Рождественское чудо. Антология волшебных историй - Дарья Плещеева

– Но… Я не могу ошибаться! Отец говорил… Даже змея убедил…

– Отдайте звезду, – мягко попросила Лида. – Пожалуйста. Ошибаться могут все, но не позволяйте ошибке разрушить чужие жизни. Даже если это жизни игрушек.

– У игрушек не должно быть жизни… – но уверенность в голосе гимназиста поубавилась.

– Какое у вас было испытание? – спросила Лида, подходя ближе. – Чему оно вас научило?

– Оно… я… – гимназист опустил голову. – Я должен был… Отказаться от решения чужих судеб. Но речь ведь шла о людях, не об игрушках! – закричал он в отчаянии.

И разжал руки. Звезда выскользнула из них. Остальные звезды тоже вспыхнули в руках людей и Мишеля, и, вырвавшись на свободу, слились в одну прекрасную голубоватую звезду. Она засияла, заливая все вокруг удивительным теплым светом. Лида ощутила, как на душе становится легко и радостно.

– С Рождеством! – зашумели вокруг, и зазвучал рождественский гимн. Лида и не заметила, как присоединилась к нему.

– А теперь – праздновать! – раздалось, когда гимн закончился. И Лиду подхватил в вальс какой-то бравый гусар.

Танец за танцем. Лида кружилась, переполненная счастьем. Даже огорченный неудачей гимназист под конец стал улыбаться, и, кажется, смирился с тем, что стать вершителем чужих судеб ему не дано.

Но вот пришло время прощаться. Лида рассталась с остальными, ослабело и загадочное присутствие за плечом. Но она знала: ее невидимый хранитель не оставит ее никогда, даже когда уйдут все ее близкие… и когда уйдет из мира она сама.

Обратная дорога по чудесному лесу заняла совсем немного времени. И вот уже Лида стоит в гостиной своей квартиры, держа в руках две фигурки. Аделаида не двигалась. Подмигнув девочке напоследок, Мишель разок шевельнулся и замер.

Лида вздохнула. Ну и приключеньице. Положила фигурки в коробку и закрыла ее.

В гостиную вошли взрослые. Лида отвела в сторонку крестную и тихо спросила:

– Тетя, а вы верите, что в рождественскую ночь даже игрушки могут оживать?

– Верю, – твердо сказала Екатерина Андреевна. – Это ведь Рождество.

– Значит, мне не приснилось? Не почудилось?

– Ну, это тебе самой решать, – подмигнула крестная. – Верить или не верить – зависит лишь от самого человека, правильно?

– Тогда я хочу верить, – сказала Лида.

– Пора на службу, – сказала мама. – Лидушка…

– Я пойду, – перебила ее Лида. – Сейчас, уже одеваюсь.

И, выходя из дома, от всей души пожелала, чтобы и дальше на Рождество игрушки оживали. А само оно никогда, никогда не исчезало.

Ведь Рождество – ночь самого большого волшебства.

Анна Дербенёва

Надежда и бездна

Он собирался так долго, что почти опоздал.

Туманные пасмурные дни всегда выматывали его более прочих. Николай не любил такую погоду. И не чувствовал сил покидать дом. Разве что по рабочей надобности. А ради шумного праздничного галдежа тем более не желал. Галдежа и так вокруг в избытке. Ведь подкрался сочельник. Но Лизавета с Аркадием заранее прислали открытку с приглашением. Отказывать им было неловко.

Он долго рассматривал картину Бакста на плотном бумажном прямоугольнике. Открытка была красива и безмятежна. Но в его душе не находила отклика.

Николай заставил себя встать, умыться, причесаться и даже привести в порядок бороду. Холодная вода бодрила. Николай держал в строгости и дом, и себя.

За окном валил мокрый снег. На соседней улице развернули праздничную ярмарку – благотворительный базар. Гомон стоял такой, что хоть святых выноси. Ржание лошадей, детский смех, выкрики торговцев, запах съестного и лай собак. Все это раздражало своей жизнерадостностью. Выходить туда не хотелось.

Николай снова не выспался. Он раза два вскакивал в ночи сам не свой от неприятного, но ставшего в последнее время привычным чувства падения в холодную черную бездну. Тяжелая одежда и сапоги сковывали хаотичные движения, отлетала прошитая осколком фуражка, а рядом тонул…

– Любезный, вы как раз вовремя! – пробасил усатый здоровяк с крыльца.

– Мы тебя заждались, Николай, – улыбчивая брюнетка в глухом синем платье с оборчатым передником протянула изящную руку. Николай поцеловал ее в приветственном поклоне.

