Рождественское чудо. Антология волшебных историй - Дарья Плещеева

Он почувствовал нарастающий жар. Никак простыл. Немудрено.

Николай сел в кресло поближе к огню, пытаясь согреться и одновременно – отрешиться от всего происходящего. Чуть придя в себя, он огляделся.

Гости, разгоряченные бальзамом, вином и праздничной обстановкой, щебетали о всяких глупостях до прихода отца Никодима. При нем все резко делались строже и благопристойнее.

Мария, деятельная подруга Лизаветы, взялась помогать хозяйке и кухарке. Они дружно выставляли на общий стол все новые ароматные яства. Пост был окончен. Наконец можно позволить себе такие излишества, как расстегаи, колбасу, запеченные окорока и вкуснейшие кухаркины пироги.

Дети старательно золотили орехи на малом кухонном столе и вырезали елочные украшения из бумаги.

Но Миши не было и среди них.

Николай нашел его у входа. Мальчик смотрел в окно и кусал обветренные губы. Глаза его опухли. Как бы не простыл малец, подумал Николай.

– Ступай-ка ты отсюда, – сказал он. – Да чаю попроси, кухарка даст. Там еще конфет…

– Ступай отсюда, ступай оттуда! – неожиданно огрызнулся мальчишка.

Отбросил шапку. Но на кухню пошел.

Дети приготовили маленький спектакль и спешили его показать. Заняв диваны и кресла, взрослые оказались восторженными свидетелями вольного пересказа трогательной сказочной истории про Тильтиль и Митиль, коим явилась чудесная фея Берилюна. Вообще-то в оригинальной новомодной истории Митиль была девочкой. Но дети ловко изменили сценарий на ходу и распределили роли так, чтобы всем хватило мест. С помощью обретенных при содействии упомянутой феи Берилюны (в миру кухарки Прасковьи Ильиничны) волшебных способностей и Синей птицы дети спасли сына феи (Мишу) от болезни и печальной участи. Миша очень старался и выглядел мило в цветном маскарадном костюмчике. Но лицо его матери все время представления оставалось непроницаемым и безучастным. Было видно, что она для себя что-то решила и решения этого ничто не изменит.

Детей поощрили бурными аплодисментами и обещанием завтра с утра прокатить на тройке. Раздали конфет и отправили спать до Рождества.

Взрослые же вернулись в гостиную. И дабы не подвергнуться скуке в ожидании праздника, принялись занимать себя.

Мария вытащила из-под свежей газеты пачку открыток с репродукциями Рериха, Бенуа и Бакста.

– Похоже, мы забыли отправить эту часть! – заметила она. – Господа, кто вам ближе? Сразу скажу, мне, безусловно, Рерих. Люблю смотреть на далекие страны, а еще собираю мистические истории о них. А вам, Николай?

– Я не особо разбираюсь в художниках, – сказал Николай. – Все более в точных науках…

– Как, совсем не разбираетесь?

– Верещагин хорош, – пробормотал Николай и запнулся.

Все замолчали. Только Аркадий улыбался – бальзам сделал его благодушным и расслабленным.

– Что ж, не знаю, как насчет дальних стран, – всплеснула руками Лизавета. – А вот как вам история о Тунгусском метеорите? Только и разговору, что о нем.

Николай сел поближе к камину, и Аркадий немедленно одарил его.

Обжигающая горячительная жидкость полилась в горло. Ох, не одобрит диакон Никодим возлияний… не к ночи будь помянут.

Николай смотрел на пляску огня в камине, задумчиво разглядывал керамические изразцы. Высокая спинка кресла скрывала его от остальных и отсекала от разговора о Тунгусском метеорите. Воистину новейшая тема! Будто его в этом году не обсудил последний лентяй вдоль и поперек. Великое ли дело, камень летит с неба, словно выпущенный снаряд. Оставляет огненный хвост. Несет смерть.

Рука Николая с зажатой в ней чаркой дрогнула. В расширенных глазах плясало отражение шумного беспощадного пламени.

Снаряд летел навстречу с двадцати кабельтовых. Вписался в броневой пояс, не оставив крупповской броне и шанса. Следом прибыл еще один, сбив обрубок грота. Под шквальным огнем зажатый меж двух эскадр беспомощный корабль повело, закрутило. Начался крен с дифферентом на нос, пошел заплеск…

Чарка выпала из руки Николая.

Он очнулся в не самом приятном обществе.

В тихой и полутемной гостевой спальне рядом с его кроватью на табуретах сидели Екатерина и Лизавета. Последняя крутилась и причитала. Первая деловито расстегнула ворот рубашки Николая и совала ему под нос нашатырь. На лбу пациента лежал компресс.

