Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

сбривая или выдергивая с помощью воска. Для этого в термах есть специалисты, которых называют алипилии. Мы с соперником варвары, нам можно ходить неприлично заросшими. Теперь любое движение левой рукой будет болезненным для германца. Я опять отступил на три шага, давая судье возможность принять правильное решение. Соперник не позволил сделать это, ломанулся со злобным ревом в атаку. Только вот левая рука стала двигаться медленнее, и я запросто ушел с линии атаки и левой ногой выбил из нее сакс, который, крутанувшись неуклюже в воздухе, отлетел метра на два. Чтобы у соперника не появилось желание подобрать его, встал на пути. Зарычав по-медвежьи и выставив вперед обе руки, собираясь, видимо, задушить, Гундулф попер на меня, как тяжелый танк. В очередной раз сравняв шансы — выкинув кинжал, я старым добрым борцовским приемом схватил немчуру за левую руку и, используя его же энергию, швырнул через бедро на землю, приложив гулко. По крайней мере, головой он врезался здорово, со звоном, но шлем не слетел. Все-таки веса в этом бугае около центнера. После чего, чтобы не вздумал встать, я наступил левой ногой на ребра, рядом с вытекшей из раны кровью. Трибуны взорвались. Такого рева я не слышал даже во время сражений больших армий.

Гундулф дышал тяжело, на полную грудь, малость поднимая и опуская мою ногу, и больше не рычал. Левая сторона была залита кровью, натекшей из раны. Белесые волосины пропитались ею, покраснели и как бы вздыбились. Он все еще не хотел сдаваться, попробовав окровавленной правой кистью, на которой осталось два пальца, большой и мизинец, столкнуть мою ногу.

Я отбил ее ребром стопы, обутой в сандалию на толстой кожаной подошве, и произнес тихо на германском языке:

— Лежи спокойно. Мне не нужна твоя смерть.

Он услышал меня, несмотря на рёв, не утихающий на трибунах цирка.

Глава 27

Я перед первым боем предупредил охранника на входе, чтобы не пропускал ко мне никого, даже красивых женщин и богачей с подарками. Пусть оставляют ему. Потом передаст мне. Он тогда ухмыльнулся и пообещал иронично, что именно так и будет поступать. Судя по отдельным фразам, которые долетают от входа в служебные помещения цирка, охранник теперь изо всех сил выполняет данное мне обещание. Наверняка украдет что-нибудь, но это будет плата за помощь мне. Я не люблю общаться с людьми после боя, когда вымотан физически, морально и эмоционально. Сорвусь и нагрублю, а оно надо им⁈ К тому же, не желаю, чтобы меня узнавали на улицах, приставали, требовали внимания. К «звездам» липнут не для того, чтобы восхититься ими, а собой рядом с ними. Я переоделся, положив шелковые ультрамариновые трусы в кожаный рюкзачок рядом с кинжалом и кожаным мешочком с пятью сотнями серебряных сестерциев. Туда же рукоятью вниз засунул саблю, завернутую в кусок дерюги, потому что значительная часть ее торчала наружу. Шлем отдал рабу Люция Дуилия, однорукому старику, бывшему гладиатору, для которого первый бой стал и последним. Подожду, когда все наши отойдут подальше и утянут за собой назойливых поклонников, и выскользну незаметно. Сегодня я пришел в лудус пешком и уйду из цирка сразу домой, несмотря на то, что мунерарий пообещал пир горой. У нас с ним разное представление о том, какой высоты и диаметра должна быть гора. Меня не впечатлил его холмик в прошлый раз. Не думаю, что сегодня будет щедрее или хотя бы вкуснее.

Появление в помещении женщины я уловил по запаху духов. Настойка из лепестков розы. Их уже вывели, причем разные сорта. Теперь растут везде. Римские мужчины тоже не брезгуют ароматизаторами, но обычно используют более агрессивные. Это была Одиссея, все еще прихрамывающая, опирающаяся на трость из бука с рукояткой в виде верхней части змеи. Наверное, скучно гулять без подружки. Одета в прозрачную тунику желтого цвета с длинными рукавами, а сверху оранжевая сто́ла с короткими, широкая и с множеством складок, длиной до щиколоток, перевязанная на талии зеленым матерчатым ремешком. Кстати, эти три цвета считаются женскими. Исключения делаются для пассивных гомосексуалистов. На обеих руках по браслету из золота с мутноватыми речными жемчужинами. Темно-рыжие волосы уложены в замысловатую прическу, придуманную Октавией, сестрой императора Октавиана Августа, и названную ее именем: спереди короткий чубчик волной, на висках волнистые пряди, посередине коса, заплетенная на манер гребня, которая завершалась на затылке узлом из свернутых спиралью кос. Брови и ресницы подкрашены черной тушью на основе сажи. На веках и по местной моде на висках зеленоватые тени под цвет глаз. Губы ярко-красные. Чем сильнее женщина хочет, тем ярче помада.

— Пришла укоротить мне язык? — шутливо задал я вопрос, хотя сразу угадал цель ее визита.

— Нет, сделаю это как-нибудь в другой раз! — в тон мне ответила она и выдала: — Сегодня я увидела самый красивый поединок в моей жизни! Бой двух настоящих мужчин!

— Да, германец оказался смелым и упрямым, — частично согласился я. — Был бы умнее, техничнее и спокойнее, поединок продолжался бы дольше.

— Сегодня ты имеешь право хвастаться! — разрешила гладиатриса, не поверив, видимо, моей трезвой оценке соперника.

Желая сделать, как лучше, и сменить тему разговора, я спросил:

— Губы красишь киноварью?

— Да, — ошарашенная вопросом, ответила она.

— Это опасный яд, не пользуйся ей, — посоветовал я.

— Какое тебе дело, какой помадой я пользуюсь⁈ — возмутилась она. — Чем хочу, тем и крашу!

— Себя можешь убивать, как хочешь, но меня-то за что⁈ — возмутился и я, но шутливо.

Она не въехала:

— Тебя⁈ Что ты имеешь в виду?

— Женщина за свою жизнь съедает одну мину (римская — пятьсот сорок три грамма) губной помады, а мужчина — три, — растолковал я.

Она с трудом сдержала улыбку и произнесла тоном, каким то ли ругают, то ли хвалят:

— Ты наглец!

— А тебе нужен кобель, но чтоб не сукин сын⁈ — шутливо поинтересовался я.

На этот раз она коротко засмеялась.

— Пригласишь в гости? — задал я вопрос.

— Извини, я не привожу к себе тех, с кем мало знакома, но мы можем сходить вместе в термы, пообщаться, перекусить. Я знаю хорошие частные, — предложила она. — Ты позволишь поклоннице угостить тебя? Я поставила десять сестерциев на твою победу и выиграла аж девяносто!

— В следующий раз ставь тысячу, — на полном серьезе посоветовал я.

— Таких крупных выигрышей больше не