Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

Время текло медленно, как густая сметана. Возвращались гладиаторы после поединков. Кто сам с победой и ложился в свободной нише, чтобы успокоиться. Кого-то приносили и клали на длинный стол, и нанятый на день хирург по-быстрому зашивал раны, мазал мазью, забинтовывал, поил целебным, по его мнению, отваром, после которого долго плевались. Как я понял, у каждого из нынешних врачей свой набор самых невероятных ингредиентов, которые должны обязательно вылечить раненого, начиная от птичьего помета и заканчивая перетертыми в пыль скорпионами или хвостами ящериц. У меня на такой случай собственная аптечка с аналогом мази Вишневского и опием на тяжкий случай.

— Крокута, приготовься! Ты следующий! — заглянув в помещение, крикнул один из учеников и сразу убежал на места для зрителей смотреть бой.

У меня такое впечатление, что лудус готовит не гладиаторов, а профессиональных зрителей.

Мы встретились с Гундулфом в коридоре. Он был в шлеме с решетчатым забралом и со скутумом, поэтому опознал его только по росту. Германец что-то тихо сказал на родном языке. Наверное, пожелал удачи.

— И тебе всего наилучшего! — насмешливо и громко произнес я на его родном языке.

Он собирался что-то ответить, но распорядитель прикрикнул:

— Давайте быстрее! Зрители ждут!

У широкой двустворчатой двери перед выходом на арену стоял Луций Дуилий, напряженный, будто сам сейчас будет сражаться. Подозреваю, что поставил большую сумму на победителя, то есть не на меня. Примитивные тотализаторы уже существуют.

— Не подведи меня, — тихо произнес мунерарий и легонько ударил меня кулаком в правое плечо.

Неужели на меня поставил⁈

Солнце уже поднялось высоко, стало жарковато. От земли тянуло пересушенной травой и нагретыми камнями, как в сауне. Увидев нас, зрители заорали. По их мнению, сейчас будет самое интересное. Иногда мне хочется посмотреть, как выглядел во время боя. Предполагаю, что не очень красиво и даже хуже. Жизненно важные процессы мы совершаем с удивительно похабным выражением лица.

Судья, тот же, что был в предыдущий мой раз, осмотрел нас и дал отмашку:

— Начинайте!

Гундулф не был бы немчурой вшивой, если бы сразу не ломанулся в атаку. Я не был бы русским, если бы не отработал от защиты. Сегодня выпендриваться не собирался, не тот случай. Противник серьезный, Это было видно по тому, как держал щит и гладиус, как следил за мной поверх обитой железом, верхней кромки скутума, по четким, выверенным движениям. Когда сблизились, я разглядел за защитной решеткой его водянисто-голубые глаза, которые, не мигая, следили за мной, в первую очередь за саблей. Я тоже не упускал из виду его гладиус, вылетавший справа от щита. Несколько резких обманных движений и следом быстрый дальний выпад, от которого я уклонялся или отбивал плашмя сильной третью сабли. Германец напирал, я отступал, заходя за его правую руку, заставляя поворачиваться, и изредка пытался уколоть. Каждый раз острие сабли натыкалось на щит или железный наруч из двух частей на правом предплечье. Спереди противник закрыт броней и щитом, которым он тоже пытается ударить меня снизу по подбородку или сверху по ступням. Пока что успеваю вовремя отскочить. Я мог бы, конечно, располовинить саблей шлем вместе с тем, что в нем, но это было бы нечестно, что ли, и не зрелищно, начиная со второго раза.

Так мы и кружили, ожидая, когда кто-нибудь совершит ошибку. Теоретически это работает на меня, как менее нагруженного, но германский лось не ведал, что такое усталость. Видимо, его взяли от сохи на время, а в своей лесной деревне привык к тяжелому физическому труду. Зрители начали скучать, свистеть, орать, Больше оскорблений звучало в мой адрес. Обзывали красочно. Трус — самое простенькое из них. Они заплатили деньги не за то, чтобы смотреть наши пируэты. Я старался не обращать на них внимания. Зато немца свист злил. Насчет криков не уверен. Латынь он вряд ли знает. Хотя ругательства обязан был изучить за такую продолжительную карьеру гладиатора.

Спешка и однообразный алгоритм и подвели германца. Он делал три ложных выпада, один опасный, четыре ложных, опасный и заходил на следующий круг, иногда сбиваясь и повторяя троечку. После очередной четверки я заранее зашагнул за его правую руку и рубанул елманью по единственному открытому месту на ней — пальцам, державшим рукоятку гладиуса. Удар был короткий и эффективный. Два пальца из четырех, попавших под удар, упали на сухую серую землю, и безымянный повис на окровавленном кусочке кожи. Мизинец тоже был в крови, но я не разглядел, в вытекшей из него или испачкался о соседний. Гладиус упал плашмя на землю рядом с отрубленными пальцами.

Вот и все. Рана неопасная, но дальше сражаться не сможет. Я отступил задом на три шага, давая судье возможность закончить бой, объявить победителя. Он так и собирался сделать.

— Продолжать! — громко и зло произнес на скверной латыни Гундулф, отшвырнул скутум и достал левой рукой из ножен сакс.

Чувак воспитан по законам своего племени, согласно которым приказ вождя (Карфагенянина) надо выполнить или умереть. Хотя дело могло быть и в деньгах, ведь теперь он стал инвалидом, которому трудно будет найти работу, даже плохо оплачиваемую. Впрочем, с его внешними данными запросто будет «усыновлен» какой-нибудь богатой увядающей дамой и/или ее мужем-бисексуалом. Последнее сейчас очень развито в Риме. Я мог бы запросто рассечь Гундулфа, теперь уже не закрытого щитом. Тогда стал бы просто победителем, добившим раненого. Я решил сравнять шансы и отбросил саблю подальше, чтобы соперник не воспользовался. Может, я не все знаю о нынешних германских вопросах чести, может, победить надо любой ценой. Кинжал держал в левой руке, чтобы все было зеркально.

Германец владел саксом не хуже, чем гладиусом. Все-таки использует его с детства. Наверняка пацанами сражались на деревянных ножах, а такие уроки закладывают навыки на всю оставшуюся жизнь. Мы опять закружили в танце, обмениваясь выпадами, ложными и опасными, и дожидаясь ошибки соперника. Теперь зрители помалкивали. Все поняли, что это не постановочный бой до первой малой крови, что наблюдают поединок характеров и мастерства.

Гундулфа опять подвела системность. Приучен, что порядок должен быть во всем, не умеет рвать шаблоны. После очередной «четверки» я зашагнул за его левую руку и воткнул острие кинжала под левую ключицу у плечевого сустава. Рана была небольшая, узкая, но из нее обильно потекла кровь, хорошо заметная на непривычно светлой для этих мест, незагорелой, а всего лишь покрасневшей коже, обильно поросшей белесыми волосинами. Римляне, особенно богатые, обязательно делают эпиляцию всего тела,