит это прозвище, — согласился я, решив, что будет соответствовать моим способностям, магическим по нынешним меркам.

К тому же, как корабль назовешь, там он и сядет на мель.

Глава 24

Моя жизнь стала менее скучной. Три дня в неделю я работаю ланистой в лудусе Луция Дуилия. Приезжаю на лошади, потому что там есть конюшня, почти пустая. Заодно животному разминка, а то на охоту езжу редко. Мне доверили оттачивать у учеников навыки владения гладиусом. Меня, конечно, слушают, но как-то без энтузиазма. Я для них не авторитет. Мало показать себя хорошо в учебном бою. В лудусе котируются только победы в реальных поединках. Рассказам о подвигах на войне не верят. Видимо, в Риме и без меня много балаболов. Впрочем, я всего раз привел пример из жизни и зарекся. Теперь просто гоняю их, заставляю колоть столбы, вкопанные в землю, на разных уровнях, комбинируя с работой щитом. Занятия продолжаются с утра и почти до захода солнца с двухчасовым перерывом на полуденный отдых. На коне я успеваю доскакать до Остийских ворот перед самым их закрытием на ночь.

Первый бой состоялся через две недели. Умер очередной сенатор, и скорбящие родственники заказали развлечение — двенадцать пар гладиаторов. Я выступил в первой паре, как новичок. Прискакал в свой лудус, где оставил коня и переоделся и переобулся в сандалии без каблука. На мне шелковые «боксерские» трусы цвета ультрамарин, которые стоят больших денег. На голове железный шлем коринфского типа, скрывающий лицо, только глаза и частично подбородок видны. Долго привыкал к нему. После моего из будущего кажется тяжеловатым. Оружие в ножнах несу под мышкой. Вышли группой во главе с мунерарием Луцием Дуилием. Впереди шагали глашатай и трубачи, оповещавшие прохожих, кто мы такие и куда и зачем идем, как будто никто не знал. У инсул стояли люди, приветствовали нашу единственную «звезду», оставшуюся в строю — ретиария по прозвищу Рамзес.

Возле недостроенного Пантеона (Храм всех богов), который возводит на свои деньги Марк Випсаний Агриппа, друг императора, нас поджидала процессия гладиаторов мунерария Карфагенянина. Дальше пошли вместе. Я смотрел на двенадцать противников, пытаясь угадать, с кем буду биться. Знал только, что это будет скутар, но таких семь человек. Они тоже поглядывали на нас, решая, наверное, такую же задачу.

Зайдя в цирк со служебного входа, заняли свои помещения, отдохнули. Кто-то сидел молча, кого-то наоборот прохватил от страха словесный понос. Я относился к первым. Не потому, что не боялся. Знал, что выберусь из этой эпохи не калекой, но колотую рану получить — то еще удовольствие.

В коридоре послышался громкий голос распорядителя боев:

— Выходим для представления зрителям!

Мне показалось, что на арене холоднее, чем за пределами цирка. По утрам в Риме не жарко. Места тут болотистые, море рядом, поэтому часто бывают густые туманы, которые накрывают город белым одеялом, а с восходом солнца оседают каплями на каменных стенах и мостовых. Зрители сливались в цветные пятна. Ни разу не вычленил ни одного человека. Впрочем, смотрел на заполненные ряды редко, как бы перепрыгивая от одного разноцветного пятна к другому.

Когда вернулись к входу в помещения, Луций Дуилий приказал мне:

— Останься здесь.

Неподалеку остановился гладиатор лет восемнадцати, явно не раб или пленный, крепкий, тяжеловатый, в защитных доспехах секутора. Обычно их выставляют против легких, подвижных ретиариев. Видимо, решили, что сойдет и против легкого димахера, как меня сейчас представил глашатай, объявлявший первую пару гладиаторов-тиро.

— Иди к судье, — подсказал мне муремарий.

Судить поединки согласился выходец, судя по тоге с тонкой пурпурной полосой, из сословия всадников — пожилой мужчина с золотыми браслетами на руках. Скорее всего, дело не в деньгах. Нравится светиться, не рискуя жизнью, отражая чужую славу. Мне он приказал пройти дальше.

— Готовы? — спросил судья и посмотрел сперва на моего соперника, который молча кивнул, а потом на меня, сделавшего то же самое. — Пусть боги решат, кто из вас лучший!

Секутор тут же рванул в атаку. Наверное, был уверен, что я начну убегать. Ошибся. Я не стал делать то, что ждет противник, решил проверить его на слабо, атаковав саблей, будто пытаюсь уколоть в лицо, закрытое решетчатым забралом. Противник инстинктивно зажмурил глаза, чего нельзя делать ни в коем случае. Тем более, что решетку уколом я уж точно не преодолею. Обнаружив слабину, я сместился влево, за его правую руку, заставив быстро поворачиваться, и опять сделал ложный выпад. На этот раз соперник еще и щит поднял выше глаз и, шагнув вперед, ткнул гладиусом куда-то в ту сторону, где я стоял секунду назад. В это время я сместился влево, оказавшись чуть сзади, и елманью плашмя похлопал его по правому плечу: братан, я здесь! Секутор шарахнулся от меня, одновременно поворачиваясь. Кто-то из зрителей засмеялся. Начало положено. Этот бой уж точно не забудут, потому что мог победить, но не сделал это. Мне нужна не просто победа. Мне нужна любовь зрителей, которая очень хорошо монетизируется.

Дальше я гонял секутора по арене, потешаясь над ним, смеша зрителей. В итоге поединок стал похож на сражение пегниариев. Это псевдогладиаторы, в обязанность которых входило развлекать, смешить зрителей между поединками. Вооружались они рудисами или кожаными хлыстами. Вместо наручей и поножей были деревянные дощечки, а шлем заменяла чалма из тряпок. Обычно поединок продолжается всего несколько минут. Групповой может затянуться минут на пятнадцать. Я гонял соперника по арене не меньше двадцати, изрядно повеселив публику. Вымотав основательно, поймал его на очередной ошибке и уколол кинжалом в правый бицепс. Рана обезоруживающая и болезненная, но не смертельная. Из нее ручьем хлынула кровь. Секутор выронил гладиус и, закрывшись щитом, начал пятиться под свист зрителей. Они показывали оттопыренный большой палец — гладиус из ножен, предлагая добить неумеху, а не пощадить, как будут считать через пару десятков веков. При