Его дальние родственники. И единственная родня в городке N.

Николай отпустил извозчика и поднялся по ступеням крыльца со вкусом отстроенного загородного дома. Вокруг источал спокойствие хвойный лес, чуть дальше среди елей виднелась просека. Здесь было спокойно. И Николай чуть оттаял.

– Мои извинения за опоздание, – сказал он.

– Бледны вы, батенька, – заметил Аркадий. – Как насчет целебного бальзаму по стаканчику?

– Дождитесь-ка обеда, милостивые государи, – нахмурилась Лизавета.

Но Николай не был против бальзама. Снял шинель, стянул сапоги и позволил Аркадию увести себя в небольшой кабинет. Коридор на их пути, светлый и остекленный, был похож на аквариум. За окнами кружились белые хлопья, а дворовая безродная собака прыгала и ловила снег языком.

Николай улыбнулся одними глазами.

Морщины вокруг них углубились, но глаза, серые и прозрачные, быстро стали по обыкновению безучастными.

Кажется, в последнее время ему делалось только хуже.

Он был не рад находиться и здесь. Словно все стремительно теряло вкус, цвет и смысл. Тускнела сама жизнь. И разница была все очевиднее. Как между живой цветущей прима-балериной и ее плоским дагерротипом.

Николай запнулся близ небольшого коридорного зеркала. Оно отражало юрких снегирей, что резвились у ладно сколоченной кормушки среди тяжелых от ягод ветвей рябины. На Николая из-за плеча смотрело бледное лицо. По впалой щеке, впиваясь коготками, полз краб.

Человек этот был мертв уже давно. Но его могилы не существовало. Человек утонул, а Николай не мог вспомнить сих жутких обстоятельств. Память словно расщепили, заклинив два года, и малейшее напоминание заставляло лезть то в бутылку, то в петлю. В последнее время Николай устал выбирать. Человек слаб, как говаривал диакон Никодим, что вел Закон Божий в местной земской школе.

Там же нашел себе работу и Николай, сбежав из Москвы в городок N полтора года тому. Первые месяцы прошли довольно бесцельно, зато потом в его жизни появилась школа.

Общение с детьми и Никодимом благотворно влияли на него. Но иногда от давящих воспоминаний, прорывавшихся в ночных кошмарах, впору было выть. Но Николай не властвовал над снами, и все, что ему оставалось – держаться до последнего.

Он знал мертвеца в зеркале. Его звали Петр.

Одно Николай знал наверняка – Петр тоже держался до последнего.

Солнце выглянуло ненадолго, но все сразу посмотрели в окно. Очень вовремя, ведь к дому прибыли очередные гости – пухленькая Мария и ее муж Степан.

– А где Екатерина? – Лизавета выглядела разочарованной.

– С нашими детьми на ярмарке. Накупила им карамельных сластей! – сказала Мария, впрочем, без досады. – Теперь обедать не станут.

– Екатерина, – сказала Лизавета и со значением пихнула Николая в бок, – добрая и милейшая девушка. Я уже раз упоминала о ней.

– Не стойте в дверях, – пригласил новых гостей великан Аркадий. – Заходите уж.

Мария была хохотушкой и яркой дамой. Ее совсем не портила некоторая упитанность. Модным эластичным корсетом она не злоупотребляла и казалась еще шире за счет чуть старомодного платья с пышными рукавами-бутонами. Казалось, она занимает половину гостиной и может объять все темы сразу и развлечь всех. Следующие полчаса она в красках расписывала, как за компанию с другими дамами всю неделю посещала больницу, тюрьму да сиротский дом. В канун Рождества было принято творить добрые дела, и она увлекалась этим с полной отдачей сама и охотно привлекала других.

– Екатерина, к слову, помогала нам рассылать открытки, – как бы между прочим обронила Мария и заговорщически уставилась в сторону Николая.

– А ведь и я о чем! – подхватила Лизавета. – Такая сердечная девушка! Все о других думает. И такая кроткая, сама благодетель.

Аркадий закатил глаза, украдкой разливая целебный бальзам уже на троих.

Скоро доставили елку. Огромная пушистая красавица засыпала душистыми иголками крыльцо.

– Припозднились мы, надо было раньше ее поставить, – огорчалась Лизавета. – Дети не должны видеть елку в столь… непотребном виде.

– У нас в просеке рядом такие растут. Вид вполне приличный, – густо пробасил Аркадий.

– Хотели успеть, да опять как обычно, – махнула рукой Лизавета.

– Дети все равно еще в отъезде, – сказал