Николай сообразил, что на лице Екатерины не дрогнул ни один мускул при взгляде на шрамы под его рубашкой.

– О, Господи! Ты нас так напугал, Ники, – схватила его за руку Лизавета. – Слава богу, что Катенька прежде работала сестрой милосердия и не растерялась.

Николай вдруг вцепился в плечо Екатерины. Та вздрогнула и отшатнулась.

– Полно, Лиза. Не шуми, – тихо сказала Екатерина, аккуратно высвобождая руку. – Пойду… разыщу Мишу. Он просился погулять. Не может заснуть. С ним часто так.

– Сейчас? – ужаснулась Лиза. – Ночь на дворе.

– Сорванец, – пожала плечами Екатерина. – Да и там луна, светло. Мы ненадолго. Не переживай. Пойду я.

– Благодарю вас, – сдержанно сказал Николай.

Екатерина опустила взгляд и вышла.

– Прости, Лизонька, – сказал Николай.

– Ну что ты. Что ты… Просто нужно отдохнуть, вот и все. Чего уж теперь… А завтра съездим на ярмарку, развеемся.

– И все же прости. Не стоило мне приезжать.

– Не говори глупостей, ладно? Боюсь подумать, как бы ты один… Что бы ты…

– Я не прошу жалости.

– А я не о жалости! И вижу, не по нраву тебе Катерина. Это ничего. Только не обижай ее, ладно? Был у нее жених, встретились в госпитале. Да обманул и такой скандал на весь город учинил…

Лиза ушла.

Николай остался наедине с Петром. И хоть прикрыл глаза, но знал, что Петр рядом и никуда не исчез.

– Устал я, Петр.

Николай решил не разлеживаться. Но едва вышел, как понял, что все вдруг стали относиться к нему с нарочитой осторожностью. Даже шумная Мария притихла и говорила тихо, а в его адрес едва не по слогам. Рассказала ли им Лизавета о лечебнице? Думают ли о нем скверно? И что они вообще о нем думают?

Николай выпил чаю с медом, но не помогло.

Петр смотрел на него с сочувствием.

– Время нам с тобой прощаться, – одними губами произнес Николай. – Устал я, Петр. Устал от всего.

Все это было выше его сил.

И тут Петр сделал то, чего Николай никак не ждал. Разомкнул посиневшие губы и хрипло произнес:

– Давно пора, – изо рта его текла мутная вода. – И тебе пора, Коля.

Он скрылся за дверью и оставил Николая в одиночестве. И тот весь сжался в этой личной тишине среди общей праздничной суеты. Долгий кошмар, что прятался в душе, желал наконец оставить его. А он не почувствовал в себе хоть какого-то облегчения. Ведь пустоту больше ничего не заполняло.

И он бросился следом.

Он больше не мог выносить горе в одиночку, а те, кто мог по-настоящему понять, навек остались в далеком море. И Петр, который не раз спасал его, но в итоге погиб сам. И славная сестра Ольга, которой Петр писал трогательные письма на госпитальный корабль. Тысячи товарищей по несчастью лежали на дне пролива, среди искореженных броненосцев с пробитыми и обожженными бортами. Лежали тяжелым грузом на сердце выжившего.

В горле стоял ком, глаза жгло. Николай спешил. Но даже в спешке увидел, как ловкие крабы сновали в его сапогах, а из-под двери сочился, приглашая наружу, туман. Все верно. Он, Николай, на самом деле все эти годы там. Со своей командой. На морском дне.

Напрочь забыв про шинель, Николай распахнул дверь и шагнул в холод. Стемнело, и в свете луны все окончательно стало для него черно-белым, утратив цвет.

Он задыхался, хотя воздух был свеж. На лес опустился туман, и Николай знал, что этот туман по его душу. Наконец.

Николай больше не сопротивлялся.

Он наяву видел снаряды, что десятками косили товарищей на неуправляемом корабле. Броненосец мотало меж двух эскадр. Не осталось мачт и труб, а все вокруг было охвачено пожаром. Тяжелый дым мешал разглядеть хоть что-то дальше собственной руки.

Николай почувствовал, как перед глазами все плыло от горьких слез. Но он упрямо шагал сквозь какофонию выстрелов, треск вылетающих из каземата осколков, гул пожара и ядовитую гарь.

Он заметил впереди фигуру Петра, мелькнувшую в просеке. Еловые лапы под снежным одеянием походили на волны, что поднимали брызги, когда он цеплял их плечом.

Николай перешел на бег, не чувствуя холода.

Как когда-то бежал по палубе.

Корабли шли в кильватерной струе, ощетинившись орудиями, на малой скорости, когда